“Бежишь в дальнюю комнату и молишься”: как живет приграничный Грайворон

Спецкор Pravda.Ru Дарья Асламова побывала в городе Грайвороне Белгородской области. Один из местных жителей Олег рассказал, какая ситуация сейчас в Грайвороне, Глотове и Козинке, что чувствует человек во время артобстрела и почему они с женой не эвакуировались из города, несмотря на постоянные бомбёжки и угрозу появления ДРГ.

— Олег, вы живёте в Грайвороне. Вы уроженец этого города?

— Нет. Приехал из Сибири, а до этого — из Казахстана.

— Улицы сейчас совершенно пустые. Сколько народу осталось в Грайвороне?

— Я даже не знаю. Может быть, около тысячи человек. До начала спецоперации население составляло порядка шести тысяч в городе, а в районе — 30 тысяч. Люди выехали, потому что видите, какие разрушения, обстрелы, много повреждённых частных домов, центр весь выбит.

Украинцы целенаправленно били по жилому сектору и по административным зданиям. Хотя здесь военной техники не было вообще.

— То есть было нападение именно на гражданское население?

— Я считаю, что это чистой воды терроризм. Агрессия против мирных жителей, против гражданского населения.

— Почему вы решили остаться в городе?

— У нас такая ситуация была. В мае прошлого года сюда заходила украинская ДРГ. Они до Грайворона не дошли, они дошли до середины Подола, до сельсовета. Тогда тоже был отток людей. Мы сидели до последнего. Когда уже ночью под окнами стали стрелять из автоматов, трескотня пошла, тогда мы выехали. Мы всего на одну ночь уезжали.

Одну ночь мы ночевали в Белгороде. Но мы с женой не спали практически, потому что было чувство, что ты бросил кого-то родного, близкого. Свой дом. Плюс к этому у нас родители здесь. Они живут в трёх километрах от границы, в селе Глотове. Возраст у них 85 и 86 лет, оба инвалиды. Они не эвакуировались: не было возможности, события слишком быстро развивались. Родители и сейчас там остаются.

— Какая у них в Глотове ситуация?

— Мы вчера за месяц первый раз туда проехали с супругой. Мы ездили в Борисовку, покупали:

• медикаменты,
• памперсы,
• продуты.

Вчера было тихо. Но дедушка вышел, сказал, что буквально за пять минут до нас была стрельба и взрыв. Я так понимаю, что сбили дрон. Поэтому туда ездить небезопасно.

— У вас здесь тоже небезопасно. Всё разрушено. Где тут сейчас безопасно?

— Да, тут безопасных мест нет. Вот прилетел недавно снаряд. Его уже вытащили сапёры.

А вот это мой магазин, мы торговали продуктами. В него тоже попало:

• стёкла выбитые,
• крыша вся посечённая,
• фасад осколками побит.

Внутри прошило холодильники с продуктами. Сейчас магазин не работает. Там горы стекла, прилавки все разрушены, стеклами попорчен товар. Света нет с 15 марта.

— Вообще в Грайвороне света нет? Или только у вас?

— У нас в окрестностях не было света 19 дней. Мы живём недалеко от районной администрации. Мы съездили в Головчино, купили генератор. Включали его, чтобы зарядить телефоны.

— Ваш бизнес сейчас встал. На что вы живёте?

— Пока что на свои накопления. Какие-то продукты остались от магазина. У нас ещё один магазин, новый, четыре года мы его строили. В центре Козинки.

— Да вы что! Козинка — это уже граница, там самое опасное место.

— Я вчера туда тоже поехал, пофотографировал. Очень сильные разрушения. Магазин не подлежит восстановлению. Там от армопояса отошла задняя стена. Два прилёта было в стену. Всё разрушено, побито.

— А в Козинке остался кто-нибудь?

— В Козинке я вообще вчера людей не видел.

— Люди уехали. Но ведь вы с женой не захотели бросать своё, родное?

— Во-первых, родители здесь. Во-вторых, такое ощущение, что ты кого-то предаёшь, предаёшь дом, предаёшь город. Жалко его, он как будто живой. И дом как будто живой. Когда из дома уходишь, обе наших собаки смотрят такими жалобными глазами, прощальными. Они как будто всё понимают.

Говорю, будь что будет. Но было очень страшно. Недалеко от дома, в соседнем дворе воронка — пять метров в диаметре и полтора метра глубиной. Наш дом всего в одном месте повреждён осколком. Во время прилёта мы всё время молились, забившись в дальнюю комнату, потому что спрятаться больше негде: подвала нет. Внутри всё сжимается от страха и ужаса, такое оцепенение.

Только молишься Богу и ждёшь каждую секунду, что в тебя сейчас прилетит. В этот момент происходит переоценка ценностей. Приходит понимание, что нам очень нужен этот мир, нужно мирное небо.

Раньше не понимали этого. Все автоматически желали "мирного неба над головой". Сейчас начинаешь понимать эту фразу, насколько она пропитана болью. Наши родители пережили войну, они дети войны. И они говорят: "Господи, детство такое досталось, теперь ещё и старость досталась такая, с войной".