В огороде бузина, а в Киеве... гривна

О том, что Украина — “заграница”, обнаруживаешь уже на Киевском вокзале белокаменной, где разбитного вида хлопцы предлагают купить гривну. Поскольку уезжали мы в наше путешествие еще накануне финансового кризиса, за сто наших рубчиков давали тридцать их гривен. Или тридцать украинских копеек за один российский рубль.

В самом Киеве можно было поменять рубли даже с большей выгодой — примерно по тридцать три гривны за сотню рублей. Кто успел, тот выиграл. Кто пожадничал или понадеялся на нерушимость рубля, уже в Севастополе сел на мель. В цитадели российского флота на Черном море за рубль после первых его колебаний в Москве давали всего двадцать украинских копеек, а спустя пять дней в Кременчуге сотня с квадригой стоила всего пятнадцать гривен или пару бутылок горилки.

Именно тогда мы вспомнили незабвенного Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина, который еще в прошлом веке говаривал: хорошо что за рубль за рубежом дают пятьдесят копеек, а не в морду.В морду севшим на мель российским туристам в разлюбезной Украине пока не дают, но и сочувствия особого не выказывают. Без гривны делать на курортах Крыма при относительной дешевизне местных рынков нечего. Да и сама их дешевизна весьма относительна , если не обманчива, потому как продавцы называют цену за фруктово-овощное великолепие прилавков в рублях, подразумевая гривну. Мы слишком долго жили в едином рублевом пространстве, чтобы с легкостью менять финансовый лексикон.

Впрочем, без гривны трудно жить в Крыму и нашим соотечественникам, которых почему-то окрестили “русскоязычным населением”. То тут, то там, что в Евпатории, что в Севастополе встречаешь объявления: “продается дом”, “продается квартира”. Цены по сравнению с Москвой несерьезные: две, три, четыре тысячи долларов за двух- или трехкомнатное жилье на берегу самого синего в мире. Но попробуй сыщи здесь работу. Ее нет ни для русских, ни для украинцев.

В Херсоне девяносто процентов предприятий стоит. А на оставшихся десяти процентах зарплату не видели по году.Впрочем, перья наши так разогнались, что пора их и осаживать. Вернемся на московский Киевский вокзал. И сядем в скорый фирменный поезд “Украина”, который мчит нас в Киев под номером один, а возвращает из Киева под номером два. Симпатичная проводница ласково предлагает каждому заплатить три гривны за постель.

Протягиваем российский “полтинник” и получаем первые в нашей жизни десять гривен сдачи.

В отличие от рубчиков с нейтральными планами российских городов гривны в зависимости от номинала удостоились портретов разных великих людей — от Владимира-Крестителя и Ярослава Мудрого до Богдана Хмельницкого и такой фигуры, как гетман Мазепа. “Гетман-злодей”, как называл его Пушкин, украшает десятигривенную банкноту.Впрочем, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Пушкина на Украине особо не жалуют. Разве что в Одессе не порушили памятник поэту от граждан города да тут же сохраняют еще мемориальную квартиру-музей поэта, отметившего в “Евгении Онегине”:

“Итак я жил тогда в Одессе”.

На западе Украины Пушкина из городской топонимики исключили, заменив на Джохара Дудаева и прочих “борцов с российским империализмом”.

Но опять нас вынесла из рамок жанра нетерпеливая наша мысль или желание побыстрее донести до тебя, читатель, впечатления от нелепой этой заграницы, являвшейся праматерью милой нашей Отчизны.Итак, мы едем в поезде и уже добрались до Брянска.

Ночь, фонарь, вокзал. Но едва обменялись мы блоковской метафорой, как в купе вошли без стука два милиционера и стали нам пенять, что мы, мол, громко разговариваем. Спросонья мы ничего не поняли, тогда милиционеры потребовали паспорта и придрались к одному из нас за то, что имел только загранпаспорт. А второй, дескать, где?

“Так ведь за границу же едем”, — возразили мы.

Милиционеры посопели и ушли несолоно хлебавши. Потом люди дошлые нам объяснили, что ментам дали неверную наводку и вместо двух вдребадан пьяных пассажиров, с которых они могли бы получить “соловья”, они столкнулись с репортерами. Побаиваются еще!..

Вскоре после милиционеров нас навестили таможенники, потребовавшие предъявить им наши рубли и доллары, пересчитать их. Потом пришли пограничники, и сон вконец был испорчен.

Мы, было, вздремнули на рассвете, да вдруг в Конотопе пришли украинские пограничники и снова потребовали паспорта, чтобы проштамповать их. Сильно поразил нас вопрос сурового украинского мытаря-таможенника: с какой такой целью нас потянуло на Украину?

Один из нас сказал “попутешествовать”. Другой — “с деловой”. Мы не противоречили друг другу. Поскольку ехали с одной и той же целью совершить круиз на теплоходе “Максим Рыльский” по Днепру да Черному морю и подготовить серию дорожных заметок. Оба говорим правду, но таможенников настораживает наш разнобой, и они требует предъявить личные вещи, а также приподнять скамейки, под которыми, возможно, везем недозволенное. Но контрабанды мы не везли и молчаливо проводили мытарей “тихим, добрым словом”.

Незаметно пересекаем украинский рубеж и вкатываемся в мать городов русских — Киев. Он, как всегда, прекрасен зелеными склонами Владимирской горки и полыхающей на солнце позолотой церковных луковиц Лавры. Неподалеку высится монументальная металлическая Победа, которую киевляне почему-то прозвали “дамой”. Впрочем, теперь она такой же символ украинской столицы, как памятник Владимиру-Крестителю или Софийский собор.

И вот мы уже на привокзальной площади, где снова становимся объектами охоты разбитных молодцев, но уже украинских. Местные извозчики просят за проезд до речного вокзала сначала двадцать пять, затем двадцать и в конце торгов — пятнадцать гривен. Бьем по рукам и погружаемся в “жигуль”, который того гляди развалится. Владелец авто ругает на чем свет стоит киевских гаишников, считая их самыми кровожадными вампирами на всем постсоветском пространстве.

И накликал на себя беду: был вскоре остановлен инспектором и оштрафован. А может, отделался мздой. Мы тогда его пожалели, но спустя две недели поняли, что Бог шельму пометил, поскольку извоз от киевского железнодорожного вокзала до речного больше семи гривен не стоит, и то на “Мерседесе”. Но тогда мы еще не имели понятия о подлинной стоимости гривны. Ибо если в начале пути дали хозяину “жигуленка” в пересчете на российские деньги сорок пять рублей, то ко времени отъезда из Украины пятнадцать гривен стоили уже двести семьдесят рублей. Потом рубль скатился до пяти украинских копеек.Но в тот воскресный день рубль был прочен, гривна предсказуема, погода отменна, теплоход “Максим Рыльский” гостеприимен. А жизнь — прекрасна!

Мы стояли на набережной великого Днепра накануне путешествия, приключений и финансовой катастрофы в России, которая неизбежно охватит Украину.

Станислав ПАСТУХОВ.

Виктор ПРИТУЛА

Москва — Киев.