Россия подвинет США в Южной Азии

Насколько реалистична идея создания евроазиатского партнерства, которую выдвинул президент Владимир Путин на Международном экономическом форуме? Стоит ли России вообще заходить в конфликтный регион? Какие выгоды это сулит? На эти вопросы Pravda.Ru ответил директор Центра стратегических исследований "Россия - Восток-Запад" Владимир Сотников.

— На форуме в Санкт-Петербурге президент Владимир Путин выдвинул инициативу создания евроазиатского партнерства, которое объединило бы не только Россию и страны Евразийского экономического сообщества, но и Китай, Индию, Пакистан, другие страны региона. В этой связи главный вопрос: насколько уже проработана эта идея? Жизнеспособна ли она, учитывая, что уже сейчас эксперты позиционируют ее как ответ на американские проекты создания Трансатлантического и Транстихоокеанского партнерства?

— Некоторые эксперты действительно позиционируют ее как ответ на американские инициативы. Но я считаю, что надо смотреть шире, в разрезе фундаментального поворота России на Восток.

У нас уже налажено тесное экономическое и политическое партнерство с Китаем. Теперь пришло время подумать о регионе, который фактически находится на южных границах СНГ. Я имею в виду в первую очередь Пакистан, Индию, возможно, Афганистан. А также, естественно, Иран и Китай.

Это, без сомнения, жизнеспособная идея, да и возникла она не на пустом месте. Просто так совпало по времени, что обнародована она была в момент сворачивания отношений с Западом и активизации взаимодействия с нашими восточными и южными партнерами.

— Но Южная Азия — Индия, Пакистан, Иран, — хотя географически и выглядят близкими, но это достаточно незнакомый для нас мир. Это сложный регион, в нем огромное количество конфликтов, проблем, причем как внутренних, так и межгосударственных. В состоянии ли Москва правильно выстроить там свою стратегию?

— Вы правы, этот регион несет в себе очень сильный конфликтный потенциал. Я остановлюсь на самых основных разногласиях.

Индия — Китай. Между ними поддерживаются нормальные дипломатические отношения, они обмениваются визитами, в том числе на самом высоком уровне. Но конфликтный потенциал сохраняется еще с пограничной войны 1962 года, когда китайцы, по оценке Индии, захватили 22 тысячи квадратных километров индийской территории. Этот вопрос так до сих пор не закрыт, хотя это не мешает странам развивать отношения.

— Другая пара, соответственно, — Индия и Пакистан.

— Да, между ними тоже существует территориальный спор — проблема Кашмира. Корни его уходят еще глубже — в 1947 год, и в обозримой перспективе его решение не просматривается. Причем, конфликтный потенциал этого противостояния очень высокий.

— Я бы хотел особенно подчеркнуть: и Китай, и Индия, и Пакистан — это ядерные державы.

— Китай официально присоединился к Договору о нераспространении ядерного оружия. Он имеет очень разветвленную ядерную инфраструктуру, даже его точный ядерный потенциал неизвестен. В 1998 году в ядерный клуб де-факто вступила Индия. Она еще в 1974-м осуществляла свои, как их называли индийцы "мирные" ядерные испытания — хотя принципиальных отличий, как говорят специалисты по нераспространению ядерного оружия, между мирными и военными испытаниями попросту нет. 1998 год стал в этом плане ключевым — и Индия, и Пакистан объявили о том, что де-факто стали ядерными державами.

— Конфликт между Индией и Пакистаном удалось в свое время заморозить благодаря усилиям Советского Союза…

— Совершенно верно. Это было в 1966 году, СССР тогда сыграл роль посредника, признанного обеими сторонами конфликта.

— Индия, Китай, Пакистан — три ядерные державы. Между Индией и Китаем сохраняется экономическое, политическое и геополитическое соперничество. У Индии непростые отношения с Пакистаном. А Пакистан при этом наладил очень хорошие отношения с Китаем.

— Это действительно так, пакистанцы вообще называют Китай братом и "всепогодным другом".

— И Китай, естественно, использует это в своих геостратегических интересах. Речь идет, в частности, о транзитном потенциале Пакистана.

— Китайцы активно участвовали в финансирования строительства глубоководного порта Гвадар. Первая стадия его строительства практически уже завершена. Работы осуществлялись силами китайских государственных и частных компаний. Фактически китайцы реализуют стратегию по выходу к теплым морям. В свое время, кстати, пакистанцы, предлагали этот выход и СССР, а потом и России. Но на практике этот проект взялся осуществлять Китай, который очень заинтересован в поставке энергоносителей.

— Но это будет не только новый транспортный путь из Китая к Индийскому океану, это еще и стратегическая военно-морская база?

— Совершенно верно. Получая пакистанский порт Гвадар, Китай действительно становится серьезным игроком еще и в Индийском океане.

— В ответ на это Индия делает ставку на сотрудничество с Ираном. Известен давнишний проект создания нефте- и газопроводов из Ирана в Индию. Одновременно с этим Индия строит такой же, как Гвадар, порт на территории Ирана — Чабахар. Получается, создаются две конкурирующие инфраструктуры.

— И заметьте, это усиливает, собственно говоря, геополитическое соперничество Индии и Китая.

— При этом стоит учитывать, что и Гвадар, и Чабахар расположенные в двух различных государствах, находятся в историческом Белуждистане — территории, схожей с Курдистаном, то есть, разделенной между несколькими странами, но населенной одним народом — белуджами.

— Да, и в связи с этим сразу же встает вопрос борьбы с терроризмом. Белуджская террористическая группировка "Джундалла" или, как ее еще называют, — "Джандалла" базируется на территории пакистанского Белуджистана и время от времени осуществляет теракты против иранских военных, пограничников, даже на территории самого Ирана. Для Ирана она — большая головная боль.

— А если ко всему этому прибавить еще и Афганистан, у которого очень сложные отношения и с Пакистаном, получается и вовсе немыслимый "коктейль" противоречий.

— Там продолжается конфликт в одном пограничном пункте из-за того, что пакистанцы вознамерились построить стену на границе. Пакистанская пресса пишет, что это делается, чтобы предотвратить проникновение радикальных исламистских боевиков из афганского движения "Талибан" на территорию Пакистана и афганского приграничья. Но, опять-таки, это проблема.

— В этой связи я возвращаюсь к своему первому вопросу: готова ли Россия работать в таком непростом регионе? Насколько наш экспертный, финансовый, военный, политически потенциал позволяет играть в нем серьезную роль?

— Здесь мы должны вспомнить о такой очень важной в геополитическом, геостратегическом отношении международной организации, как Шанхайская организация сотрудничества (ШОС). У нас уже накоплен довольно богатый опыт взаимодействия, прежде всего — с центрально-азиатскими государствами, с тем же Китаем. Уместно вспомнить и о том, что в этом году ожидается официальное вступление в ШОС на правах полных членов Индии и Пакистана. То есть, дипломатический опыт уже есть.

Что касается экспертного потенциала, то я считаю, что и у нас, и в странах Центральной Азии есть хорошие эксперты. В частности, в Таджикистане есть эксперты, которые прекрасно разбираются в проблемах не только Центральной, но и Южной Азии. Они готовы предложить реальные методы решения многих вопросов — от дипломатических до политико-экономических.

— Это очень важно.

— Безусловно. Важно еще и потому, что Центральная Азия и регион Южной Азии в целом сегодня очень привлекает наших, так сказать, "партнеров-оппонентов", те же США. Но у них в Центрально-Азиатском регионе все как-то замыкается на двух проектах — Великом шелковом пути и доступе к ресурсам. А если брать Южную Азию, то здесь нужно конечно же учитывать, что совсем недавно президент Обама принял решение об увеличении американского военного контингента в Афганистане.

США стремятся сохранить за собой какие-то устойчивые рычаги воздействия. Все это говорит о том, что, на мой взгляд, американские эксперты смотрят на этот регион узконаправленно, через призму конкретных проектов, которые нужно реализовать. А я думаю, что идея евроазиатского партнерства нацелена на более длительную перспективу. На это как раз ориентирована и ШОС, и работа в рамках тройки Россия-Китай-Индия.

— В практическую плоскость сейчас переходит вопрос о перспективе принятия в ШОС Ирана…

— По-видимому, это будет следующий шаг. Сейчас — Индия и Пакистан, потом настанет очередь Ирана.

— Таким образом, рабочая политическая структура уже в целом наличествует. Теперь что касается экономической и особенно транспортной составляющей. Не секрет, что этот регион очень интересен с точки зрения расширения экспорта российских товаров, услуг и технологий, а также с точки зрения использования транзитного потенциала России, чтобы связать Южную Азию через транспортные коридоры с севером. Тема коридоров через Россию давно обсуждается, а между тем Китай уже фактически создал коридор, который связывает его и, возможно, Тихоокеанское побережье с Индийским океаном через порт Гвадар. Индия создает подобный коридор, который пойдет через порт Чабахар и Афганистан. Возникает вопрос: а что же Россия? Еще с царских времен ведутся разговоры о канале от Каспия до Аравийского моря по территории Ирана…

— Элемент фантастики здесь, конечно же, есть. Во-первых, это очень финансово затратный проект, нужно привлекать банковские кредиты и прочее. Соответственно, основная часть затрат на финансирование такого проекта, если его реализовывать, придется на российские финансовые структуры. Во-вторых, возникает вопрос, а надо ли заниматься таким немного утопичным проектом? Есть смысл искать другие варианты сотрудничества с тем же Ираном.

Но я бы взглянул на проблему под другим углом зрения. Как это ни странно, но многие эксперты по Пакистану считают, что России в этой стране ничего не светит, потому что Пакистан — это вотчина США. Но, во-первых, мы развиваем с ним военно-техническое сотрудничество, пусть и в объемах, которые не раздражают нашего стратегического партнера — Индию, то есть не нарушая баланс сложившихся отношений.

Сам же Пакистан сейчас находится в очень тяжелом положении. У него испорчены отношения со многими государствами, включая и Соединенные Штаты Америки, которые очень недовольны тем, что он, по их мнению, слишком пассивно борется с террористами. Россия в этих условиях могла бы наращивать отношения с Пакистаном, использовать пакистанские коридоры. Не так давно, например, прорабатывалась идея о прокладке линии электропередач. Пакистанцы в силу объективных причин идут в нашу сторону. Я уже говорил о том, что Пакистан давно предлагал, сначала СССР, а потом России выход к теплым морям. Почему бы то небольшое военно-техническое сотрудничество, которое у нас уже есть, не перевести на экономические, и скажем, внешнеэкономические рельсы в более концентрированном виде? Почему не организовать какие-то совместные экономические проекты?

У меня, честно говоря, такое ощущение, что, несмотря на "всепогодность" отношений с Китаем, пакистанцы в последнее время как-то стали тяготиться такого партнера. Потому что с тем же портом Гвадар: кто платит, тот и музыку заказывает. Китайцы все профинансировали и фактически получили пакистанский порт под своей юрисдикцией, в фигуральном смысле, анклав. Мы же можем предложить Пакистану другие принципы взаимодействия и развивать сотрудничество не в ущерб сложившемуся балансу стратегического партнерства с Индией, Китаем. Здесь нужно все хорошо продумать, очень четко просчитать все плюсы и минусы.

— Будем надеяться, что возможности, которые предоставляет нам работа в этом регионе, будут использованы, а свяжанные с ним конфликты и угрозы удастся предотвратить…

— Во всяком случае, я тоже на это очень надеюсь и даже уверен в этом. Возвращаясь к первому вопросу, рабочая ли эта идея, я еще раз подчеркну: рабочая, и ее нужно претворять в жизнь. Мы живем в XXI веке, и Россия — это уже растущая держава, совсем не та, что была в 1990-е годы. Мы — глобальная держава, и к таким проектам нам следует подходить именно с этой позиции.

Подготовил к публикации Сергей Валентинов

Беседовал