Статус-кво определяют право и сила

Ввод российских миротворцев в Нагорный Карабах создал новую реальность в этом регионе Южного Кавказа. Хотя сначала силовым образом изменил статус-кво Азербайджан. Не говорит ли успех Баку о бесперспективности заморозки конфликтов, если динамику переговорному процессу придают только боевые действия? Рано или поздно всё равно побеждает сильнейший, а дипломатам остается только зафиксировать и юридически легализовать успехи военных.

Тогда зачем нужны все эти минские группы ОБСЕ и прочие собрания переговорщиков и дипломатов? Обо всем этом и многом другом в эфире программы "Геополитическая кухня" политологу Игорю Шатрову рассказал ведущий научный сотрудник Института международных исследований МГИМО, известный кавказовед Сергей Маркедонов.

— Сергей, ввод российских миротворцев в Нагорный Карабах создал новую реальность в регионе. Фактор России перестал быть исключительно историческим и дипломатическим, оформился в первую очередь как силовой. Активней заработали и дипломатические механизмы.

Слом статус-кво дал импульс, заставил завертеться проржавевшие шестеренки переговорного процесса. Что случилось? Возможно ли в принципе разрешение подобных кризисов дипломатическим путём? Почему этого не произошло в случае Нагорного Карабаха?

— Я думаю, что у каждого кризиса, несмотря на какую-то универсальную рамку, обязательно есть определенные индивидуальные черты. Происходит возможность для силового решения тогда, когда для этого созревают определенные предпосылки.

Причины

Почему там эскалация произошла сейчас? Наверное, потому, что карабахская тема успела уйти в определённую тень. Часто ли мы в последнее время, после эскалации в апреле 2016 года, говорили про Карабах? — Нечасто.

И тогда значительных изменений не было. Да, как признал официально Серж Саргсян, было потеряно 800 гектар, но это не касалось собственно Нагорно-Карабахской Республики, ее инфраструктуры. Районы, которые были заняты ею до этих событий, в значительной степени так и остались под её контролем.

Можно вспомнить ситуацию июля 2020 года, но это было столкновение вдоль армяно-азербайджанской границы за пределами Карабаха. Хотя общие выводы были таковы, что это — опасно, что происходит сдвижение маятника от переговоров в военную сторону, но сам Карабах не попал в фокус внимания.

Пандемия стала главной общемировой проблемой, Штаты были заняты выборами, Европейский Союз — своими серьезными внутренними проблемами, Россия была занята белорусской проблематикой достаточно серьезно.

Турецкая роль

А та самая июльская эскалация очень сильно подстегнула кооперацию между Баку и Анкарой. Не то, чтобы этой кооперации не было раньше. Сейчас один из мифов, что теперь появилась совершенно новая роль Турции. Роль-то — не новая, качество у этой роли новое.

Вот этот набор и подтолкнул Азербайджан к более активным действиям. Мы увидели, что западные сопредседатели заняли достаточно осторожную позицию, не сразу появились от них какие-то реакции или реакции были какого-то общего характера.

Можно вспомнить первое заявление Трампа, когда случилась эскалация в сентябре, что у нас хорошие отношения со всеми сторонами конфликта, и мы что-нибудь попробуем сделать.

Почему Россия и почему ее действия более активны? Вы говорите, что роль России была в значительной степени историческая. Не совсем это так.

• В 2016 году именно Москва остановила военное насилие.

• В июле 2020 года Москва проявляла очень серьёзную посредническую работу.

• Именно Москва вышла на завершение военных действий в ноябре.

Большая проблема российской дипломатии — недостаточная публичность. В этом есть свои плюсы и минусы. Плюсы в том, что дипломатия, которая идет в Твиттере, сразу вбрасывается в публичное пространство, но там бывают очень тонкие, щепетильные моменты.

Наши этого не делают, это — вроде бы плюс. Минус в том, что нет достаточно трескучего пиара, поэтому создается ощущение, что Россия этим не занимается.

"А где Москва?…" Этот вопрос все задавали в первые недели конфликта. Было ощущение, что Москва ничего не делает. Но это, конечно, обывательские суждения.

Подумайте, как в условиях того диаметрального разброса мнений конфликтующих сторон для начала просто их посадить вместе за стол переговоров, и тем более выйти на какие-то компромиссные варианты.

Право и сила = статус-кво

Я не сказал бы, что сила показала абсолютно всё. Я думаю, что по силам вполне тому же Азербайджану было пройти и дальше. Война показала, что армянская сторона сделала серьезные ошибки в стратегических оценках и планировании. Военные эксперты назвали это подготовкой к прошлой войне.

Тем не менее, война остановилась, потому что включились дипломатические механизмы. Любой конфликт всегда решается в диалектике между силой и дипломатией. Эти две субстанции присутствуют в любом конфликте.

Ведь попытки менять статус-кво предпринимались не только в Карабахе. Вспомним хотя бы события в Южной Осетии и Абхазии.

Да и в Карабахе силовой элемент все 26 лет между первой и второй войнами присутствовал. Где-то года с 2006–2007 он начал идти вверх, потому что тогда стал запускаться процесс Косова, были опасения, что это может стать некой рамкой для всех подобных ситуаций.

С этого момента силовой компонент подключался, подключался, подключался, и всякий раз планка насилия становилась более высокой. Но опять же было сочетание одного и другого фактора: силового и дипломатического.

А позвольте, если бы силой не подкреплены были наши аргументы, кто бы нас стал слушать? — Дипломатия обеспечивается, в том числе, и силовым ресурсом. Есть понятие в международной аналитике — right и might, то есть — право и сила. Эти вещи находятся в постоянном диалектическом соединении.

Сегодня мы видим российских миротворцев. Хорошо, что их там поставили, но ведь многие вопросы-то до конца не разрешены. А это — важно. Теперь открывается новый набор коллизий.

Беседовал Игорь Шатров

К публикации подготовил Юрий Кондратьев