Ирина маленко: “восход Луны» (Моя встреча с Лоуренсом Маккьяоном). К отмечаемому в Ирландии 20-летию голодовок протеста Бобби Сэндса и Его То

«…Сначала нам запретили носить собственную одежду, пытаясь заставить нас надеть тюремную форму для заключенных-уголовников. Отсюда спонтанно начался протест, который затем окрестили "протестом в одеялах": один из наших ребят, Киран Нюджент, отказался надеть эту форму. Его продержали в холодном карцере 3 дня совершенно голым, а потом выдали ему одеяло. Которое он и носил - вместо одежды. Все больше и больше ребят следовало его примеру. Нас стали называть "бланкет мэн" ("люди в одеялах")….»

«…Нас не выпускали из камер даже в туалет. Потом перестали выносить наши горшки. И тогда мы начали "грязный протест", который продлился 4 года: заключенные перестали мыться и размазывали по стенкам свои экскременты. Сейчас вспоминаешь об этом и думаешь - как человек может прожить в таком состоянии, в одном одеяле, немытым и нестриженым, в камере с загаженными стенами, 24 часа в сутки - целых 4 года? Но нас к этому вынудили. Обращение было таким бесчеловечным, что нам ничего другого не оставалось….»

…Последние слова Бобби Сэндса в его дневнике, который он тайно вел во время голодовки и протеста: "Они не сломают меня, потому что жажда свободы и свобода ирландского народа - в моем сердце. Наступит день, когда все люди Ирландии проявят свою жажду свободы. И тогда мы увидим восход Луны!"

Когда в первый раз видишь Лоуренса Маккьяона - одного из самых известных оставшихся в живых участников ирландской голодовки протеста 1981 года - кажется, что он вообще не умеет улыбаться. Лицо Лоуренса - строгое, истощенное, словно высеченное из камня, до сих пор несет на себе отпечаток пережитого.

В этом он не одинок: однажды мне посчастливилось ехать в одной машине с лучшим другом Бобби Сэндса, Шонной Бреннан, который из своих 45 лет провел в тюрьме 22. Дорога была дальняя, но за все 2 с лишним часа Шонна не промолвил ни слова. Он неохотно говорит по-английски, когда есть возможность использовать ирландский язык, и не афиширует свою дружбу с Бобби Сэндсом на каждом шагу. Это от другого бывшего политзаключенного, Бика Макфарлана, мы знаем о том, что Бобби не доверил Шонне координировать голодовку, поручив это Бику:

"Шонна - мой лучший друг. Когда я буду умирать, он не сможет этого вынести и снимет меня с голодовки!"

"Значит, ты хочешь сказать, что я дам тебе умереть?" - обиделся Бик.

"Дашь", - спокойно и решительно ответил Бобби.

Но вернемся к Лоуренсу. Маккьяон - одна из известнейших фигур в организации бывших республиканских политзаключенных, Кыйште. Он ведет активную общественную деятельность, фигурирует практически во всех документальных фильмах, посвященных республиканским "военнопленным", как называют себя ирландские патриоты. Кроме того, Лоуренс пишет книги, а недавно он стал инициатором и автором сценария первого художественного фильма, посвященного голодовке 1981, съемки которого сейчас идут.

"Я участвовал в отборе актеров" , - рассказывает Лоуренс, - Но они все казались мне какими-то слишком молодыми. И только тут я посидел, призадумался и вспомнил, что средний возраст наших ребят в английских застенках был 19-20 лет! Сами мы себе тогда молодыми не казались".

Лоуренс родился в графстве Антрим в 1956 году в небольшом городке со смешанным населением.

"Лет до 15-16 я не задумывался об этом. У меня много друзей-протестантов", - вспоминает он". Мы всегда вместе играли в футбол. Однако по мере того, как мы взрослели, многие из этих друзей начали менять отношение ко мне и другим ребятам-католикам. Многие вступили в ряды протестантской (разрешенной законом в качестве своего рода "местной милиции") организации UDR (Ulster Defence Regiment). Когда ты идешь с другими ребятами на танцы, а тебя останавливают твои, казалось бы, недавние друзья и всерьез спрашивают: "Ваше имя? Куда Вы направляетесь?", начинают обыскивать, сначала это смешно и кажется абсурдом. Но когда это происходит второй, третий, пятый раз, и ты видишь, что они наслаждаются своим чувством власти над тобой и тем, что они могут остановить любого "Тайга" (ирландца-католика) по мановению пальца и допрашивать его сколько влезет, волей-неволей начинаешь задумываться над жизнью…

Когда мне ещё не было и 17 лет, я вступил в ИРА."

Лоуренс был задержан несколько раз, пока не попал, наконец, в Лонг Кеш - лагерь, где тогда жили ирландские политические заключенные. "Мы тогда имели политический статус", - вспоминает он. "Но мне не повезло - я был арестован всего через несколько дней после того, как 1 марта 1976 года этого статуса нас лишили. Политика британского правительства была направлена на криминализацию нашей борьбы в глазах мировой общественности: нас хотели представить миру обыкновенными бандитами, убийцами и т. п.".

"Мои первые воспоминания об Эйч-блоках - тюрьме, в которую нас перевели после того, как Лонг Кеш был сожжен заключенными в знак протеста, - это пытки. Не только физические.

Например, тебя приводили в кабинет, раздевали догола - и заставляли стоять в таком виде часами… Вокруг тебя ходили охранники, административные работники тюрьмы, каждый по своим делам. Тюремная жизнь шла своим чередом, а ты был вынужден стоять посреди всех этих полностью одетых людей в чем мать родила.

Почему-то осталось в памяти навязчивое воспоминание о длине собственных рук: когда тебя вели в таком виде по коридору. Естественное желание всякого человека в такой момент - прикрыть самые личные части своего тела. Но я подумал: "А почему я должен этоделать? Это им должно быть стыдно, а не мне!" - и шёл по коридору, размахивая руками вдоль тела. Заставляя себя это делать. И чувствуя свои руки неестественно длинными, а движения – ужасно медленными".

"Лонг Кеш был местом более-менее свободным, по сравнению с Эйч-блоками: там мы жили в больших хижинах, все вместе - и практически управляли лагерем. В Эйч-блоках нас решили сломить, изолировав друг от друга... Похоже на то, что сейчас происходит в Турции.

Сначала нам запретили носить собственную одежду, пытаясь заставить нас надеть тюремную форму для заключенных-уголовников. Отсюда спонтанно начался протест, который затем окрестили "протестом в одеялах": один из наших ребят, Киран Нюджент, отказался надеть эту форму. Его продержали в холодном карцере 3 дня совершенно голым, а потом выдали ему одеяло. Которое он и носил - вместо одежды. Все больше и больше ребят следовало его примеру. Нас стали называть "бланкет мэн" ("люди в одеялах").

Нас не выпускали из камер даже в туалет. Потом перестали выносить наши горшки. И тогда мы начали "грязный протест", который продлился 4 года: заключенные перестали мыться и размазывали по стенкам свои экскременты. Сейчас вспоминаешь об этом и думаешь - как человек может прожить в таком состоянии, в одном одеяле, немытым и нестриженым, в камере с загаженными стенами, 24 часа в сутки - целых 4 года? Но нас к этому вынудили. Обращение было таким бесчеловечным, что нам ничего другого не оставалось.

Иногда нас пытались насильно мыть. Тоже своего рода пытка. Тебя вытаскивали из камеры за волосы, били по дороге в мойку, там растягивали, связывали и поливали неимоверно сильными струями, скребя жестким щётками. При этом оскорбляли, как могли".

…Последние слова Бобби Сэндса в его дневнике, который он тайно вел во

время голодовки протеста: «Ní bhrisfidh siad mé mar tá an fonn saoirse, agus saoirse mhuintir na hÉireann i mo chroí. Tiocfaidh lá eigin nuair a bheidh an fonn saoirse seo le taispeáint ag daoine go léir na hÉireann ansin tchífidh muid éirí ná gealaí.»

"Они не сломают меня, потому что жажда свободы и свобода ирландского народа - в моем сердце. Наступит день, когда все люди Ирландии проявят свою жажду свободы. И тогда мы увидим восход Луны!".

Первая голодовка протеста против таких условий длилась 55 дней и была закончена, когда британские власти пообещали заключенным изменить положение дел и вернуть им политический статус. Но - сюрприз, сюрприз! - сразу же после прекращение голодовки англичане отказались от свои обещаний. И тогда Бобби Сэндс решил начать вторую голодовку, в которой он был готов пойти на смерть.

5 требований голодающих:

- право носить собственную одежду все время;

- отказ от принудительных работ (заключенные были готовы работать для поддержания физических условий и порядка в занимаемой ими части тюрьмы);

- право на свободное общение друг с другом во время прогулок; право на учебу и организацию курсов в тюрьме;

- право на еженедельный визит родственников, письмо или посылку;

- право на снижение срока приговора, которым пользовались все другие

заключенные в британских тюрьмах, кроме них.

Бобби начал первым. Примерно каждые 2 недели к голодовке присоединялся ещё один из его товарищей. Желающих было множество, но начать голодовку разрешали не всем: для этого надо было быть не только физически крепким, но и быть уверенным в том, что ты сможешь выдержать.

Из дневника Бобби Сэндса:

"Моё сердце болит, потому что я знаю, какую боль я причиняю своей матери, и что мой дом теперь полон непереносимого страха. Но я рассмотрел все аргументы и попытался сделать все возможное, чтобы не допустить того, что стало неизбежным: оно было насильно наложено на меня и моих товарищей четырьмя с половиной годами голой бесчеловечности.

Я политический заключенный. Я политический заключенный потому, что я - жертва войны, которая идет между угнетенным ирландским народом и враждебным, угнетающим, ненавистным режимом, который отказывается уйти с нашей земли… Именно поэтому я брошен в заключение, лишен одежды и подвержен пыткам.

Самое главное в моем измученном сознании - это мысль о том, что в Ирландии никогда не может быть мира, пока британское присутствие не будет устранено, позволив ирландскому народу как единому целому контролировать свои собственные дела и определять свои собственные судьбы как суверенная нация, свободная душой и телом".

... Когда Лоуренс Маккьяон вспоминает о Бобби, в его глазах и сейчас блестят слезы. Хотя он и сдерживает их.

"Я увидел ребят в последний раз только уже в тюремном госпитале, - вспоминает он, - И это было замечательно- вновь быть всем вместе!"

"Отчетливо осталось в памяти, как мы узнали о том, что Бобби победил на выборах и был избран в Вестминстерский парламент. У нас тайно было маленькое радио, и, конечно, мы ужасно боялись, что охрана узнает об том и лишит нас последнего источника новостей. Поэтом, когда мы ждали результатов выборов, то договорились заранее: шума не поднимать! Но когда заключенные узнали о победе Бобби, не сдержались: по всему зданию прокатилось мощное "ура!". Мы думали, что теперь-то его жизнь будет спасена, что Тэтчер не посмеет уморить голодом члена английского парламента. Но мы ошибались".

Бобби умер 5 мая 1981 года, на 66 день голодовки. Лоуренс, начавший голодовку гораздо позже, продержался на ней больше всех других заключенных - и остался в живых только потому, что когда он впал в кому, его мать смогла, пользуясь его бессознательным состоянием, настоять на медицинском вмешательстве. Лоуренс до сих пор испытывает смешанные чувства, когда речь заходит об этом. Не любит он вспоминать и о физических страданиях, причиненных самой голодовкой: "Примерно после недели организм привыкает, и это становится вполне переносимым!" - говорит он.

Из дневника Бобби Сэндса:

«Я съел последний кусочек фрукта вчера вечером. По иронии судьбы, это был апельсин, и по особой иронии, он был горьким.

Они оставляют еду у меня на пороге. Как и ожидалось, мои порции намного больше и аппетитнее обычных - тех, которые получает мой товарищ по камере Малахи.

... Они поставили стол мне в камеру и теперь помещают еду прямо перед моими глазами. Честно говоря, мне глубоко наплевать, даже если бы они поставили её ко мне на колени. Они продолжают задавать мне глупые вопросы, типа: "Ты до сих пор ещё ничего не ешь?"

"Я могу не обращать внимания на еду все время размещенную у меня прямо под носом. Но мне так хотелось бы серого пшеничного хлеба, масла, голландского сыра и меда… Ха! Я думаю, это мне не вредит, ведь я думаю, что человеческая пища не может вечно хранить человека живым, и я утешаю себя мыслью о том, что меня хорошо накормят на небе (если я, конечно, этого заслуживаю!). Но вдруг ко мне приходит ужасная мысль - о том, что на небе-то не едят! Но если там есть что-то лучше, чем серый пшеничный хлеб, сыр и мед и так далее, то там не так уж и плохо..."

..."Они (охранники) не стесняются того невероятного количества еды, которое они приносят ко мне в камеру, и я знаю, что каждая фасолинка ими пересчитана, а каждый кусок картошки - взвешен. Эти дураки не понимают, что доктор и так берет у меня анализы, в поисках следов пищи. Неважно, все равно у меня нет намерения попробовать их соблазнительные кусочки".

"Они не смогут криминализировать нас, украсть у нас наш идентитет, нашу индивидуальность, деполитизировать нас, превратить нас в

систематизированных, институционализированных, порядочных законопослушных роботов. Никогда не удастся им наклеить на нашу освободительную борьбу ярлык "преступления". Я до сих пор (даже после всех пыток) удивляюсь британской логике. За все 8 столетий им никогда не удалось сломить дух человека, который отказывается быть сломленным. Они не смогли лишить духа, завоевать или деморализовать мой народ, и они никогда не смогут этого сделать!"

... Лоуренс вспоминает, что когда он очнулся из комы в госпитале, его самое яркое воспоминание - женский голос, назвавший его по имени. Голос медсестры.

"Меня, как и всех нас, уже много лет никто по имени не звал, в тюрьме мы всеназывались номерами. Тем более – женщина! В тюрьме мы много лет не слышали женских голосов (за исключением наших матерей и сестер во время нечастых свиданий), и когда эта медсестра позвала меня "Лоуренс!", я подумал, что я ещё, оказывается, живой. И даже возникла откуда-то из подсознания надежда, что, может быть, я ещё заживу человеческой жизнью, что у меня будет семья, дети".

(У Лоуренса сейчас растут две дочки, 5 и 2 лет - И. М.)

"Моя книга - "Вне времени показывает ранимость политических заключенных. Общее мнение о них такое, что республиканцы - это такие суровые мужики, не показывающие никаких эмоций. Люди будут удивлены увидеть нас с человеческой стороны. Я помню, как в бреду перед голодной смертью один из моих товарищей, Том Макилви, мечтал о свадьбе со своей невестой, которая в это время тоже томилась в британских застенках, в женской тюрьме в Арма."

... Голодовка 1981 года - это и мои первые воспоминания об Ирландии. Мне тогда было 14 лет, меня только что приняли в Комсомол. И я хорошо помню, как с замиранием сердца мы следили за газетными бюллетенями о состоянии здоровья Бобби (Роберта Сэндса, как его называла советская пресса). И как горько плакала я на крыше своего родного дома, кода он умер…

Я рассказала Лоуренсу, что, как ни старалась "Железная Леди", подруга Горбачева Тэтчер, криминализовать их борьбу в глазах мирового общественного мнения, у нас в Советском Союзе люди точно знали, на чьей стороне правда в североирландском конфликте.

И когда он услышал это, его глаза наконец-то просияли улыбкой - застенчивой, видимо, непривычной, но очень теплой. И мне показалось, что я вижу тот самый восход Луны, которого так ждали участники ирландского восстания 1798 года и Бобби Сэндс – в 1981-ом…