Спецкор Pravda.Ru Дарья Асламова: Белгородская область ждёт мирного неба

Поезд подходил к Белгороду на рассвете. "Ракетная опасность, — встревожилась моя соседка по купе, заглядывая в телефон, и пояснила: — У всех белгородцев установлены специальные программы: предупреждение об обстреле и отбой. При обстреле поезд может застрять на путях".

Игрушки на Соборной площади Белгорода в память о детях, погибших от украинских обстрелов

Но нам повезло. Отбой прозвучал за минуту до прибытия. Я вышла с платформы на площадь и зябко поёжилась от утренней свежести. Город казался розовым в свете зари и таким беззащитным и трогательным в своей решимости выстоять и выжить. Трудно было представить, что лишь четверть часа назад снаряды рвались на Харьковской горе, на улице Щорса.

Привокзальные таксисты заломили цены выше московских. "Не хотите ехать, заказывайте такси по телефону, — обиженно твердили они. — Только никто к вам не приедет. Какой дурак сунется сюда под обстрелом". Мол, не мы такие, жизнь такая.

В гостинице девушка-администратор сразу предупредила: "При обстреле сработает пожарная сигнализация. Вы должны немедленно отойти от окон и укрыться в ванной комнате. Лифт в это время работать не будет. При обстреле пользуйтесь лестницей".

 

Разрушенный снарядом дом на улице Щорса, Белгород

К воздушной тревоге привыкаешь быстро. Поражает, как белгородцы, люди на редкость практичные и мужественные, подготовились к ежедневным ракетным и дроновым атакам. Каждые 200 метров — укрытие, сделанное из бетонных блоков, и надпись: "Аптечка тут".

 

 

Все автобусные остановки обложены мешками с песком.

 

Каждая толковая домохозяйка носит в сумке ножницы (чтобы разрезать одежду при ранении), аптечку и турникет (кровоостанавливающий жгут). Особо сознательные граждане посещают курсы тактической медицины.

 

Боец теробороны Варвара, Белгород

Во время ракетной опасности уличные укрытия превращаются в своего рода светский клуб для незнакомых людей. Мужчины ведут себя подчёркнуто сдержанно, подбадривают женщин шутками, много курят. Принято всем желать хорошего вечера или спокойного дня. Паника считается неприличной, и это здоровый взгляд на ситуацию.

 

"Вам, москвичам, полезно перенять опыт белгородцев, — советуют мне. — Мало ли что прилетит на голову! Время сейчас военное, а значит, и жить надо по-солдатски в строю".

Белгород

"Нельзя предать любимый город"

Чем ближе к Грайворону, тем меньше машин. Дорога пустеет. Про Грайворон я слышала много доброго и хорошего. Этот крошечный городок славится на всю Россию своей опрятностью и ухоженностью. Да и вся Белгородчина — золотой благодатный край, процветающий и даже богатый. Здесь десятилетиями любили селиться зажиточные люди "с северов", хорошо поработавшие и мечтающие провести приятную, деятельную, почтенную старость на земле, копаясь в огородах. Повсюду чистенькие деревни с геометрически правильными прямоугольниками полей, подстриженными газонами и крепкими хозяйственными постройками. Вдоль дорог — ни соринки. Как это удается местным жителям, для меня — загадка.

 

Разрушения в Грайвороне, Белгородская область

В Грайвороне царит странная тишина, время от времени прерываемая воем стремительно проезжающей машины. Все как умерло. В полуразрушенном центре уютного городка, сильно пострадавшем от обстрелов, — пугающее безлюдье. Только около мясного магазинчика, облепленного роем мух, суетятся две женщины. "Пропало все мясо! — горестно восклицает одна из них. — Чувствуете, как воняет?! Электричества нет уже несколько недель. Мы после начала обстрелов быстро выехали в Белгород, и всё сгнило. Эх, да что там говорить!"

 

Заплесневелый хлеб в магазинах Грайворона, откуда сбежала большая часть населения

На соседней улице я встречаю пожилого седовласого мужчину по имени Олег. По его выдержанным, спокойным манерам сразу видно, что это достойная личность.

— Центр города украинцы весь выбили, целенаправленно били по жилому сектору, частным домам и административным зданиям. Да это чистой воды терроризм, — рассказывает Олег. — Прилетело и в мой продуктовый магазин: стёкла выбило, крышу и фасад весь осколками посекло, а внутри прошило холодильник с продуктами и прилавки.

 

Пострадавший от украинских обстрелов Грайворон, Белгородская область

— Почему вы здесь остались? — удивляюсь я.

— Знаете, в мае прошлого года в Грайворонский район зашли украинские диверсанты. Когда пошла стрельба из автоматов, мы с женой на одну ночь выехали в Белгород, но спать там не смогли. Было чувство, что мы бросили кого-то родного, близкого. Свой дом, свой город, своих родителей-инвалидов, живущих в соседнем селе. Ощущение, что ты кого-то предал. И мы сразу вернулись. Нельзя предать город. Он же словно живой. Нельзя предать свой дом. Вот выходишь из него, а обе наших собаки смотрят на тебя такими жалобными, прощальными глазами, как будто всё понимают.

Мы решили: будь что будет. У нас в соседнем дворе воронка от взрыва — пять метров в диаметре и полтора метра глубиной. Во время прилётов мы всё время молились, забившись в дальнюю комнату, потому что спрятаться больше негде: подвала нет. Внутри всё сжимается от страха, так и ждёшь каждую секунду, что в тебя прилетит. В этот момент происходит переоценка ценностей, и начинаешь понимать всю важность пожелания "мирного неба над головой". Наши родители — дети войны, и они говорят: "Господи, какое у нас было трудное военное детство, а теперь и старость досталась с войной".

"Пусть Богородица нас укроет"

На улице я вдруг вижу прелестного мальчика лет пяти, храброго маленького эльфа. Он так сияет, как будто и эта весна, и весь этот солнечный мир создан только для него! Ребёнок в полуразрушенном городе? Что за чудо!

— Как тебя зовут, котёнок? — спрашиваю я.

— Никита, — отвечает он. И тут же рассказывает, что к обстрелам он уже привык. И когда "бахает", он вместе с "кошечкой Дени" отходит от окон и прячется под лестницей. Там две стены, не пробьёшь! А между обстрелами он собирает конструктор. Никита уверен, что проживёт сто лет!

От его мамы Светланы Агеевой, матери четверых детей из села Замостья Грайворонского района, я услышала печальную повесть их скитаний. После ужасающих обстрелов в начале марта ("Это был ад, сущий ад!" — твердит она.) им пришлось бежать в Белгород и три недели ютиться у родственников. А потом они вернулись. В районный детский сад попал снаряд, когда, слава Богу, детей уже разобрали по домам. Школы закрыты. Рынок, где работала Светлана, разбомбили. Ей бы очень сейчас пригодилась помощь от государства. Трудно поднимать маленьких детей, когда остался без работы в прифронтовом городе без электричества.

На улице очаровательных, словно игрушечных частных домов меня по долгу службы облаял дряхлый пес, с трудом ползущий на передних лапах. Его хозяйка Татьяна подкармливает оставшихся без присмотра соседских кошек и собак.

— Животных тоже жалко, — вздыхает она. — Они беззащитные и, как люди, обстрелов боятся. Да ещё все соседи выехали. Я тоже выезжала, но вернулась. У меня парализованная мама 85 лет, и она просилась домой. Ох, как страшно, когда снаряды свистят и приземляются. Мы спали на матрасе в коридоре, подальше от стёкол. Сожмёшь в руке крестик и шепчешь: "Господи, спаси и сохрани!"

Татьяна ударяется в слёзы.

— Зато какой у вас сад! — утешаю её я. — И чудесный вид на церковь.

— Это верно, — говорит Татьяна, и лицо её светлеет. — Мы всей семьей ходим в храм. У нас там любимая икона Матроны Московской, особо почитаемой на Руси. И вдруг мы увидели во время службы, как Матрона отразилась на стене, вся тёмная, словно опалённая. Это был знак, что нам придётся нелегко. Пусть Богородица покроет нас своей защитой. А я вот под обстрелами рассаду сажала. Очень я люблю, когда в огороде всё своё, хоть сейчас всё можно и в магазине купить.

Где человек может искать себя? Только дома. Я здесь выросла и хочу остаться на своей земле. Хотя училась в Харькове, как и мой муж. Там и наши воспоминания, и наши однокурсники, а теперь оттуда бомбят наш город. Мы уже третий год так живём. Когда тишина, мы даже боимся. Это подозрительно. А вообще наши люди мужественные, и народ объединился и сплотился. Спасибо нашей администрации, которая привозит нам гуманитарную помощь, памперсы и пелёнки для стариков, корм для животных. И спасибо нашим военным, которые нас защитили и не дали врагу сюда войти.

"Мы любой настоящей власти рады"

В брошенном селе Глотово, что всего в двух километрах от украинской границы, неистово заливаются одичавшие собаки. Почуяли людей. "Что делать будем? — вздыхает Дима Юдин, волонтёр белгородской "Скорой молодёжной помощи". — Придётся лезть через забор. Там собака на цепи, совсем отощавшая, и котята голодные. У них миска пустая". "Смотри, как бы нас за мародёров не приняли", — шучу я.

С волонтёрами Димой Юдиным и Инной Чёрной мы быстро подружились. Чудесные ребята, способные на деятельную, активную любовь к людям и животным. Вскоре вокруг этих добрых самаритян собираются все окрестные кошки и собаки и с надеждой смотрят им в глаза: "А покормите? А напоите?"

А я вдруг вижу даму с ярко-рыжими волосами. Именно даму уже лет за шестьдесят. В шортиках и маечке она греется на весеннем солнышке, и я сразу обращаю внимание на её шикарный маникюр, розовую помаду и четыре серьги в ухе. "Валя меня зовут. Отчества не надо, — сияя улыбкой, говорит она и назидательно замечает: — Весенний загар очень полезен для здоровья".

Валя — человек неунывающий. Есть такие люди, которые, несмотря на весь длинный список собственных бед, никогда не теряют присутствия духа.

— Валя, что вы делаете в этом разбомблённом селе?! — изумляюсь я. — И с маникюром?

— Маму лежачую доглядываю. Ей 95 лет. А маникюр надо срочно делать, один ноготь сломался. Мне сын иногда говорит: "Ты хотя бы в паспорт заглядывай, чтобы знать, сколько тебе уже лет". А я не заглядываю. Зачем мне это надо?

Когда нас бомбить начали, я хотела ехать в ПВР (пункт временного размещения), но как маму там, всю мокрую, обслуживать? Очень страшно тут, вы не представляете. Я хотела от обстрелов с мамой в подвале спрятаться. А потом подумала: "Если завалит, кто нас откапывать будет? Уж лучше помирать в собственном доме на кровати".

Валя говорит с ярко выраженным южнорусским акцентом.

— А я всю жизнь в Харькове прожила, хотя родом отсюда, — объясняет она. — И дети мои там, и зять, который со мной не хочет разговаривать. Мол, я не на той стороне. А на какой стороне мне быть? Как мать бросишь? У меня и муж в Харькове умер, а я даже не смогла на похороны через линию фронта проехать. Спасибо детям, что достойно его похоронили.

— Валя, а если украинские диверсанты придут?

— Я живу как в фильме "Свадьба в Малиновке". Не известно, кто сюда придёт, а мы тут две одиноких беззащитных женщины на границе. Я хочу твёрдой надёжной власти, а уж чья она будет, один Бог знает.

Страхи, которые мучают Валю, свойственны многим приграничным жителям. Большинство из них закрывают лица, когда видят видеокамеру, и твердят: "Ой, не надо! У меня родственники с той стороны. Их там поубивают. А если какие-нибудь вражины сюда прорвутся, и мне не жить. Вот возьмёт наша армия Харьков, тогда и поговорим".

Как нам вернуть русский город

Харьков, этот сверкающий бриллиант в короне российской и советской империй, всегда был для маленького Белгорода путеводной звездой. Местные жители учились в Харькове, женились и обрастали роднёй, работали, ездили в большой город за покупками и просто погулять на выходные.

Каждый коренной белгородец мечтает вернуться в Харьков на белом коне, вновь воссоединиться с городом, который был и остаётся русским. "Когда же наши начнут битву за Харьков?" — вот он, главный назревший вопрос, волнующий умы и воображение местных жителей. Почти никто не сомневается, что рано или поздно Харьков возьмут. Вопрос — какой ценой, потому что дело это непростое. Помимо ВСУ там окопалось множество всякой швали, готовой сотрудничать с украинской властью.

Вот что рассказывает об этом уроженец Харькова полковник Геннадий Алёхин:

— Харьков сейчас является филиалом центра принятия решений. Главный центр — это Киев, а Харьков — это "дочернее предприятие". Поэтому туда зачастили представители Главного управления разведки (ГУР), инструкторы и наёмники из Восточной и Западной Европы. История повторяется. В 1922 году тоже было нашествие поляков на Харьков. А сейчас там, кроме поляков, очень много грузин, есть англичане, французы, румыны. Не зря же мы наносили удары по главному отелю Харькова: представители Запада любят находиться в комфортных условиях. Потом был удар по гостинице "Аэропорт" — туда тоже кареты скорой помощи приезжали, забирали двухсотых и трёхсотых.

Наёмников распределили между диверсионно-разведывательными группами (ДРГ). Костяк там составили боеспособные части ВСУ, включая ГУР. Их разбавили отморозками, или, как сейчас говорят, "новыми власовцами" из Русского добровольческого корпуса (РДК)*, легиона "Свободная Россия"* и Сибирского батальона*.

Среди них есть бывшие граждане России, которые покинули Россию в период с 2014-го по 2022 год, а также жители юго-востока Украины. Менталитет тот же, русские фамилии, тот же говор, там не отличишь, как харьковчанин говорит, как белгородец. Некоторые убежали со стороны Одессы в Румынию, их там поймали и каждому доходчиво объяснили: "Мы тебе деньги дадим, мы тебя не привлечём к уголовной ответственности, но ты должен выполнить такую задачу", — и всех их отправили в РДК*.

Сейчас у них образовался националистический батальон "Видар", там корни растут с Западной Украины. Он раньше назывался "Сонечко" ("солнце" в переводе с украинского). Командиром там поставили "западенца" из Мукачева, а замполитом — ярую националистку из Харькова. Они готовят отморозков, которые в диверсионно-разведывательной группе играют политическую роль. Они пошли в атаку на Белгородскую область в ночь на 12 марта. Это был первый день досрочного голосования для жителей приграничных регионов. Какая у них была задача? Зайти в любой посёлок, повесить флаг, прокричать: "Путина долой, мы устанавливаем Белгородскую народную республику". Инструкторы НАТО в Харькове придавали большое значение этой акции.

— На фронте резко увеличилось количество дроновых атак. Где производят дроны? — спрашиваю я.

— Действительно, за последний год производство дронов самолётного типа, среднего и дальнего радиуса действия, увеличилось в 20 раз. А производство дронов-камикадзе и FPV-дронов увеличилось в сто раз. Дроны делают в Харькове:

• на "Электротяжмаше",
• танковом заводе имени Малышева,
• заводе ФЭД
• и бывшем авиационном заводе "Хартрон".

Помимо дронов, по Белгородской области бьёт РСЗО (реактивная система залпового огня). Первый раз белгородцы ощутили её на себе 30 декабря 2023 года, когда была массированная атака по центру города. Противник использовал "Ольху", прототип нашей системы "Град", и "Вампиры" чешского производства.

 

Последствия прилётов в Белгороде

Сейчас главнокомандующий ВСУ Александр Сырский подтягивает на харьковском направлении наиболее боеспособных командиров, которые проявили себя на фронте, а также отпетых отморозков из националистических батальонов. И вот такая солянка получается: с одной стороны — подготовленные вэсэушники, а с другой стороны — упоротые мотивированные "нацики". Это всё работает и помогает Сырскому укреплять оборону.

— Но, главный вопрос, что Харьков надо брать, если я правильно понимаю.

— Конечно. Сейчас у нас идёт огневая воздушная операция. Мы наносим мощные удары по пригородам Харькова, по самому Харькову, в том числе по ТЭЦ. Ведь энергетика завязана на нужды армии. Мы наносим удары по транспортным и железнодорожным узлам — ломаем логистику противника. На языке военных это называется "огневая подготовка атаки". Это воздушная операция. Но все вопросы будут решаться на земле.

В Великую Отечественную войну три-четыре раза пытались осуществлять крупные операции вокруг Харькова. Но ни в планах Красной Армии, ни в планах вермахта не было лобового штурма Харькова. То есть штурмовать Харьков в лоб никто не будет. Будет нанесён или фланговый удар, или Харьков возьмут в кольцо и ударят в другом направлении.

 

Белгород

Хочу ли я вернуться в Харьков? Конечно, хочу. Это мой родной город, где я знаю каждую улицу. И Харьков тоже должен вернуться домой, в Россию.

*- организации, признанные в России экстремистскими и террористическими.

Фото автора