Конфуций против Будды...

Европейцы, которые посещали страны Дальнего Востока в XVIII-XIX веках, всегда удивлялись той обстановке религиозной терпимости, которая царила в этом обширном регионе. Друг с другом мирно сосуществовали конфуцианство, буддизм, местные религиозные культы. Никаких серьезных конфликтов, а уж тем более — религиозных войн, не происходило, да и власти более или менее спокойно относились к представителям всех религиозных учений. При более тщательном рассмотрении ситуации, европейские наблюдатели обнаружили еще более странную для них картину. Оказалось, что среднестатистический китаец, японец или кореец не просто терпимо относятся к другим верованиям — он попросту исповедует несколько религий одновременно.

Не имело ни малейшего смысла интересоваться, буддистом, конфуцианцем, или сторонником местных культов является тот или иной житель региона — он, как правило, был и тем, и другим, и третьим. С точки зрения жителей Европы и Ближнего Востока такая ситуация была совершенно дикой — попробуйте себе представить русского, араба или поляка, который одновременно верует в Христа, Аллаха, и, скажем, Перуна. Однако именно такая ситуация испокон веков существовала в Восточной Азии. Только проникновение христианства, которое принесло с собой европейско-ближневосточные традиции нетерпимости к другим религиям, привело в последние 100-150 лет к некоторым изменениям — довольно заметным в Корее и Вьетнаме, весьма небольшим — в Китае и Японии.

Итак, Восточная Азия — это регион гармоничного сосуществования и взаимопроникновения нескольких религиозных систем? Регион, не ведающий религиозных конфликтов? Если сравнивать Восточную Азию с Европой и Ближним Востоком, то это, в целом, действительно так. Однако при более детальном рассмотрении обнаруживается, что трения между различными религиями существовали и здесь. До Варфоломеевских ночей дело не доходило, и вообще к прямому насилию стороны прибегали крайне редко, но конфликтные ситуации все-таки возникали.

Одно из таких противостояний — это соперничество буддизма и конфуцианства в правление династии Ли (1392-1910), которое в целом закончилось поражением буддизма. По сути, корейский буддизм и поныне не совсем еще оправился от этой своей неудачи.

До конца XIV века, в правление династии Корё, Корея была буддистской страной. Буддизм пользовался безусловной поддержкой власти, короли и сановники делали щедрые пожертвования в пользу монастырей, а временами — и сами принимали монашеский сан. Издание религиозной литературы и деятельность проповедников щедро финансировались государством. Однако ситуация изменилась в конце XIV века, когда к власти в стране пришла новая династия Ли. С самого начала короли этой династии опирались на корейских "младореформаторов" - убежденных сторонников неоконфуцианства. Реформаторы хотели построить новое государство "правильно", то есть в соответствии с предписаниями единственно верной теории общественного устройства. Таковой теорией было для них учение Конфуция в интерпретации Чжу Си (то самое "неоконфуцианство"). И именно с позиций этого учения они и стали подходить к буддизму.

Поначалу, на рубеже XIV и XV веков, наибольшее недовольство властей и тесно с ними связанной конфуцианской интеллигенции вызывало церковное землевладение. Монастырям тогда принадлежали огромные по корейским масштабам земельные владения, на которых работали крепостные и арендаторы. Налогов монастыри, как правило, не платили. С точки зрения реформаторов, радеющих об интересах государства и доходах казны, монастырские земли были просто украдены у страны. Поэтому среди первых акций новой власти было и решение о конфискации церковных земель. Отныне церковь не могла владеть земельной собственностью, и это ограничение просуществовало все время правления династии, вплоть до конца XIX века.

Однако и после того, как буддийские монастыри лишились былых богатств, отношение к ним у идеологов власти не улучшилось. Главные претензии носили политический или, скорее, политико-экономический характер. Монахи в буддизме должны жить в нищете, не работая, исключительно за счет подаяния. С точки зрения государства это означало, что подданный, становясь монахом, переставал быть работником и налогоплательщиком. Вдобавок, монаха нельзя было забрать в армию.

Наконец, монах не имел детей, а забота о приумножении населения считалась одной из важнейших задач конфуцианского государства. Итак, монах был бесполезен и даже хуже того — вреден, так как, ничего не производя и не выполняя никаких полезных государству функций, он, тем не менее, ел и пил, во что-то одевался и где-то жил, потребляя, таким образом, ресурсы страны. С особой четкостью такое отношение к монашеству проявилось в начале XV века, когда на заседании Государственного совета один из сановников заявил: "Монахи ничем не помогают стране, как же можно считать их подданными Кореи?" Это заявление вызвало протесты самого короля, но в поддержку сановника один за другим выступило большинство министров: "Монахи — не подданные, и их проблемы не должны волновать государство!" Примерно такой же точки зрения со временем стало придерживаться большинство корейских интеллигентов — в том числе и те, кто сам не слишком жаловал неоконфуцианскую доктрину. А от интеллигентов ирония по отношению к монахам распространилась и среди населения в целом.

Монахов называли "те, кто никогда не потеет" (имея в виду то, что им никогда не приходится заниматься физическим трудом), или "большими червяками", а монах с монашкой стали любимыми персонажами непристойных анекдотов (как, кстати, и поп с попадьей в русской деревне XIX века). Постепенно в фольклоре сложился образ монаха — хитрого, ленивого, блудливого бездельника. Сейчас уже трудно сказать, до какой степени эта картина соответствовала реальности, а до какой — была сформирована тогдашними правительственными идеологами и прочими мастерами пиара. Однако бесспорно, что большинство простых корейцев стали со временем смотреть на монахов именно с этой стороны.

Помимо социально-экономических, против буддизма выдвигались и иные обвинения. Как чаще всего и бывает с систематически притесняемыми религиями, буддизм с течением времени потерял свой былой интеллектуальный потенциал. По-настоящему образованные люди все реже шли в монастыри, и среди монахов было все меньше людей, способных читать философские тексты и всерьез рассуждать о высоких материях. Буддизм медленно превращался в некое подобие народной религии, среди поклонников которой большинство составляли женщины. Они приходили в храм отнюдь не для философских размышлений о судьбах сущего. Их волновали собственные повседневные дела — отсутствие сыновей, сложности в отношениях с мужем или свекровью, болезни родителей, и они хотели заручиться поддержкой Будды в решении именно этих проблем. Разумеется, это не увеличивало популярности буддизма среди власть предержащих и интеллигенции. Элита относилась к буддизму с иронией и презрением, как к учению простонародья и женщин — то есть людей, слишком примитивных для того, чтобы осознать мудрость великого и всепобеждающего учения Конфуция.

В то же самое время, гонения на буддизм в Корее XV-XIX веков носили достаточно мягкий характер. Никто не запрещал распространения религиозной литературы, никто не бросал монахов в тюрьмы, никому не возбранялось посещать монастыри — хотя получить разрешение на основание нового монастыря было очень сложно, а многие старые монастыри были закрыты властями. Иногда даже представители конфуцианской интеллигенции сами посещали монастыри и участвовали в обрядах — это воспринималось как вполне терпимое чудачество. Давление на буддизм было косвенным, и ситуация отчасти напоминала ту, что существовала вокруг Русской православной церкви в годы правления Брежнева — со стороны правительства церковь сталкивалась не с прямым запретом на свою деятельность, а с неодобрением и всяческими ограничениями, причем эти ограничения временами носили подчеркнуто унизительный характер.

По законодательству династии Ли все монахи относились к сословию "чхонмин" - "подлых людишек", в которое также входили крепостные, палачи и проститутки. Понятно, что редкий дворянин и вообще образованный человек был готов добровольно принять такой низкий статус, и поэтому люди с образованием редко шли в монахи. Иногда действовали и более суровые запреты. Например, в XV веке монах, зашедший (просто зашедший!) без сопровождения в дом вдовы, считался виновным в попытке прелюбодеяния и как развратник подлежал наказанию палками. В середине XV века действовал запрет на посещение монахами Сеула — монастыри к тому времени были выведены за пределы столицы. Женщинам было запрещено отправляться в паломничество в монастыри (исключительно в целях охраны морали — ведь монахи считались воплощением разврата) — хотя со временем на нарушение этого запрета стали смотреть сквозь пальцы. Наконец, монахов часто мобилизовывали на строительные работы, отправляя возводить то горные крепости, то королевские дворцы, а во время войны их, вопреки всем запретам, забирали в армию (впрочем в периоды внешних вторжений многие монахи уходили в армию добровольно).

Интенсивность давления на буддизм в разные эпохи была разной: некоторые правители династии Ли относились к буддизму с особой нетерпимостью, некоторые же, наоборот, ему отчасти симпатизировали. Вдобавок, отношение властей к буддизму несколько смягчилось после Имчжинской войны 1592-1598 гг., когда монастыри были важными центрами сопротивления японскому вторжению. Однако в целом политика вытеснения буддизма из общественной жизни оказалась успешной, и к концу правления династии Ли эта религиозная система в Корее оказалась в глубоком упадке. Только XX век принес корейскому буддизму возрождение — впрочем, далеко не полное. В новых условиях ему пришлось конкурировать с христианством, но это уже — совсем другая история.

Андрей Ланьков, "Сеульский вестник".