Каково жить в одной квартире с… пингвином?

Приехав в Ленинград на командирские классы, капит ан-лейтенант Митрохин немедленно развил бурную деятельность. И было из-за чего. Появившись с опозданием, пришлось перегонять лодку с Севера на Балтику в ремонт, он начисто потерял шанс на место в офицерском общежитии. Поэтому радость встречи с однокашниками, многих из которых он не видел с выпуска, была омрачена поисками жилища для собственного семейства, смиренно ожидавшего решения этого важнейшего вопроса современности в далеком Видяево.
Им было не привыкать к ожиданию, и они справедливо рассчитывали на остатки совести, которые, несомненно, присутствовали в натуре Митрохина. Хотя, откровенно говоря, годы, проведенные в должности старпома подводной лодки, слегка поколебали эту некогда незыблемую категорию. Все объяснялось просто, старпом, как исполнитель командирской, а, следовательно, чужой воли, был вынужден частенько перекладывать моральную ответственность за сомнительные приказы, а такие, конечно же встречались, на совесть тех, кто их отдавал, сиречь начальников.

- Вот стану командиром, — мечтательно потягиваясь, думал Митрохин, — буду брать всю ответственность на себя. С одной стороны — хорошо быть прикрытым от начальства широкой спиной "кэпа", но, сколько же можно слыть "злобной собакой", чьи "ответственные обязанности несовместимы! с частым нахождением на берегу". Как все-таки здорово принимать самостоятельные решения. Для этого люди, собственно, и рвутся к машинным телеграфам, а командирские классы — лишь необходимая ступенька к этой великой цели.

- И совесть будет чиста, как у моего Дениски, — грезил вчерашний старпом, безумно скучая по трехлетнему сынишке, которого боготворил, как продолжателя семейной традиции. Разумеется, двух старших дочерей он также любил, но лишь когда с женским засильем в семье было покончено, Митрохин! почувствовал, что чего-то достиг в этой жизни. Да и дед, старый морской офицер, при всей суровости не смог скрыть своей радости:

- Я уж было подумал, что ты, Мишка, бракодел, да, вижу, ошибался. Наша порода, довел-таки дело до конца! Теперь можно и на покой.

- Мне что ли? — с деланным вызовом спросил Митрохин-средний.

- Не ехидничай, сам знаешь кому. А то жил как на иголках...

Решение квартирного вопроса пришло на первой же неделе, когда разочарование от полученных предложений, замешанное на чувстве растущей вины перед семьей, томящейся на Севере, грозило довести Митрохина до помешательства.

- Не волнуйся, Мишка, есть один вариант, — заверил его надежный, как некогда Аэрофлот, школьный товарищ Коля Спирин, капитан мощнейшего буксира "Капитан Чадаев", стоявшего неподалеку от классов. Главной достопримечательностью судна была удивительная по красоте и функциональности сауна. Она поразила Митрохина полным отсутствием углов, шероховатостей и шляпок гвоздей, не позволявших особенно расслабляться посетителям обычных городских бань. К огромному удовольствию друзей капитана, "Чадаев" продолжал стоять на Неве по единственной причине — начальство никак не могло решить, смогут ли суда "река-море" следовать за чудо-буксиром в битом льду. Построенный недавно в Финляндии он обладал способностью колоть лед толщиной до полутора метров.

- Маша, подбрось-ка нам пивка похолодней! — громко скомандовал Спирин в никуда.

- Есть, Николай Степаныч, — отозвалось зычное контральто, и тотчас в абсолютно ровной переборке предбанника открылось окно, где, как по мановению волшебной палочки, нарисовался поднос с парой запотевшего пива.

- Ну, дела, — завороженно произнесла распаренная митрохинская физиономия, игриво продолжая, — А Машу чего ж не позовешь?

- Боюсь, не пролезет наша Маша в оконце. Габарит не тот, а вот элеватор загубим. Короче, ты, вроде, семейные дела решаешь? Если все еще да, то слушай. Корешок мой по Арктическому училищу Валентин снова на Юг собрался, в Антарктиду почти на год. Интересуется, кому бы квартиру сдать. Трехкомнатную.

- А ты не знаешь кому?

- Съезди, посмотри, может не подойдет. Там особенность имеется.

- Много просит что ли?

- Да нет, еще и доплачивает.

- Разыгрываешь, гадюка! Ты ж мою ситуацию знаешь. Все бросаем, поехали, — вскочив от нетерпения, заголосил Митрохин.

- Не суетись, он тебе сам сейчас все расскажет, — едва успел произнести Спирин, как голос верной Марии, прозвучавший как всегда ниоткуда, доложил о прибытии гостя.

Валентин оказался щупловатым и застенчивым полярником с огромным стажем сидения на льдинах и удаленных станциях. Работу свою он любил и, судя по тому, с какой восторженностью описывал эпизод, как в прошлую антарктическую экспедицию чуть было не сыграл в километровую трещину, получал от происходящего особое наслаждение. Он был одинок, а значит, мог себе это позволить.

- Вы и не представляете себе, как там здорово работается. А как читается Достоевский!

- А одни и те же морды вокруг? — вяло поинтересовался Митрохин.

- Ну, вы же в автономках с этим справляетесь, — под общий хохот парировал Валентин и перешел к главному:

- Если вы согласны, заселяйтесь хоть сегодня, послезавтра я улетаю. Особенность в одном, там остается мой друг. Федя. Не пугайтесь, Михаил, это не человек. Это — пингвин.

Очевидно уловив на лице собеседника облегчение, он добавил:

- Но далеко не простой пингвин.

- Императорский что ли? — проявив неожиданную для старпома дизелюхи эрудицию, — выдавил Митрохин, заподозривший неладное.

- Так точно. Рост 120 см, вес 45 кг. Остальное — при встрече...

Встреча состоялась на следующий день в квартире, которой предстояло стать пристанищем для Митрохиных, уже паковавших чемоданы. Слух о чудесном везеньи их папаши успел просочиться и в далекое Видяево. В обширной прихожей "сталинского" дома стоял по стойке смирно пингвин с гордо поднятой головой и пристально смотрел Митрохину в глаза, справедливо сознавая, что именно от этого человека будет зависеть его судьба в ближайшие месяцы. Его лапы были обуты в тапочки 46 размера, и он едва! заметно покачивался вокруг своей оси.

- Оставляю вам деньги из расчета 120 рублей в месяц на рыбу, — начал свой инструктаж Валентин, — рыба должна быть исключительно свежей, не мороженной. Кроме того, Федора надо хотя бы раз в неделю купать. Не в ванне, это он делает почти сам. Ваше дело только краны открыть. Если нет машины, придется брать такси и на Петропавловку. Тут недалеко. За трояк довезут. Некоторые таксисты его уже знают. И, — он многозначительно хмыкнул, — даже любят. Надеюсь, полюбите и вы.

- А в такси он тоже сам садится? — поинтересовался Митрохин.

- Увы, понадобится ваша помощь, точно так же, как и при расчете.

Митрохин хотел спросить про то, как пингвин одевает тапки, но постеснялся.

- Поживем-увидим, — резонно заключил он. И они ударили по рукам.

На прощанье Валентин проникновенно произнес:

- Не забывайте, пожалуйста, что это мой друг!

Митрохин расценил фразу как предостережение: — Не дай бог с животным что-нибудь случится! И в очередной раз задумался, правда, не надолго. Бывалый подводник смекнул, что отступать некуда. Назавтра приезжала семья... Для справки, в 70-е годы прошлого столетия трехкомнатная квартира в приличном доме стоила примерно 120 рублей в месяц, а жалованье старпома подлодки, обучающегося на офицерских классах в чудесном городе Ленинграде, составляло 400-500 рублей. Проводив Валентина, Митрохин с легким трепетом вернулся в новое пристанище. Подкрепившись, кто чем, они с Федором разошлись почивать. Каждый со своими мыслями. Ночью Митрохину снились кошмары. Причиной стала его любознательность. Днем он читал Брэма, чтобы получше проникнуть в психологию Федора. Сказывалась методичность в подходе к личному составу. Насторожили сведения об истошных криках пингвинов для привлечения самок в начале апрел 'ff.

- До апреля еще дожить надо, — оптимистично заключил Митрохин, помня, что на дворе октябрь,- да и вообще, Федор наверняка уже должен был понять, что здесь вряд ли кто откликнется, разве что в зоопарке...

Часа в три ночи Митрохин зачем-то открыл глаза и обомлел. Над ним, склонив голову, стоял пингвин, пристально вглядываясь в его лицо.

- Пошел вон, — смахнув холодный пот со лба, твердо произнес военмор. Федор четко, но неторопливо развернулся на месте и бесшумно поковылял восвояси.

- Ишь подкрался гад, тапочки тебе, что ли сменить на кожаные? А еще лучше на чугунные.

Сон как рукой сняло.

- А вдруг в следующий раз клюнет или укусит, черт его знает, что у этих пингвинов на уме. Интересно как его воспримут дети. В том, что его Татьяна найдет общий язык с животным, он не сомневался. Дети встретили Федора восторженным визгом. Пожилой пингвин лишь пару раз развел лапами.

- Ну, ты Митрохин даешь, — воскликнула Татьяна. Куда ж ты нас в следующий раз притащишь? В серпентарий? А в ванне часом пираний не припас?

- Да ладно ты, — отмахнулся невыспавшийся Митрохин, — тихое беззлобное животное, и квартира хоть куда, да еще не таких условиях.

Со временем семья привыкла к Федору настолько, что возникавший временами вопрос — Как жить после возвращения хозяина? — вызывал в душах домочадцев смятение и растерянность. Только Митрохин так и не смог привыкнуть к загадочному взгляду пингвиньих глаз. Федор будто намеренно изводил перспективного подводника регулярными ночными визитами. Порой становилось настолько жутко, что хотелось растолкать мерно посапывающую рядом супругу и истошно закричать — Рятуйте! Однако врожденный такт не позволял офицеру расслабиться. Он начал таять на глазах. Встревоженная Татьяна предла_e3ала ему лучшие куски, которые незамедлительно отклонялись: "Лучшее — детям... и пингвинам". Постепенно приоритет перешел к последним. На свежую рыбу и такси уходила большая часть митрохинского жалованья. Он не раз с горечью помянул утраченную в связи с оставлением Севера "полярку" (прогрессивный вид дополнительного денежного довольствия для работающих на Крайнeм Севере. В случае отсутствия на Севере более 90 суток накопление начиналось с нуля — С.А.) Попытка накормить Федора мороженой рыбой с треском провалилась.

- А почему, собственно, эта зверюга не может питаться тем же, чем мы? — как-то раз воскликнул Митрохин, поразившись собственной смелости. — А ну-ка, Настена, — обратился он к младшенькой, — отнеси-ка Феденьке с "барского стола" отварного хека отведать.

Вскоре, вслед за вернувшейся дочкой, в дверях гостиной, появилась горделивая "императорская" физиономия. В презрительно сжатом клюве покачивалась пресловутая рыбина. Федор величественно приблизился к хозяйскому столу и, не наклоняясь, разжал клюв. Рыбина громко шлепнулась на паркет.

- Вот вам хек! — прочитали Митрохины в оскорбленном взоре Федора. Крыть было нечем.

Но самым сложным в общении с Федором оставалось купание. Митрохины подхватывали его из машины под "белы лапы" и волокли по направлению к пляжу или проруби. Когда до воды оставалась пара метров, пингвин освобождался от опеки и, не веря собственному счастью, плюхался в воду. Поначалу возникало опасение, что Федя заблудится, но он всегда находил нужную прорубь по ему лишь ведомым ориентирам, причем, заметьте, в мутной и изрядно отравленной невской водице. Так что о пропаже животного без вести в силу природной тяги к свободе нечего было и мечтать. Каждый раз, поймав себя на подобной мыслишке, закоренелый атеист Митрохин мысленно крестился, представляя себя в роли Феликса Юсупова, наступающего на лапы Федора, силящегося выпрыгнуть из проруби в образе Гришки Распутина. Эта картина частенько преследовала его во сне, и каждый раз, просыпаясь в холодном поту, он встречал над собой холодный блеск пингвиньих глаз. В один прекрасный день Митрохин понял, что еще немного, и он загремит на Пряжку (психлечебница на одноименной реке в Ленинграде — С.А .). Оставался резервный вариант, припасенный на крайний случай — сдать Федора в Зоопарк на поруки старинному знакомому — Михалычу, в целом неплохому, хотя и весьма пьющему мужику. Мысль эту Митрохин долго отбрасывал, учитывая ряд последних скандалов вокруг Ленинградского зоопарка. Как выяснилось, последний директор, оказавшийся на поверку артистом балета, регулярно объедал бедных зверушек. Мало того, что львы не получали положенного по царскому статусу мяса. Мартышки, которым, ввиду полного отсутствия положительных эмоций, для тонуса полагалось шампанское, его сроду не ва8дывали, зато регулярно наблюдали сытого и пьяного директора. А вообще, с зоопарком Митрохина связывали не только воспоминания детства. На четвертом курсе военно-морского училища появилось ранее неведомое понятие — свободное время, немедленно вызвавшее острую потребность в карманных средствах. И судьба привела его в Зоопарк.

- Работа не бей лежачего, — бодро вещал многоопытный сокурсник Витя, кормивший слона обедом, — пришел, накормил ужином, подобрал то, что осталось... от моего обеда и гуляй!

Деньги были нужны до зарезу, и Митрохин согласился. Проработал он целый месяц, дальше начиналась штурманская практика — очередной заплыв без заходов вокруг Европы. К слону по имени Ганг или просто Гоша он привык, да и тот полюбил Митрохина все душой. Иначе чем было объяснить свирепое поведение Гоши после исчезновения любимого подавальщика ужина. Сменивший его на этом посту Михалыч в первый же день загремел на колышки, коими, как известно, ограждают слоновьи жилища. С тех пор собственно Михалыч и хромал, и пил. Но зла на Митрохина он не держал, временами они даже встречались, отметить очередной день счастливого "приземления" Михалыча. Собственно он-то и предложил приютить пингвина в случае необходимости. Теперь этот случай настал.

- Прости Федор, поживешь немного среди зверей, — с заметным чувством вины сипло произнес Митрохин, передавая пингвина Михалычу. В силу важности происходящего последний выглядел трезвее обычного. Получив от Митрохина деньги на свежую рыбу, Михалыч плотоядно крякнул, заставив подв_ eeдника вспомнить о пристрастиях бывшего шефа главного питерского зверинца. А фраза "Все будет в лучшем виде" и вовсе посеяла в душе Митрохина сомнение в справедливости происходящего. Всю неделю ученье не шло впрок будущему командиру. Мерещился пьяный Михалыч, пытающийся от дефицита закуски куснуть Федора. Тот силился увернуться неуклюжим пингвиньим телом, но спасительная полынья была слишком далеко... Наконец, ноги сами привели страдающего от угрызений совести Митрохина прямиком в зоопарк. Картина, представшая его глазам, смогла бы растрогать и не столь тонкую душу, какой обладал наш герой. В заснеженной вольере, склонив голову и сложив лапы за спину, скорбно вышагивал Федор. ! Судя по утрамбованному насту, делал он это далеко не первый час. От увиденного повеяло такой безысходностью, что Митрохину стало стыдно вдвойне.

- А вдруг не признает, не простит!

- Федя, — негромко, но проникновенно воскликнул он и, о чудо, пингвин остановился, как вкопанный и Митрохин прочитал в его взгляде и надежду, и прощение за все его многочисленные грехи.

Возвращение парочки в лоно семьи прошло с триумфом. Виновные были прощены, предательство не состоялось, а Митрохин по возвращении на Северный флот стал прекрасным командиром. Не знаю как командование, но личный состав души в нем не чаял... за справедливость. И самое главное, ни разу больше Федор не появлялся в супружеской спальне Митрохиных. И жили они душа в душу до самого возвращения хозяина... Вот вам и монетка в копилку сторонников теории переселения душ.

Сергей Апрелев, капитан 1 ранга, член ассоциации флотской прессы, специально для "ПРАВДЫ.Ру"