Глухая дверь, решетка, автоматчик, еще решетка и еще глухая дверь. Она распахивается, и перед нами чистенький асфальтированный плац, стриженые кустики, розарий, беседка. Звенит звонок. Из здания с вывеской "Школа № 11" высыпают мальчишки. Вроде бы самые обычные. Вот только все в черных бушлатах и с нашивками на груди...
- То, что меня посадили, хорошо — помогли образумиться. Плохо, что сразу такой большой срок...
Алексею В. 17 лет. Стройный, ладный, точеный профиль, ясный взгляд — он словно создан жить в неге, покорять сердца девушек. А вместо этого — спирали колючей проволоки по периметру, черная роба, хождение строем... И так изо дня в день, из месяца в месяц, на бесконечно долгие девять лет.
Впрочем, сейчас мы беседуем с Алешей на кухне Георгиевской воспитательной колонии. Белая куртка скрадывает черную униформу. Парнишка не без гордости рассказывает, как после четырех месяцев работы подсобником его перевели в повара. Алеше нравится готовить. Надеется как следует овладеть ремеслом, получить разряд, чтобы после освобождения устроиться поваром в какое-либо кафе или ресторан.
- А как ты оказался в колонии?
Парнишка не отводит глаз, не замыкается. И все же что-то неуловимо меняется во взгляде и тоне, а пальцы начинают нервно теребить кургузую зековскую шапчонку.
Оказывается, статья 162 пункт 3 УК — разбойное нападение с нанесением тяжелого вреда здоровью потерпевшего. Связался с плохой компанией, стал пить. И однажды в пьяном угаре в своем родном селе Прасковея избил мужчину и забрал у него 500 рублей. Потерпевший скончался.
- Но это не оттого, что я его побил, — горячо оправдывается Алексей, — у него болезнь была. Тяжелая. Еще с 1996 года.
Не только Алеша, но и многие другие ребята, которых я видел в колонии, нисколько не похожи на преступников: открытые юные лица, умные глаза. А между тем на их бирках читаю: срок лишения свободы 4 года, 7 лет, 8 лет...
- Как-то в нашей санчасти не работал зубоврачебный кабинет, — вспоминает по этому поводу и.о. замначальника колонии по воспитательной работе майор А. Маркелов. — Повезли парнишку в городскую стоматологию. Разумеется, с соблюдением всех мер предосторожности. А он такой симпатичный, такой ласковый. Врачи и медсестры давай причитать: мол, зачем вы ребенка в строгости держите и вообще за что его за решетку упекли... Когда уже уходили из поликлиники, воспитатель не утерпел: "Между прочим, он убил человека — нанес 18 ножевых ранений". Надо было видеть, как вытянулись лица у медиков...
От колонии до центральной площади Георгиевска — рукой подать. А все потому, что полтора века назад, когда в городе учредили пересыльную тюрьму, этой площади и в помине не было. В 1954 году "пересылку" сменила детская колония. Довольно долго в ней содержали наиболее опасных несовершеннолетних рецидивистов из 23 регионов страны, включая Москву. Сейчас георгиевская воспитательная колония принимает ребят только из Ставропольского края: и мелких воришек, и убийц, и тех, кто впервые оступился, и уже закоренелых правонарушителей. Еще в советские времена было много разговоров о том, что колонию надо перевести за город, построить новые современные корпуса. Но разговоры так и остались разговорами. А при нынешнем тощем государственном кошельке о новоселье можно не мечтать.
И вот я переступаю порог каземата, который, по некоторым сведениям, возвели еще в 1847 году.
Узкий коридор и высоченные потолки. Контролер в камуфляже докладывает, что никаких происшествий в жилом корпусе не произошло. Тяжелые двери в спальни снабжены массивными, еще тех времен, засовами. Отворяем первую попавшуюся, заходим... Только и того, что двухъярусные металлические кровати — точно такие, на каких я спал, когда служил срочную. А в остальном — куда там солдатской казарме! Подвесные потолки, свеженькие, в мелкий цветочек обои, огромное фотопанно с изображением водопада. И множество комнатных растений. Они повсюду: на стенах в кашпо, на обувной полке, на тумбочках. Пол почти сплошь в ковриках: выцветших, но чистеньких. Есть книги. Словом, вполне уютно, почти по-домашнему. Вот только на окнах — массивные решетки. Примерно то же во второй спальне, в третьей...
Большинство ребят сейчас в школе — это наискосок через плац. Дождавшись перемены, когда школьники сгрудились в беседке на перекур, заглядываем в классы. Та же школьная доска в каждом, те же плакаты по предметам, а столы и стулья даже посвежее, чем в большинстве обычных школ, где мне довелось в последнее время побывать. В одном классе так вовсе новенькие, в этом году получены. Сказывается, что попечительский совет колонии возглавляет заместитель председателя правительства СК А. Золотухина, а в его состав входят заместители министров образования и культуры, главы местных государственной и муниципальной администраций.
Впрочем, добрая слава "красной колонии" за Георгиевской ВК тянется сквозь десятилетия. Здесь изначально повелось, что в спецконтингенте видели прежде всего детей, а уж потом осужденных. Не допускали появления "бугров", рукоприкладства. А главное — широко привлекали ребят к сотрудничеству с администрацией. То есть нравится тебе в футбол играть — организовывай команду, любишь читать — будешь ответственным за библиотеку в молельной комнате. Сейчас в актив, или "самодеятельную организацию осужденных", входит 86 процентов воспитанников колонии.
Признаться, я долго не мог взять в толк, каким образом без жестких мер удается приструнить дерзких новичков — ведь такие не редкость. Но постепенно из разговоров с сотрудниками вырисовалась неодолимая, по крайней мере для несовершеннолетнего, система. Во-первых, в колонию он попадает из СИЗО, где с дерзкими обычно не миндальничают. Поэтому когда здесь предлагают сосуществовать "по-хорошему", подавляющее большинство ребят воспринимают этот добрый жест. Ну и потом те две недели, что новичок проводит в карантине, с ним занимаются не столько врачи, сколько воспитатели и психолог: пытаются понять, чем он дышит, ищут ключи к сердцу парнишки. Весьма действенный прием — привлечение актива. Быстро доходит, когда такие же пацаны, как ты, а то и покруче, растолковывают: у нас в колонии такие-то и такие порядки. Мы тебе не позволим борзеть.
- Злобы по отношению к сотрудникам колонии у осужденных нет, — утверждает начальник Георгиевской ВК подполковник А. Маликов, опираясь на свой 25-летний опыт работы со спецконтингентом.
В далеком 1977 году по направлению комсомола он, молодой инженер арматурного завода, пришел в эту колонию. Долгие годы возглавлял производство. В советские времена колония тесно кооперировалась с "Пятигорсксельмашем". 200 человек работали в две смены, изготавливали 21 наименование деталей на полтора миллиона рублей в год. По георгиевским меркам — солидное предприятие. Но когда в 90-х годах пошел обвал в экономике, больнее всего безработица ударила, конечно же, по исправительным учреждениям. Сейчас, слава Богу, производство оживает. Через заместителя председателя правительства края Ю. Тыртышова удалось получить заказы на урны и контейнеры под мусор, при мне Анатолий Васильевич по телефону договаривался о сотрудничестве с кем-то из руководителей пятигорского "Сельмаша". И дело не только в экономике, хотя деньги колонии нужны (федеральный бюджет исправно выделяет средства лишь на питание осужденных и на зарплату сотрудникам, а ведь еще надо решать уйму хозяйственных проблем). Полная трудозанятость играет огромную роль в воспитании. Уже не будут пацаны от безделья бузить. А с какой неподдельной радостью они идут по субботам в ларек отовариваться на заработанные своими руками деньги! Кроме того, в колонии уже много лет действует филиал Александрийского производственного училища № 2. К концу срока почти все ребята получают хорошую специальность — слесарь механосборочных работ.
И тем не менее колония — не курорт. Все по команде, все строем, все изо дня в день по одному и тому же распорядку. Понятно, что многие мечтают побыстрее освободиться. И администрация всячески поощряет такое стремление. В колонии четыре режима: строгий, обычный, облегченный и льготный. В течение полугода будешь себя примерно вести — переведут в более льготный режим. А это дополнительный шанс попасть под амнистию или условно-досрочное освобождение. Тот же, кому амнистия ввиду тяжести совершенного преступления не светит, может рассчитывать на другую серьезную льготу — задержаться в "малолетке" не до 18, а до 21 года. Все знают, что во взрослой колонии им придется куда хуже. И таких "отсрочников" сейчас в колонии почти три десятка.
...Ваня М. с двумя друзьями подвыпили и решили с шиком подкатить к дискотеке на такси. В раж вошли, а денег нет. Попытались выкинуть таксиста из машины. А тот нож вытащил. Ну Ванин приятель этим же ножом шофера и зарезал. Ваня, хоть пальцем никого не тронул, получил девять лет за соучастие в убийстве. А парень хороший: работящий, спокойный. Решили — пусть до 21 года остается в "малолетке", чтобы во взрослой колонии меньший срок пришлось мотать.
В просторной комнате три кровати, платяной шкаф, стол, телевизор. Рядом в коридоре — холодильник, электроплитка. Чуть дальше — санузел. На целых три дня закрыться здесь со своими родными, отгородиться от всего мира, подналечь на памятные с детства мамины пирожки и булочки — верх блаженства для воспитанников колонии. Год назад А. Маликов положил в этой комнате "Журнал предложений". Сейчас он уже на две трети исписан. Причем сплошь благодарности от родителей: за образцовый порядок в колонии, за вежливое обхождение, за благотворное воздействие на сына...
Правда, когда читал эти благодарности, закралось сомнение: а не заискивают ли родители перед администрацией, чтобы лишний раз получить свидание? И тут прапорщик завел в комнату мать осужденного Михаила М. Знакомимся — Наталья Викторовна. Сейчас ей предстоит первое длительное свидание с сыном. Волнуется. Губы то мелко дрожат, то расплываются в мимолетной улыбке. Сыну дали три года за разбойное нападение. Естественно, в справедливости решения суда сильно сомневается. Что касается жизни в колонии, то за полгода Миша ни разу не жаловался на питание или что его здесь кто-то бьет, притесняет.
- Как вы полагаете, Наталья Викторовна, воспитывает ли колония, возможно ли выйти из заключения нормальным человеком?
- За других говорить не буду, а мой сын выйдет нормальным. За это ручаюсь.
Николай БЛИЗНЮК,
"Ставропольская правда".