Николя Бонналь об американской демократии

Наш постоянный автор, французский философ Николя Бонналь в этом эссе обращается к историко-политическому трактату известного публициста ХIХ века Гюстава де Бомона. Посетив в 1831 году Америку, он сумел разглядеть античеловеческую сущность зарождающейся политической системы, ориентированной на материальное обогащение и стандартизацию личности.

Фото:

Американцы из Соединённых Штатов,

возможно, единственная из всех наций,

вовсе не имевшая таинственного, сказочного детства.

Гюстав де Бомон — знаменитый спутник Алексиса де Токвиля в его путешествии по Америке. В 1831 они ездили туда изучать организацию тюремных заведений (это было неким предупреждением — там, в Америке насчитывается около трех миллионов заключенных, а тюремные надзиратели составляют первый по численности профсоюз в десятке штатов). Я бы и не подумал читать сей труд, но Карл Маркс цитирует его в своем знаменитом эссе! Суждения Бомона ("Traitè du système penitentiaire aux Etats-Unis et de son application à la France" (Париж, 1832 года -ред.) еще более жестки, чем суждения Алексиса де Токвиля (историко-политический трактат "Демократия в Америке" 1835).

Он не в силах переварить полнейшего лицемерия рабовладения (и многого другого) у свободной нации, дающей, к тому же, уроки направо и налево.Очевидно, что Бомон узрел, что деньги составляют счастье американцев, которые умудряются деформировать, превратить в вещь всё, как говорили еще марксисты: природа — это окружающая среда, а окружающая среда — это, в первую очередь, то, на чем можно делать деньги.

"Поглощенный расчетами, житель деревни в Соединенных Штатах не выделяет себе времени на удовольствия; поля и луга ничего не говорят его сердцу; солнце, посылающее плодородие его холмам, не греет его души. К земле он приступает как к промышленному материалу, в своей хижине он живет как на фабрике".

Как настоящий Саруман, американец ненавидит природу, а особенно он не выносит лес (тут приходит на память прекрасное стихотворение Ронсара об уничтожении лесов Гатинэ):

"Американцы принимают лес за очередной тип "дикой природы" — wilderness, а следовательно — за нечто варварское, итак — все их атаки выступают против леса. У нас его рубят, чтобы воспользоваться древесиной, а в Америке — чтобы уничтожить лес окончательно".

Бомон понимает, как-то поняли и Бодлер, и Эдгар По, что с Америкой мир вступает в новую эпоху — в эпоху материальной выгоды, морального приспособленчества (тирании большинства) и промышленной стандартизации.

"Между прочим, все в мире уменьшилось в размерах — как вещи, так и люди. Мы видели инструменты власти, созданные великанами и управляемые пигмеями, видели традиции силы, используемые немощными, и опыт славы, испытуемый посредственностями."

Бомон прав — современный мир — это лилипут, как в фильме Птушко. Сила американского вездесущего проникновения в том, что он придает единообразие всем прибывающим к нему нациям. И это еще более интересно, потому что происходит задолго до появления голливудской давильной машины и до нашествия телевидения. Америка — это анти-Вавилон, система, убивающая отличия, которые христианство смогло замечательным образом сохранить.

"Вот странная вещь! Американская нация набирает в свои ряды из всех народов земли, однако никто не представляет в своей совокупности подобное американцам единообразие черт характеров."

Таинственная и священная связь с землей, конечно же, не существует. Тут не знают хайдеггеровского крестьянина (Бомон объясняет, что Гомер не был бы богатым, так что…). В Америке всё - лишь инвестиции в недвижимость в оставшемся без корней либеральном раю.

"Американец английского происхождения испытывает склонность лишь к выгоде; ничто не привязывает его к месту, в котором он обитает — ни семейные связи, ни нежные чувства. Он всегда готов продать свой кров другому, и он таки продаст его тому, от которого получит долларом больше."

И все это задолго до современных спекуляций! Одной из величайших жертв американской цивилизации оказывается женщина (вместе с неграми и индейцами, о которых Бомон рассказывает точно и объективно). И не удивительно, что все культуры озлобленности — в ницшеанском понимании — (антирасизм, гендерная теория, феминизм, сектаризм) родились в США в девятнадцатом веке и в последующие десятилетия:

"Этот молодой человек и эта девушка, такие несходные меж собою, соединяются в один прекрасный день ради брака. Первый, следуя обычному ходу своих привычек, проводит время в банке или в своем магазине; вторая, попавшая в изоляцию с того дня, как вышла замуж, сравнивает выпавшую ей на долю реальную жизнь с существованием, о котором она мечтала. И так как ничто в этом новом, ставшем ее судьбой мире, не говорит ничего ее сердцу, она питается химерами и читает романы. Имея мало счастья — она очень религиозна и читает проповеди."

Семья в Штатах уже такая, какою мы знаем её сегодня: если она не переделана или не разделена, то она и вовсе не существует. И всё это даже без влияния телевидения, холодильника и мобильного телефона, служащих для отупения и изоляции всех членов нынешних семей. Бомон прибавляет, что не существует никаких теплых чувств, и это не описание нашей современности, и именно это и шокирует.

"Вот так проходят его дни. Американец вечером возвращается к себе — в заботах и тревогах, подавленный усталостью; он приносит жене плод своего труда и уже начинает предаваться мечтам о завтрашних спекуляциях. Он требует ужинать и не произносит больше ни слова. Его жена не знает ничего о заботящих его делах; в присутствии своего мужа она не перестает быть в изоляции. Вид жены и детей не вырывает американца из его позитивного мира, и слишком уж редко случается, что он окажет им знак нежности и привязанности, а если такое случается, то семейной паре, в которой муж по возвращении домой целует жену и детей, дают насмешливое прозвище или кличку. Тут их называют — the kissing families - целующимися семьями."

Одержимость деньгами, создающая кризисы и постоянных банкротов, тут беспрерывна, тут не поджидали Гринспана, Бернанке и пузырей Федерального резерва чтобы разориться или заново сколотить состояние:

"Представления быстро нажитых денег пьянят зрителей, и они вслепую бегут к цели: и это причина разорения. Итак, все американцы — коммерсанты, потому что все видят в торговле способ обогатиться, и все становятся банкротами, потому что хотят разбогатеть слишком быстро."

Взглянем и на религию, из которой там сотворили такое чудо. Если жена — "член общества", партнер — как там говорят, то религиозный мужчина — это деловой человек. Бомон превосходен в своих наблюдениях (этот параграф цитирует Маркс в своем знаменитом эссе):

"Религиозное министерство — пасторство — превращается в карьеру, к которой приступают в любом возрасте, состоянии и сообразно обстоятельствам. Такого вы увидите во главе уважаемой конгрегации, а начинал он торговцем; торговля его падала и он сделался "министром" — то есть пастором. Другой начинал со священства, но как только он обзавелся некоторой суммой денег, то оставил кафедру ради торговли. В глазах большинства религиозный пастор — это настоящая карьера промышленника."

И, наконец, Бомон находит, что американцы с их политической и дипломатической гордыней скоро станут опасными, и что даже нужно будет перестать слишком критиковать его старую бедную Францию!

"Я порицаю это ослепление американцев национальной гордыней, которая заставляет их обожать все, что происходит в их стране, но еще меньше мне по нраву позиция обитателей некой страны, которые у себя находят всё самым плохим."

Тут мы понимаем, почему эта книга была менее популярна, чем труд Токвиля, и опять-таки — я оставил в стороне позорный вопрос рабства! Но мы так и не покончили с Америкой — ведь она — это синдром современного мира!

Читайте самое интересное в рубрике "Мир"

Перевод Татьяны Бонналь