"Безотцовщина" Владимира Машкова

Экранизация "мотивов" пьесы Александра Галича "Матросская Тишина", предпринятая Владимиром Машковым, несмотря на рекламу, промелькнула в прокате быстро, вот уже и тираж видеокассет вышел, а разговоров вокруг — ни в прессе, ни среди публики. Почему так? Кому нужна очередная мелодрама про отцов и детей?

Вопрос из анкеты советских времен: По какой линии за границу выезжали? В большинстве случаев прочерк. Редкие счастливчики по служебе или в командировку... Но чтобы выезжали насовсем, а потом вернулись... Что-то невероятное, тем более, для довоенных времен. И тем ни менее, были такие. Никто не спрашивал, по какой линии вернулись.

В 70-е же годы в Израиль выезжали по женской линии, потому что родство считается у них по матери. И еврейская жена, как говорил народ, не роскошь, а средство передвижения. Печальные шутки закрытой страны. Калитка на свободу открывалась в одну сторону, по предъявлении свидетельства о браке принимающей стороне. Многие ли там уживались, сладко ли было на новом Отечестве — другой вопрос. Горько было на старом, вот и все объяснение. Некоторым, по линии органов предлагалось сделать добровольный выбор и здесь больше не отсвечивать: ни высказываниями, ни публикациями.

Но фильм "Папа" - про отцовскую линию. Про еврея-кладовщика из глубокой провинции отправляющего сына-скрипача в Москву. В консерваторию. Про его приятеля, вернувшегося из земли обетованной потому, что дом — здесь, в Тульчине, а та знаменитая Стена Плача какая-то ненастоящая и евреи там — не родные. Про еврейский скудный быт и молодые мечты об освобождении от неказистого, местечкового прошлого.

"Папа" Владимира Машкова распадается на три крупных эпизода, которые кажутся фрагментами какого-то более крупного полотна, телесериала что ли о жизни нескольких семей, о воспитании чувств на фоне потрясений, переживаемых страной. Быть может, это ощущение возникает от точности в режиссерской проработке эпизодов — всей этой мелочи еврейских семей, мальчишеской компании, студенческого быта... Но остаются почти не сращенными сам Тульчин, еврейский городок, околоконсерваторский, московский эпизод и фронтовой эшелон. Возможно, этого бы хватало для спектакля, но маловато для фильма. Сюжет только начинает разворачиваться и упирается в монтажный перескок — уже Москва. Мальчишеские амбиции только разгораются и перескок — середина войны, эшелон, тень отца и финал...

Заявленное Машковым, — при всей его очевидности и даже непререкаемости, — конечно же очень важно для нашей теперешней жизни. Потому художественные недотянутости постановочного свойства — не в счет. Нельзя отказываться от отца и отцовства как от отеческой линии. Тут все складывается: товарищ по консерватории, не отказавшийся от арестованного отца, еврейский папа героя, невольно разоблачивший его ложь перед самим секретарем парторганизации, неказистая история слегка приворовывающего кладовщика подменяемая историей отца-музыканта. Новое бодрое, советское отечество, невзначай сталкивающее под паровоз истории своих реальных отцов. Что тут объяснять? Возможно, только одно обстоятельство.

Неперечеркнутая история, дань, воздаваемая отеческой линии, признание своего с ней единства, какой бы неприглядной она ни была. Ведь сколько бы ошибок ни совершено, в этой — моей и всеобщей — предыстории, но если отказаться от нее, то и перспективы никакой у меня и у нас не будет. Вот это не менее существенно. Быть может, никаких больших выводов, никаких психологических глубин в фильме нет. Мелодраматично рассказанного достаточно.

Вспомним, что выстрадавший сюжет, напомнивший о безальтернативности Отечества писатель и драматург, бард Александр Галич дни свои закончил на чужбине, изгнанником, но не предателем отцовской линии.

Наверное, во времена новых приступов взаимного ожесточения, новых поисков крайних, виноватых в нашем российском неумении жить по-человечески, поисков людей "неудачной" национальности, "неправильного" цвета кожи, поисков, чреватых взаимным уничтожением, и надо напоминать о норме человеческой. Ведь всяческие борцы за правильные убеждения, готовые ради своей увесистой правды со свистом крушить все подряд — включая отеческую, культурную, духовную связь, потому и ненормальны, в самом широком смысле этого слова, что асоциальны.

Павликоморозовская безотцовщина — симптом более страшной болезни. Всегда ведь можно найти себе и другую традицию, и других названных отцов, напяливших вслед за оболтусами высокие ботинки, чтобы ворвавшись в поезд метро подавать детишкам примеры топтания лиц не "той" национальности. Но именно эти отцы — духовные дети гитлеровцев, расстрелявших евреев Тульчина и еще миллионы лиц не той национальности, не той религии, не тех убеждений. Возвращение человека к себе, к общим правилам жизни - по отеческой линии, — есть цель и смысл кино, снятого Машковым. Слишком много вокруг стало художественного или прикидывающегося художественным, но не подающего никакого примера — духовного, образного, — никому.

Алексей Токарев