Олег Барабанов: Кремлю сложно договориться с левыми режимами

В разных странах к власти неожиданно приходят правые силы. Почему Москве легче найти общий язык именно с правыми режимами, а не с левыми марксистскими и почему ультраправые силы на самом деле ненавидят Россию, рассказал главному редактору Pravda.Ru Инне Новиковой профессор РАН, программный директор дискуссионного клуба "Валдай" Олег Барабанов.

— Олег Николаевич, сейчас в Европе идут протесты сельхозпроизводителей против товаров с Украины, потому что там цены в три-четыре раза ниже, чем предлагают европейские фермеры. Будут ли они голосовать за помощь Украине в этих условиях?

— Эти экономические аргументы есть. Но есть сила инерции политического класса, который не выйдет за флажки именно по этому вопросу, поскольку это не убеждения. Понятно, что все там циники и лицемеры, но если задан вектор партии, то они его на кончиках пальцев чувствуют и вслух поддерживают.

С другой стороны, на фоне этого в Голландии лучший результат на парламентских выборах показали ультраправые. В Аргентине победил ультраправый Хавьер Милей. Традиционно считается, что для России это плюс, когда ультраправый приходит к власти. Мы помним дружбу:

• с Марин Ле Пен во Франции,
• "Золотой зарёй" в Греции,
• "Лигой Севера" в Италии.

Дружить с теми, на кого западный мейнстрим необоснованно навешивает ярлык фашистов, — это для нашей системы более понятно, чем дружба с зарубежными левыми силами, поскольку идеология ультраправых консервативная, она характеризует и Кремль. То есть Милей говорит, в общем-то, понятные вещи, которые вполне бы уложились в кремлёвской мысли, если бы не геополитика. Здесь же и Дональд Трамп, и Марин Ле Пен. А когда к власти приходят реальные левые гражданские силы, марксистские или полумарксистские, на Западе и в странах третьего мира, то Кремлю трудно налаживать с ними диалог. Несмотря на то, что они тоже против ЕС, НАТО и неоколониализма, они за

• социальную справедливость,
• интернационализм трудящихся,
• прозрачность
• и борьбу с коррупцией.

У Китая легко получается дружить с левыми и левопрогрессивными движениями по всему миру, потому что китайцы говорят с ними на одном языке, на языке марксизма. А у нас правоконсервативный режим пытается дружить с левыми марксистскими революционными движениями.

Это было хорошо видно на Фестивале молодёжи и студентов в Сочи в 2017 году, когда там была наша кремлёвская линия, с одной стороны, и международная линия демократической коммунистической молодёжи — с другой. Под одной крышей шли два фестивальных потока, которые практически не пересекались друг с другом. С левыми движениями нам не о чем говорить, а правые вроде бы интуитивно свои.

Чем объяснить, помимо усталости от лицемерия и коррупции, что люди голосуют за ультраправые силы в Европе и мире? Здесь пример Украины очень важен, поскольку много иностранцев воюют за Украину. Это люди ультраправых убеждений. Ни один левый марксист-революционер и уж тем более либерал-соглашатель не поедет воевать за Украину: левый не поедет из идейных соображений, ведь на Украине же правые; либерал — потому что он лицемерная свинья. А вот ультраправые со свастиками едут. Именно украинский конфликт и вовлечённость в него ультраправых активистов непосредственно на поле боя, послужила одной из причин для роста ультраправого движения. И победу ультраправых в Голландии в какой-то степени можно связать с этим.

Когда мы по-прежнему пребываем в миражах от Марин Ле Пен, появляются совсем другие ультраправые, которые лично воевали с Россией, которые нас ненавидят и которые сейчас получат больше голосов на выборах в Европарламент.