Штрихи к портрету Алена Покара

"Нечего рассуждать о политике до тех пор, пока в Париже не решена проблема тех людей лет тридцати или шестидесяти, которые передвигаются на самокатах; потому что реальности больше нет", — говорил Филипп Мюррей. Постоянный автор "Правды.Ру" Николя Бонналь считает, что эти слова американского профсоюзного деятеля — прекрасное вступление для сегодняшней темы. Идентичность, реальность: не может быть ничего более революционного, чем реальность, потому что она исчезла прямо на наших глазах, как и справедливость. Города теперь — это населённые пункты или "космополиты-мегаполисы", а пейзажи — региональные парки или свалки городских отходов, как говорил Мамфорд.

Фото:

Я на днях принял участие в радиопередаче вместе с Аленом Покаром. Будучи писателем в послеисторическое время, Покар обладает скромным пером, он не играет ни в Пруста, ни в Набокова. Эта скромность придаёт ему больше оперативности, он партизан и ремесленник пера. Этот персонаж ярок и выразителен, он воспел настоящую жизнь и её кинематограф, Одияра и французский гений. Это автор десятков литературных трудов — весьма разнообразных и довольно смелых, они мне кажутся довольно интересными, и причины я назову.

В течение многих лет нам морочили голову понятием французской идентичности — понятием довольно расплывчатым, туманным и бюрократическим, вышедшим из лаборатории или из адвокатской диссертации. Поэтому мне кажется более целесообразным защищать французскую реальность, даже если эта реальность теперь почти исчезла. Всё больше и больше французов покидает Францию, а когда они возвращаются, то больше не чувствуют себя во Франции. Иные же не знают, где находятся, уразумев лишь то, что постмодерный мир — это колоссальный Катар (или катар?), принадлежащий невидимым эмирам, а мы в нём лишь для того, чтобы не прекращалась циркуляция денег в торговых центрах, на платных автодорогах и в Мультиплексах, с Интернетом и теле-риалити — чтобы не думать, чтобы избегать всякой мысли! Итак, Покар напоминает, чем была французская, парижская реальность — это кафе, бакалейная лавка, колокольня, виноградник и хор трубачей. Реальностью были мы сами.

Об этой реальности мы утратили всякое представление, остались лишь её кинематографические отблески. Сегодня молодой француз может понять, чем был Париж, лишь пересмотрев классические голливудские фильмы: "Смешная мордашка", "Шарада" (оба сняты Стэнли Донненом) и "Американец в Париже" (Винченте Минелли) — и именно в духе этого времени живёт Ален Покар. Он написал замечательную книгу (опубликованную моим издателем Мишелем Легранжем в издательстве Belles Lettres), которая называется "Бетонные преступники и опись парижской истории", о которой говорил видный профессор Луи Шевалье, полагаю, уже в 1956 году. Эта книга была переиздана и забыта. Покар — горячий поклонник Сталина, понял, что спекуляции с недвижимостью, пролетарская алчность новой мелкой буржуазии и кадровиков — всё это эстетически уничтожит Париж и переместит в иные места его народ.

Также он говорит, что вот уже в течение более сорока лет мы не способны написать красивой песни о Париже. Мальчишки и девчонки с парижских тротуаров с красными воздушными шарами больше не обитают тут, как нет больше Пиаф, чтобы воспевать их жизнь. Вся эта ребятня головой, душой уже не здесь, а, скорее, например, в мобильных телефонах. Вспоминая о золотом веке французской песни, я писал недавно для "Правды.Ру" текст, воспевая особенности этнического происхождения — "метек" (это прекрасное, звучное слово — "метек"!) наших классических французских певцов (Ферра, Пиаф, Мулуджи, Азнавур).

Читайте также: Французский шансон — космополитичный "метек"

Всё это показывало, как французская Франция умела быть космополитичной и традиционной — лучше, чем интегрированный в новый мировой порядок и подчинённый Вашингтону и лондонским карликам шестиугольник континентальной Франции. Сегодня "Голландия" ли, или Олланд — уже ничто. "Всё началось с Помпиду", — сказал писатель Покар моему старому учителю Эдерну Айеру в беседе на парижском канале Paris-premièr. Мой редактор Серж де Бекеч, выходец из семьи белых русских иммигрантов, был почитателем Покара и как-то сказал мне то же самое: после конца семидесятых стало понятно, что ушедшее невосполнимо утрачено. Эпоха Ширака тоже немало постаралась над истреблением парижского населения. Это было худшее десятилетие, наверное, со времён Коммуны 1871 и уничтожения рабочего народа той эпохи нашей республиканской армией. Буржуазная и социал-демократическая республика во Франции никогда не перестанет мучить свою родину и свой народ.

Находясь всегда в авангарде воинственной ясности рассудка и дерзости разума, Ален Покар написал также громогласный памфлет против ада каникул, наследуя великую традицию месьё Юло, Клода Пьеплю (того, что говорил о "дураках на берегах") и, конечно, майора Томпсона. Это, скорее, настоящая жемчужина нахальства, выросшая из отупения посредством культуры — это главный признак нашей эпохи. Можно сфабриковать носорогов, сжигая книги, а можно — и отдаваясь "панкультурализму", если можно так сказать. Покар, который воспринимается как правый анархист, своеобразный реакционер, монархо-сталинист — как всё, что хотите, — это также и эксперт по реализму, как и все поэты. И тут стоит лишь подхватить старую прекрасную традицию, восходящую к Руссо и, даже, к Боссюэ, которая укоряет нас, как я полагаю, чтением слишком большого числа литературных трудов, а особенно (уже тогда!) — романов. Процитирую Руссо, который полагает, что добрый мизантроп не таких уж левых настроений, как полагают. Говорит он о Риме, а не о Париже:

Эта Всемирная Столица подпадает, наконец, под ярмо, которое она навязала стольким народам; … день её падения был предзнаменованием иного, того, в который одному из сограждан буден дан титул Судьи хорошего вкуса…

Читайте также: Cопротивление глобализации: новый этап

Преизбыток музеев, выставок, базаров, литературных мастерских, центров обучения танцу живота, молекулярных ресторанов, домов культуры стал вездесущим, непристойным и ничего не значащим в этом мире. И об этой культуре ее любителя можно сказать, что она соответствует культуре умного глупца из знаменитой пьесы Мольера. Итак, Ален Покар является наследником Мольера, Руссо и наиболее близкого нам по времени Селина — и по духу, и по говорливости и оригинальности (он и рокер, и всезнайка, знаток и любитель хорошей кухни, непревзойденный кинолюбитель, знаток фильмов второй категории, а также достаточно честный человек, чтобы защищать дурной вкус!).

Франко-русская дружба всегда имела своих ярых защитников во Франции — от Шатобриана до Де Голля. Покар отказывается от нынешнего мира, но он остаётся доблестным защитником Российской империи и Советского Союза, он всегда готов встать на защиту правого дела, не прибегая при этом к презираемым им СМИ. Во время крестового похода сил НАТО на Сербию он выступил в защиту сербов против тех, "кто поддерживает нацистов в Хорватии, мафию в Косово и исламистов в Боснии". С тех пор, мы видели результат — в Сирии ли, в Ливии, но худшего мы еще не видели, а новый мировой порядок тем временем утвердился повсюду, вместе с бетоном, iPod-ом, мороженым Haagen-Dasz и экраном 3D!

Закончу следующим наблюдением: часто о какой-нибудь стране, а чаще — острове, говорят, что он хорош без своих обитателей. О Париже я скажу наоборот: он был бы замечательным городом, если бы в нем были ещё, или снова, парижане! Может быть, я еще раз съезжу туда, ведь Ален Покар пообещал угостить меня лучшим вином…

Читайте самое интересное в рубрике "Культура"

Перевод Татьяны Бонналь