Константин Райкин: «Сцена – самая ревнивая женщина, она не выносит измен»

Замечательному российскому кинорежиссеру Яну Борисовичу Фриду исполняется в мае этого года 95 лет. На столь знаменательный юбилей Ян Борисович и его супруга, актриса Виктория Горшенина, решили собрать в Штутгарте, где они сейчас живут, всех близких и дорогих сердцу друзей. С помощью Кельнского культурного общества «Доктор Живаго» в Германию должны приехать Игорь Дмитриев, Сергей Юрский, Александр Калягин, Клара Лучко, Ольга Волкова и другие любимые наши артисты. А первым гостем Яна Фрида стал московский актер и режиссер Константин Райкин, у которого наш корреспондент не преминула взять интервью.

– Мне кажется, что это очень правильная идея организовать такой юбилей, – считает Константин Аркадьевич. – И каждый, кто знаком с Яном Борисовичем, сочтет своим долгом сделать все, что от него зависит. Это вообще милейший, добрейший человек, которого я знаю с детства. Виктория Горшенина много лет работала с папой, в его театре, они всю жизнь бывали у нас в гостях, и мы часто приходили к ним. Для меня это всегда была красивейшая супружеская пара, почти декоративная, которую можно представлять на «выставке достижений человеческого хозяйства». Они вместе прожили несметное количество лет и олицетворяют собой нечто неразрывное и самодостаточное. Кстати, только обладая их легким характером, можно было решиться на столь серьезный шаг: уже в очень немолодом возрасте сняться с родного места, из родного гнезда и переехать в чужую страну, поближе к детям.

– А вам не жаль, что теперь для того, чтобы повидаться с близкими людьми, нужно как минимум пересечь границу и прилететь в Германию?

– Это не такая уж серьезная проблема: земля очень маленькая. Я со своими сокурсниками, живущими в Москве, не виделся вообще ни разу с тех самых пор, как мы закончили институт, в течение 30 лет. Хотя все мы и живем в Москве. Все эти расстояния – что до Америки, что до Европы, стали сравнимыми с расстоянием до ближайшей автобусной остановки. Вопрос только в желании и в том, насколько эти связи реальные и сердечные.

– Как так получилось, что вы ни разу не снимались у Яна Фрида? Он вам не предлагал или вы отказывались?

– Он предлагал сниматься только тем, кого любил. Я думаю, что просто не был в обойме его любимых артистов. Хотя, конечно, сейчас он не признается в этом. У разных людей – свой творческий расцвет: ко мне, наверное, тоже нужно привыкнуть. Может быть, если бы Ян Борисович жил в своей профессии 150 – 200 лет, он бы одумался и пригласил меня сниматься…

– Я слышала, что сейчас вы отказываетесь практически от всех кинопредложений...

– Это действительно так. Но это зависит не от ранга режиссера, а скорее от моей занятости. Я сейчас занимаюсь совсем другим. Впрочем, кино в моей жизни никогда не было серьезным этапом.

– Но вы сыграли в замечательных фильмах…

– В «замечательных» я не сыграл.

– «Свой среди чужих…», по-моему, прекрасная работа.

– Этот фильм, может быть, лучший из тех, где я снимался. Но в целом кино для меня – не есть какие-то вехи в биографии. Как и для любого театрального артиста, который серьезно занимается своим делом, кино всегда менее интересно. Это технический вид искусства, не сопоставимый по затрате сил и творческой ответственности с театром, где главное средство – развитость артиста. Стало быть, нагрузка в тысячу раз больше. Весь организм актерский на полную катушку работает именно в театре. А кино скорее нужно для славы…

– А есть ли режиссеры, у которых вы бы не отказались сниматься?

– Сейчас нет. Я отказал такому корифею, как Алексей Герман, который пригласил меня на главную роль в свой фильм «Трудно быть богом». Он очень обиделся. Отказал, не раздумывая, Спилбергу, потеряв при этом гигантский гонорар… (Была такая история, когда фирма Спилберга предложила Константину Райкину 17 миллионов долларов за участие в каком-то космическом фильме с невероятно сложными съемками. Узнав об отказе, американцы страшно разволновались: «Может быть, он не знает фамилию Спилберга? Россия – странная страна…». – И. Ф.)

– Вам неинтересно было сниматься у Спилберга?

– Не в этом дело. Это интересно, наверное, при отсутствии выбора. Но я его уже сделал. Я, наверное, и бизнесменом мог бы быть. И кучу денег мог бы зарабатывать, работая эстрадником – ездить с выступлениями, как было раньше. Но это не мой путь. Уже скучно, не увлекает. Ну как это объяснить? Вот ты женился, у тебя семья. Потом ты видишь в журнале роскошную женщину. И что, все бросить?

– Некоторые умудряются совмещать все ипостаси: и театр, и кино, и эстраду…

– Нет-нет, для меня это невозможно. Сцена – самая ревнивая женщина, она не выносит измен. Впрочем, обычные актеры имеют свободное время и много снимаются. И режиссеры, кстати, любят приглашать именно театральных артистов, потому что они, как спортсмены, – всегда в форме. Но дело в том, что я не только актер, но еще и художественный руководитель театра: я ставлю спектакли, приглашаю режиссеров, обихаживаю их, и на все это уходит масса времени. Если еще и в кино сниматься, то это будет просто бессовестно по отношению к тем людям, которые от тебя зависят. Это значит, что ты их судьбу на некоторое время откладываешь и начинаешь заниматься только собой и своей карьерой.

– Но вы как раз недавно сыграли Пуаро в телесериале.

– Режиссер Сергей Урсуляк, пригласивший меня в этот сериал, около 20 лет проработал в нашем театре. Он – единственный, кто смог организовать съемки так, чтобы это не повредило театральному процессу. Никто бы этого не сделал. Кроме того, я согласился сниматься, потому что Пуаро – очень любопытный персонаж, и как мне кажется, я подхожу на эту роль по темпераменту.

– О вас рассказывают как об очень жестком руководителе, почти диктаторе, который постоянно увольняет своих сотрудников.

– На самом деле любой нормальный руководитель увольняет сотрудников. Как руководить в противном случае? Диктатор – это тоже человек, который реализует свою волю. Он делает то, что считает нужным, и заставляет других следовать своим устремлениям. А иначе ничего не получится. Кто не диктатор, тот не должен быть руководителем. Легким поглаживанием коллектив можно двигать на каком-то этапе, но когда-то нужно обязательно применить кнут, когда-то – гильотину, необходимо подавить бунт, который зреет. … Если этого нет у руководителя, значит, он неполноценен. Поэтому и нужен диктат. Просто я хочу, чтобы мой театр нормально развивался. Поэтому от всех, кто мне мешает, я расчищу дорогу: выгоню или приструню.

– В одном из интервью я прочитала ваше признание в застенчивости и о том, что вам приходится постоянно преодолевать себя. По-моему, это парадокс: застенчивый человек режиссером быть не может.

– Нет, это действительно так. Я стесняюсь, все время стесняюсь. Может быть, профессия, выбранная мной, и есть один из способов преодоления застенчивости. Вообще же, профессия, по моему глубокому убеждению, – это путь к улучшению, возможность самосовершенствования, она имеет прямое отношение к человеческим качествам. Когда говорят, что профессионал – это одно, а личностные качества – совершенно другое, я не согласен. Это замешано, особенно в творческих профессиях. От того, какой ты профессионал, зависит и то, какой ты человек, и наоборот. Для мужчин профессия – это способ стать лучше.

– Вам это удается?

– Иногда мне кажется, что да. Если ты сатанеешь на работе: начинаешь скрежетать зубами и ненавидеть успехи товарищей, коллег; если только их провал доставляет тебе радость, а успехи мучают, значит, ты неправильно выбрал профессию. Нужно было становиться летчиком или океанологом…

– В астрологию вы не верите? Не считаете, что ваша застенчивость присуща всем Ракам?

– Моя жена склонна видеть в астрологии некую абсолютно точную науку, и все мои робкие сомнения на эту тему или ирония воспринимаются ею с большим раздражением. Я же верю немножко, но отношусь к этому не столь серьезно. Читая про Тигра – я родился в год Тигра, – подчас узнаю себя, а качества, присущие большинству Раков, мне не свойственны.

– Давайте вернемся к театральным делам. В прошлый раз вы привезли в Штутгарт спектакль «Контрабас», который прошел здесь с большим успехом.

– Это вы называете большим успехом?! (Расплывается в улыбке.) Ирония заключается в том, что я, наверное, единственный артист, играющий эту вещь на большой сцене в огромном зале – на 1500 – 2000 зрителей. А это – камерное произведение. И показывать этот спектакль, как у вас, в зальчике на 100 мест – это масло масленое, все равно, что в комнате играть комнату. Сразу искусство пропадает.

    Но все равно для меня Штутгарт – хороший город. Я запомнил это еще в юности, при советской власти, когда в Москве показывали сильнейший штутгартский балет «Укрощение строптивой». Тогда я впервые увидел фантастических танцовщиков со всего мира. И в то же время это была смешная, неожиданная, с юмором сделанная постановка.

– А что бы вы хотели еще к нам привезти?

– Наверно, реальнее всего было бы снова сыграть «Контрабас». Потому что показывать другие спектакли – это уже проблематично и требует солидных финансовых вливаний. Мы – дорогой театр, постановка одного спектакля может стоить у нас миллион долларов, а дотаций мы не получаем и живем на самоокупаемости. Поэтому организация гастролей заграницей должна быть для нас не менее выгодна, чем работа в Москве. Цены же на билеты в столице у нас довольно высокие – до 50 долларов.

– Зрители-эмигранты сильно отличаются от театралов Москвы или Питера, они не всегда столь требовательны. И многие режиссеры, рассчитывая на легкий успех, везут на гастроли в Европу или Америку дешевые варианты спектаклей.

– Я не люблю такое отношение и не позволяю работать концертные варианты: на стульях, как некоторые. Мы всегда привозим спектакли исключительно в том виде, в котором они идут в нашем театре. Впрочем, я не могу не признать, что публика эмигрантская бывает очень разной и очень плохой в том числе. Удельный вес, баланс мещанства и интеллигенции, часто нарушен. Ты можешь умирать на сцене перед зрителями, а их интересует только, кто твоя жена или насколько ты похож на папу… Я не говорю о каждом городе, о каждой стране, но, к сожалению, это происходит довольно часто, особенно на гастролях в Америке.

– Кстати, ваш папа почему-то очень не любил записывать свои спектакли на пленку. Когда я беседовала с Яном Борисовичем Фридом, он рассказывал, что сердился на Аркадия Райкина, но никак не мог его уговорить снимать спектакли для истории. Я слышала, что вы придерживаетесь того же мнения. Почему? Ведь это обидно, спектакль уходит, и другие зрители его уже не могут увидеть.

– Театр – вид искусства настоящего времени. В этом трагизм его и прелесть, некие рисунки дымом в воздухе, которые расплываются… Своеобразный гербарий. Он вообще не живет на пленке. Я никогда не могу понять по видеозаписи, хороший это спектакль или плохой, и как играют актеры. На экране же зрители видят лишь то, что им показывает оператор. Это лишь бледная тень спектакля, некие проекции этого мира. И если кто-то считает, что видел Аркадия Райкина, посмотрев «Огонек», то это большое заблуждение. Только побывав на спектакле, можно было понять масштаб артиста.

 – У вас есть традиция загадывать под Новый год желание? И каким был для вас прошлый год: удачным или неудачным?

– Я больше оперирую не годами, а театральными сезонами – в этом сезоне у меня вышло два замечательных спектакля. А традиции загадывать желания под Новый год у меня нет. Я привык добиваться того, что мне хочется. Я не мечтатель – я делатель.

– Так что «везет тому, кто этого заслуживает» – действительно ваш девиз? И это справедливо для вас?

– Для меня – да, безусловно. Даже если это и самообман. Впрочем, мы все живем заблуждениями. А наша жизнь – не заблуждение?

Беседовала Ирина Фролова,
Штутгарт