Феномен. ХАРЛАМОВ

Нередко есть смысл предпочесть пространным рассуждениям подробное рассмотрение фотографии. Передо мной, когда сел я за эти заметки, лежали два снимка. На первом — левый край, благодушно улыбающийся Вениамин Александров, а по бокам — напряженно смотрящие Владимир Петров и Борис Михайлов, которые и подобия улыбки не в силах из себя выдавить. На втором (сделанном через год) те же Михайлов с Петровым — и Валерий Харламов: правый край, центрфорвард и левый край дружно смеются, словно радуясь всему, что им еще вместе предстоит сделать.

Первая фотография — изображение троих (или двоих возле третьего), вторая фотография — тройки...

Этот — второй — снимок датирован шестьдесят восьмым годом. А в девяносто девятом в журнале, который я тогда редактировал, появилось интервью, данное соизмеримой с Харламовым звездой — Александром Мальцевым, считавшим себя лучшим другом Валерия. Так вот Мальцев рассказал: мол, на излете семидесятых, когда пришедший в сборную и в ЦСКА Виктор Васильевич Тихонов стал, по его мнению, откровенно "душить" Харлама, он в новогорском подвале — месте для сепаратных встреч — вызвал на разговор Петрова с Михайловым. И без всякой дипломатии предупредил коллег по национальной сборной и соперников из армейского клуба, что тройка их, дескать, держится прежде всего на гении Валерия Борисовича, а без него и Владимир, и Борис совсем не выдающиеся игроки...

Динамовца можно упрекнуть в излишнем пристрастии. Или напомнить, что Тарасов, а потом и антипод Анатолия Владимировича — Всеволод Михайлович Бобров соединяли Валерия и с другими игроками (например, в суперсерии с канадцами в семьдесят втором Харламов в тройке Петрова не выступал). Да и "душил" Тихонов, как и положено тренеру, все первое звено, чувствуя в нем оппозицию — и не мог именно ему простить поражения в финале Олимпиады-80. Но Мальцев безошибочно нащупал нерв ситуации: Харламов, первый в знаменитой тройке, — и лишним оказался прежде остальных.

В основной состав он, что называется, прорезался медленнее, чем Мальцев или Смолин, которому при прощании Альметов прилюдно передал свою фуфайку с девятым номером. Вундеркиндом быть никому не возбраняется, но и никаких гарантий ранний восход в себе не несет. Мальцев стал великим игроком, а Смолина никто и не помнит. Сосланный в Чебаркуль Тарасовым, которому юный Харламов показался "коньком-горбунком", Валерий сам себя далеко от Москвы не скажу, что сделал (огромность природного таланта и кровь испанскую в игре, рассчитанной на северян, незачем со счетов сбрасывать) — он себя в себе же и открыл, раскрепостил. И когда Харламова вернули в Москву, он в свои девятнадцать был уже нужнее команде, чем великий, однако тридцатилетний Вениамин Александров.

Константин Локтев говорил про особую психологическую совместимость Валерия с Петровым и Михайловым. Но по натуре не склонный подавлять чью-либо личность (случай редчайший: я только в Стрельцове еще замечал подобное противоречие, когда звезда, при всем понимании собственной значимости, не рвется верховодить и уважает в партнерах дар, ни в какое сравнение с его собственным даром не идущий), Харламов психологически совмещался с любыми партнерами. Учтем одновременно, что Петров с Михайловым, как прирожденные лидеры, были сильными людьми — они, наверное, и Валерия хотели бы подчинить себе. Но подчинить Харламова — при кажущейся его сговорчивости — было намерением безнадежным. Это понял и Тарасов, когда наконец оценил возвращенного в Москву молодого игрока.

На Харламова нельзя было сердиться, даже когда бывал он не прав, и это ставило иногда тренеров в сложное положение. Валерий и славу, ставшую всемирной после суперсерии с профессионалами, нес легко, всеобщей любви он искренне радовался, не переставая удивляться ее проявлениям. Но управлять Валерием, повторяю, было невозможно: при его импульсивности никогда наверняка известно не было, каким влияниям он может быть подвержен. Про свои фантастические финты на льду он говорил, что до последнего мгновения сам не знает, в какую сторону свернет-поедет. По-моему, и в обыденной жизни он тоже никогда этого не знал.

В середине семидесятых Харламов попал в автомобильную катастрофу — ноги перебил, ребра сломал... Обогнав все сроки выздоровления, вышел на тренировку в гипсе, но с клюшкой. Приходившие на тренировки приятели спрашивали: "Ну как? Нога болит?" "Нет, — весело хмурился Валерий. — Все болит". В чем-то главном тяжелая травма выглядела тем же Чебаркулем.

Он снова вернул себя в центр событий — и еще не один сезон играл за сборную. Но после катастрофы обводка, возведшая Харламова в ранг хоккейных гениев, пропала, что было равнозначно катастрофе.

На пике славы, в семьдесят третьем, он пооткровенничал в каком-то из интервью, что когда закончит играть, пойдет домой пешком. Не спеша. Как все... Только куда было идти ему из хоккея? И он не на жилах, не на воле, как принято считать, а на интеллекте провел последние сезоны — и происшедшей с ним трагедии очень многие и не заметили: мысли ни у кого не возникало, что он закончит, превратится в уважаемого ветерана сначала на льду, а потом за бортом площадки.

Жестокость Тихонова, не взявшего Харламова в Канаду, мало чем отличалась от жестокости Тарасова, отцепившего в свое время Александрова: такова уж спортивная жизнь. А судьбу... Судьбу — не знаю — обвинять ли тоже в жестокости: она, возможно, просто захотела оставить его молодым. Чтобы не шел он пешком. Как все...

Александр НИЛИН

Источник:
"Спорт-Экспресс"

Фото с сайта Peoples.Ru