Николай Караченцов: "Наш ответ всем этим сериалам ..."

Николай Караченцов — артист, который оставался и остается любимым на протяжении нескольких десятилетий. Наверное, потому, что он никогда не оставался одинаковым долго. Каждая новая роль новая грань — не только таланта, но человека, глубокой и яркой личности. Интервью с ним — как хорошие мемуары, где мысли — сколки эпохи, а не набор фраз, каждая из которых начинается с "я".

Николай Петрович Караченцов родился 27 октября 1944 года в Москве. В 1967 году закончил школу-студию Московского художественного академического театра и был приглашен в Московский театр Ленинского Комсомола, где и работает по сей день. Театр называется, правда, "Ленком".

Николай Караченцов был и остается одной из несущих колонн репертуара этого театра. Он играл в "Тиле Уленшпигеле", в "Звезде и смерти Хоакина Мурьеты", "Юноне и Авось", "Чешском фото" и "Сорри", в "Жестоких играх", "Оптимистической трагедии", "Трех девушках в голубом", "Диктатуре совести". Последняя работа — роль Меньшикова в спектакле по произведению Григория Горина "Шут Балакирев".

В кино дебютировал в 1970 году фильмом "Красная площадь". Снялся более чем в 40 картинах, в том числе в "Старшем сыне" и "Собаке на сене".

Последние роли сыграны в телесериалах "Петербургские тайны", "Досье детектива Дубровского", "Дворцовые перевороты" и "Идеальная пара".

Николай Караченцов — автор песен к фильмам и кинофильмам. Его песни записаны на многие компакт-диски. Он же озвучивает мультипликационные фильмы. К тому же Николай Караченцов является председателем жюри конкурса актерской песни имени Андрея Миронова.

С 1989 года народный артист России. В 1991 году был секретарем Союза театральных деятелей России. Женат. Есть сын и внук.

-Николай Петрович, все верно в биографии?

- Чтобы быть честным, никогда в жизни не писал ни музыки, ни стихов ни к одной песне. Потому что считаю, что каждый должен заниматься своим делом. И даже если мы когда-то что-то в рифму удачно сложили, это не значит, что ты уже поэт. Тем более что в России когда-то это было принято. Люди поздравляли друг друга в стихах, люди друг другу писали эпиграммы. Это была норма, но поэт был все равно Пушкин да Лермонтов. А люди вот так вот себя вели. И поэтому я очень боюсь влезать в чужие сферы.

Фильмов у меня не более сорока, а более ста. И, к несчастью своему, не играл никогда в спектакле "Три девушки в голубом". Говорю "к несчастью", потому что, по-моему, это один из самых замечательных спектаклей Марка Захарова.

-Было время, когда песнями в стране считались песни Высоцкого, Галича, Окуджавы, Визбора, можно продолжить этот ряд. Исполнялись песни на стихи выдающихся поэтов, каковыми были и люди, которых я перечислила, и, скажем, многие пели песни на стихи Вознесенского. Я сейчас не говорю о "Юноне и Авось", но очень многие люди пели на стихи очень больших, значительных поэтов. Так ли это сейчас, и чьи стихи вам как исполнителю близки?

-Дело в том, что поэзия и песенные поэты, поэты-песенники, у них какая-то особая ниша. И это не значит, что этот жанр ниже или хуже, нисколько. Это просто особый такой жанр. Я думаю, что самым выдающимся поэтом-песенником, кого я знал, это был Леонид Дербенев, удивительный поэт. Сегодня замечательно пишет стихи к песням Илья Резник. Причем есть такие выражения, "шлакворд", то есть то, что потом западет, и люди потом начинают вот это соединение слов повторять много-много раз.

И очень важно в песне начать, зацепить. У меня одна песня начинается словами "Опоила, ослепила, оплела". Уже обращаешь внимание, уже здорово. Или тот же Резник написал песню, которая на музыку Максима Дунаевского, тут так коснулись великих тем, такая молитва, исповедь:
О Господи, всевидящий мой Боже!
Душа моя лежит на смертном ложе.
Хоть бренное еще в движенье тело,
Бредущее в грядущие пределы.
Это хорошие стихи. И это сразу тоже привлекает внимание. Есть такой поэт Симон Осиашвили, недавно был его юбилейный вечер в Кремле. Эти люди, я с ними с удовольствием работаю, и мне нравится, как они складывают эти стихи.

- У вас есть ощущение или, может быть, страх, что рано или поздно люди перестанут ходить в театры и будут смотреть лишь у себя дома то, что показывает телевидение?

- Смерть театру предрекали всегда. Начиная с появления кинематографа, говорили: "Все, театр уже..." Потом — телевидение, теперь видео, теперь DVD. Но ни в одном виде искусств нет вот этого живого контакта между зрительным залом и актером. И, я думаю, это будет питать людей вечно. Если когда-то два человека на площади разложили коврик, и это уже считалось театром, то сегодня громадная сценическая инфраструктура сложилась, сложнейшие декорации, сценография. И все это ради того, чтобы в центре всего этого находился человек, сердце которого летело к сердцу того, кто сидит в зрительном зале.

То есть вот этого я не боюсь. Актер боится быть ненужным. Актер боится отсутствия работы. Актер будет лезть на стенку, если третий день не звонит телефон. Но он знает, что театр существует и будет всю жизнь, если он актер. Потому что, как говорят, актерское дело — это болезнь, это не профессия, он будет мечтать выходить и выходить на сцену.
Потому что когда мы начинаем свою жизнь актерскую, мы сильно себя завышаем: играть только главные роли, только Гамлета. Сколько я знаю людей, я их знаю, — любую роль, два слова, но еще раз выйти на сцену. Это зараза.

-Актеров можно разбить на две группы. Одни считают, что вот в наше постреформенное время искусство то ли погибло, то ли гибнет, потому что его не поддерживает государство и так далее, и живут ужасно. А другие, наоборот, расцветают. Что на самом деле происходит в этом смысле, как вам кажется?

-И то, и то — правда. Потому что если говорить об искусстве в широком смысле слова, скажем, включая туда все что угодно: театр, кинематограф, живопись, то... Вот кинематограф. Был момент года четыре назад, я снимался на киностудии "Ленфильм", и на всей студии (а это вторая студия страны) единственная картина, которая находилась в съемочном периоде, это была наша. Дальше наступил для меня момент, как сказать, печальный и трагический — отсутствие проката.

Дело в том, что сегодня прокатчик, он побоится взять отечественную картину. Потому что основной зритель — это молодежь, а если еще у нашего возраста есть у зрителей ностальгия просто по актерам, вот хотят Чурикову посмотреть еще раз, Гундареву еще раз, Янковского еще раз и так далее, и так далее. Басилашвили. Это можно продолжать бесконечно. То молодежь... Вот был тот рубеж, когда все ходили в кино. Я помню себя мальчишкой: громадная простыня — "Сегодня в кинотеатрах Москвы". И я смотрел, где идет тот фильм, который я не успел посмотреть, чтобы поехать именно туда через всю Москву и посмотреть.

Сегодня этого нет. Более того, я спросил у одной девочки, ей где-то двенадцать лет, стал называть имена ушедших актеров. "Леонов? — Нет, не знаю. — Смоктуновский? — Нет, не знаю".

Живых, хорошо. "Ульянов? — Нет. — Янковский?" Сказала, что да, но перепутала, не того назвала. Но она прекрасно знает, кто такой Брюс Уиллис, она хочет замуж за Ди Каприо и так далее, и так далее.

Это ведь и патриотизм, и все вместе: и культура, и история. Потому что люди гордятся тем, что вот у нас "Летят журавли" получили "Пальмовую ветвь" на Каннском фестивале, говорили актеры на русском языке. Зал был потрясен вот этим высоким произведением искусства. И люди так смотрели до войны того же "Чапаева" по сто раз, сто раз надеясь: может, все-таки выплывет, нет? И это передавалось из поколения в поколение, и этим жили. И я сейчас говорю даже не столько о любви к актерам или нелюбви, а о том, что мы прозевываем поколение. Как их вернуть в этот зрительный зал?

Потому что, к сожалению, то, что идет в кинематографе сейчас, это, в общем, ширпотреб. Действительно, затрачены сумасшедшие деньги, но это все равно сказки, это все равно игрушки, за редчайшим исключением. А те фильмы, которые действительно стоят того, они высокое искусство, они и не очень-то прокатываются в кинотеатрах. Нет, идет ширпотреб, идет третьеразрядное кино. На этом воспитывается вкус, культура и так далее, и так далее.

И покуда государство (вот это ответ на ваш вопрос) не поймет, что не хлебом единым, и что надо уделять невероятное внимание. В нашей стране про это уже пишут сто раз: так низко оплачиваются актеры, как у нас, так ни в одной стране такого нет. А ведь в Америке деньги платят не только за то, что он модный и популярный. Во-первых, этой профессии не научить, за уникальность профессии. Можно быть семи пядей во лбу, выучить от корки до корки Станиславского и не стать актером. И второе. Они несут определенную идеологию. И мы можем и не думать, что это такое — фильм "Охотник на оленя" или "Апокалипсис", но оттого, что там сыграл Марлон Брандо, оттого, что люди, у них был комок в горле, они только потом поняли, что это против, значит, "красного" Вьетнама. И это тоже немаловажно.

Более того, они прекрасно понимают то, что вот атака — "Америка № 1 во всем" на весь мир, в том числе и на Россию. Вот как здесь отстоять себя? Тоже очень просто. Потому что во Франции есть государственный закон, по которому в прокатных кинотеатрах должно идти не более 20 процентов зарубежных фильмов, целиком зарубежных. И американский кинематограф, и итальянский, и японский. И они будут всегда чтить память Жана Габена, Эдит Пиаф, на руках носить Депарьдье, Алена Делона, Бельмондо и так далее. И мы будем знать, что Анни Жирардо у них есть, которая приезжает и которая играет. И, наверное, здесь многое зависит от позиции государства.

С другой стороны, сегодняшнее время вроде как сумело снять все запреты, то, что раньше называлось цензурой, "литом". "Залитована" пьеса или не "залитована". Если она не "залитована", значит, она не может идти ни в одном театре страны. Надо сначала, чтобы пьеса получила лит, разрешение по ее идеологической выдержанности, и после этого ставить этот спектакль.

Сегодня можно ставить все что угодно. С одной стороны, здорово. С другой стороны, многие художники растерялись: как найти то, что нужно, когда все можно. Раньше был объект, с которым боролись, а теперь, вроде, нет. И побеждают именно те, которые говорят о вечных ценностях человеческих.

В городе Днепропетровске молодой человек, один из очень богатых людей Украины, у него есть своя фирма, компания называется "Интерпайп". На деньги этой компании были созданы декорации к некоторым спектаклям театра "Ленком". Но это истинное меценатство. Это не отмывание денег, это не для того, чтобы себя прославить. А этот молодой человек, будучи студентом, он тогда этих денег не имел, он ездил со своего Днепра на каждую премьеру "Ленкома", он наизусть знал всех актеров. Он боготворил Марка Захарова и сейчас боготворит. Хотя сейчас он уже депутат Верховной Рады и так далее. Может быть и такое.

- Очень многие люди считают, что телевизионные сериалы есть просто способ легкого заработка, что это такая коммерческая халтура для большинства российских артистов. Я разговаривала с крупнейшими нашими режиссерами — Марком Захаровым, Львом Додиным, Петром Наумовичем Фоменко. Все они говорят о том, что после того как от них актер выходит на какое-то время в сериал, то возвращается другой человек, другой актер, с которого потом приходится стряхивать все то, что он там приобрел довольно быстро, очень долго и целеустремленно. Так ли думаете и вы? Очень ли вы разборчивы в тех телесериалах, которые вам предлагают, сценариях которые вам предлагаются? В ролях, которые вам прочат?

- Дело в том, что ежели есть возможность выбирать, а она, слава Богу, у меня есть пока, то и есть возможность отказываться. И я пока соглашаюсь только на то, что мне интересно. Я не делю роли на "это вот в сериале, а это — нормальное кино". Или она интересная, или она не интересная. Когда мы "Петербургские тайны" начинали, я думал: "Господи, это ведь два года. Одна и та же группа людей, да как же мы осточертеем друг другу!" И когда вдруг когда-то сказали: "Вот и все, последний съемочный день. — Как? Все?"

Поэтому так, и не так. Потому что, безусловно, доля резона в ваших словах есть. Я не представляю, как можно снять серию, у которой 52 минуты, за 5 съемочных дней. Это значит, я буду смотреть как на экране актер, простите, из кармана достает затертые свои два-три штампа и на них строит роль. Я понимаю, что это затертые штампы. Я вижу, что он плохо помнит текст, потому что он прибежал не готовый, а надо успеть все это быстро снять, а нет времени, чтобы он все это выучил и подготовился хорошо. Я вижу: дурно поставлен свет, потому что не успели точно поставить. Я вижу: грязный монтаж. Вместо того чтобы снимать с разных точек, сразу ставят две камеры, и потом из того, что наснимали, пытаются как-то это склеить. И это все видно.

И ежели снимается дело серьезно и хорошо, то тогда может хорошо и получиться. И даже сегодня тот же актер, скажем, Марка Захарова из театра "Ленком" Саша Абдулов, по-моему, очень удачно снялся в картине "Некст", "Ледниковый период". И это не сделало его хуже актером, как мне кажется.

Хотя — согласен, очень много бездарного сериала на экранах, очень много того, что наваливается на вашу голову всей пошлостью, со всей своей силой, халтурой, наспех сляпанностью, и это тоже очень хорошо видно. Поэтому сто раз отмерь, один раз отрежь, взвесь, нужно тебе это или нет. И все равно — не застрахован. Бывает вроде все хорошо: и сценарий хороший, и режиссер, но не получился тот пирог, потому что дело такое, все очень шаткое. А почему я так довольно смело об этом говорю, потому что я снимаюсь и там, и там. Можно говорить: "Вот те, которые в сериалах, их перестанут снимать в нормальном кино, а это будет удел только великих, а это будет ширпотреб". Сегодня то время, когда и так, и так бывает. И этот же актер снимается.

"Петербургские тайны" был первый наш ответ всем этим латиноамериканским сериалам, венесуэльским. И истосковавшиеся зрители ловили каждую серию. Когда был повтор, вдруг он прекратился, завалили: "Почему прекратили показывать?" И, поскольку я участвовал в этом деле, это фанатики работали. Денег — копейки. "Петербургские тайны", а денег нет, чтобы съездить в Петербург и там это все снять. Поэтому едет один оператор, снимает мосточки, виды Питера, а потом мы входим в этот павильон, и там работаем по три смены. Ну, я знаю, что все актеры, которые там работали, замечательные, Наташа Гундарева, Ира Розанова, Мишка Филиппов, можно перечислять, которые работали, заявив очень высокую планку мастерства и профессии.

И поэтому я бы так не делил, как выдающиеся наши театральные режиссеры. А ежели такое случается, то надо поогорчаться, подумать, что, значит, больше в это не стоит влезать, и выбирать что-то то, к чему лежит сердечко.

- Действительно ли полезно введение квот на кинопродукцию? Может быть, все-таки российская киноиндустрия не умеет делать то, что привлекает зрителя?

-Во-первых, я вообще верю в свою страну, что она не устанет рождать платонов. А во-вторых, появляется Шукшин. Вот самородок, но он, как никто, вгрызался в каждую киношную науку. Он последний уходил из ВГИКа, ему было важно, что там оттуда передадут ему. Но, хотите — не хотите, Эйзенштейн был у нас. И эта волна, она, надеюсь, неисчерпаема. Потому что, скажем, западный мир знает больше Никиту Михалкова и Андрона Кончаловского, а в этой же стране не менее ярко и интересно существуют такие люди, как Сокуров, такие люди, как Алексей Герман, и мне очень бы хотелось смотреть их произведения, потому что это еще и школа. Это не просто интересное кино, это некая авторская позиция, позиция не только социальная, а еще художническая.

Есть и еще один аспект — экономический. Эльдар Александрович Рязанов, действительно, плачет, что он вынужден надевать пиджак и идти обивать пороги разных банков, чтобы ему дали деньги на кино. Вот дали, он снимает фильм, и вдруг прекратился этот поток по самым разным причинам. Он вынужден остановиться. Потом деньги появились, но уже ушла натура, природа. Значит, он снимает другой на эти деньги сценарий, в надежде, что потом появятся, потом доснимет предыдущий.

А вот Ростоцкий, который недавно скончался, ему был стыдно ходить просить деньги. Он считал, что он своей жизнью и своей работой заслужил право дальше снимать кино. И его было несбить с этой позиции. Он просто, как говорят, не сумел вписаться в сегодняшнюю экономику.

А это далеко не так. Вот, предположим, я достал деньги и начинаю снимать кино. Я не имею на это права. Я недостаточно талантлив, я недостаточный мастер. Но я достал. А тот, который мастер, он не достал денег, и поэтому вы смотрите мое кино, а не чье-то другое. И поэтому я больше говорил о том, насколько государство должно сегодня принимать волевые решения. Потому что да, нам надо возвращать молодежь в кинотеатры, нам надо. Поэтому пусть снимается что угодно, но снимается как можно больше. Глядишь, в этом потоке мы увидим какие-то искорки таланта.

-Николай Петрович, вот когда вы пришли в Центральный детский театр еще школьником, глядя на сцену Центрального детского театра, вы кем себя видели? И вообще, например, когда профессор Манюков вас принимал на курс, он же, наверное, думал, что вы характерный актер?

- Я благодарен Виктору Карловичу, конечно, потому что взять меня в лучший институт мира по актерскому мастерству, это большой риск был. Но взял.

Вначале, с первого курса, у меня все получалось легко. Потом вдруг как застопорилось, и ничего не идет. А у нас отсев идет на первых трех курсах. И есть такое понятие — "профнепригоден". Фью-ить — и домой.

И вдруг мне Виктор Карлович Манюков сказал: "Коля, задумайся". Я задумался. После второго курса я уже стал получать качаловскую стипендию, потом диплом с отличием.

-А вы хотели играть характерные роли или героев?

-Не был зациклен никогда. Вот так хотелось играть. Вы-то уж такого актера не помните, был такой Василий Иосифович Топорков во МХАТе. Не совсем Стриженов, если по лицу говорить. И я на первом курсе пришел в Дом актера, который тогда еще был на улице Горького, дом 16, и он там играл большой отрывок из спектакля "Последний дни". Булгаковская пьеса про Пушкина, где Пушкина нет. И там есть такая роль — Битков, тот, который везет гроб с телом. Я хотел так же играть. Вот это что-то было запредельное.
Для меня еще один из критериев, когда вот я так не умею. Я не понимаю, как сделано. Потому что часто я вижу: я так умею, я знаю, как это сделано. А здесь я вообще уже ни о чем не думал, только: "Мама, вот я так хочу!" И мне было не важно, что это не Ромео, не Гамлет, не герой, не трагик. Мне было все равно.

Потом уже какие-то появились другие ориентиры. Поскольку МХАТовская школа, естественно, я знал всех МХАТовцев. А там что ни имя — это событие. Тот же Топорков, тот же Станицын, тот же Ливанов, Андровская, Тарасова. Ну, какие актеры!

Сейчас понятие такое: чем больше слов, тем лучше артист. А я знаю, что Остужев снимал шляпу и пропускал в театр актера Сашу Манипольского, (он играл отца в картине "Анна на шее".) который всю жизнь играл только эпизоды. И вот я так не умею. "Я так никогда в жизни не сумею сыграть", — говорил сам Остужев.

Подготовила Е. Киселева
По материалам радио "Свобода"