Я стал артистом по приказу. Замполит сказал: Сержант должен уметь все!

"На сцене для меня важен момент, когда начинаешь видеть себя со стороны, наподобие души, отлетевшей от тела"
Популярный актер театра "У Моста" Сергей Семериков отметил десятилетие своей актерской деятельности в Перми.

– Расскажи, как ты "дошел до жизни такой", что стал актером?
– Это произошло в армии, можно сказать, что по приказу нашего замполита. Я уже был сержантом, и служба подходила к концу, как наступил какой-то весенний армейский юбилей.

Замполит сказал: "Сержант должен уметь все. Будешь выступать в концерте и для рядовых станешь примером. Выполняйте!". И сколько мы с ребятами не отбрыкивались и не прятались от начальства, все равно дальше части не убежишь. Пришлось участвовать. Радость в этом была одна – нас освободили от нарядов. А тут еще в нашей части оказалась женщина, врач-стоматолог, у нее было три образования и все с красными дипломами. Один из дипломов театральный, вот она и взялась нам помогать. Видимо, благодаря ей я не только проявил свои юмористические данные, но запел и затанцевал. После успешного концерта она посоветовала мне попробовать поступить в театральное училище, заодно стала приносить различную литературу.

Я приехал домой с твердым намерением поступать в театральное, но никому, даже близким, рассказать об этом не мог, потому что меня в деревне (а я жил в Гамово) просто бы обсмеяли. Поэтому стал работать и тайно готовиться к поступлению в Пермский институт культуры. Я поступил на курс Виктора Ильева, на режиссуру народных театров.

После окончания института работал в клубе слепых, где делал свой дипломный спектакль. Там обитали удивительные и очень талантливые люди, они узнавали меня по шагам, когда я поднимался по лестничному пролету. Потом работал в Оханске, Горьком, Сарове. Но очень скоро вернулся в Пермь и оказался в театре "У Моста". Театр тогда только-только перебрался в здание, где мы сейчас находимся, и шла великая стройка театрального храма. Мы строили и репетировали, репетировали и строили, сутками и неделями, почти как МХАТ во времена Станиславского и Немировича-Данченко. Тогда в труппе нас было всего-то человек десять. Но тот костяк, который тогда образовался, и те принципы, выработанные студией десять лет назад, работают и сейчас. Вот это второе рождение театра в новом помещении, на мой взгляд, и заложило основы самобытности театра.

– А помнишь ли ты свой первый актерский опыт?
– В детстве я был неплохим рассказчиком, часто ребятам пересказывал фильмы, которые видел по телевизору и в поселковом кинотеатре. Однажды увидел, как Андрей Миронов здорово читал миниатюру о съемках летнего Крыма зимой "Как снимается кино". Я тут же записал по памяти этот монолог и, к своему удивлению, сразу запомнил. Потом долго репетировал перед зеркалом, и у меня неплохо получалось. На одном из вечеров в пятом или шестом классе школы предложил ее прочитать. Но чем ближе была премьера, тем больше меня трясло. На сцену я выполз на ватных ногах, не понимал, что происходит, голова шла кругом. Зал гоготал. У меня перехватило горло, я стал сипеть, кряхтеть, бледнеть и краснеть… Было одно желание – скорей удрать, но монолог все не заканчивался. Думал, что это смеются надо мной, и под гул бурных аплодисментов я убежал со сцены сразу домой. Мне было стыдно за мой, как мне казалось, провал. На следующий день я прятался от одноклассников. Но самое удивительное, что всем понравилось мое выступление. Вот тогда-то и заполз в мой мозг актерский червячок, который разросся до удава.

Но я долго не мог оправиться от того шока, занялся лыжами и накатывал свои километры по заснеженному поселку. А по вечерам читал бабушкину медицинскую литературу: была надежда, что, может быть, стану доктором.

– Меня поразил твой Порфирий Петрович в "Преступлении и наказании". Я видел много интерпретаций этого образа, но появление иронической отстраненности, доходящей до саркастического цинизма в нем, человеке добром, мягком, демонстрирует нечто новое в понимании глубин человеческой души.
– Поначалу я был назначен на роль Мармеладова, потом Разумихина… Но Сергей Федотов никогда не торопится с распределением ролей, он как бы экспериментирует, нащупывая что-то в каждом актере. Как-то он мне сказал: "Иди на сцену, попробуй". После этого роль пошла.

Играя Порфирия Петровича, я наконец-то понял, что значит сценически быть над ситуацией, над событием. Взаимодействуя и конфликтуя с партнером на площадке, я оставляю за собой ту короткую паузу, которая дает мне оценить, говоря актерским языком, шлейф своей роли и роли партнера. Это все равно, что увидеть себя в гробу со стороны, в тот момент, когда душа отлетает. Лично для меня это очень приятные мгновения.

– Вот и твой хроникер-доктор Кулыгин, в "Трех сестрах", потрясающе заигрывает с тенями персонажей, когда ты вначале смотришь в пол на тень, а лишь потом на партнера. Для меня это очень тонкий спектакль. Наверняка над построением каждой роли ты работаешь и как режиссер – ты же закончил режиссерское отделение. А не возникают мысли попробовать себя в режиссуре?
– Я пробовал со школьниками сделать спектакль. Понял, что режиссура – это адский труд. К тому же я долго подбираю нужные слова, чтобы точно поставить актеру задачу. Сейчас у меня одно желание – научиться петь. Может быть, оттого, что у меня родилась дочь, пою романсы где только можно. Как говорит мой педагог по вокалу: "Если тебе нравится, то понравится и зрителю".

Виктор Наймушин, "Пермский обозреватель"