Разговор о чем угодно

Мне повезло феноменально. В детстве смотришь великие соревнования по телевизору, читаешь книги и газеты; потом представляется возможность увидеть их воочию — и, как правило, это совсем другое дело. И даже разочаровываться не приходится — просто ты уже взрослый, приезжаешь работать, обремененный кучей повседневных обязанностей. Например, впервые оказавшись на чемпионате мира по футболу пять лет назад во Франции, просидел весь турнир в серой коробке походного телецентра — так и не сходил ни на одну игру. С Уимблдоном вышло совершенно не так. Я увидел величайший из теннисных турниров именно в том виде, в котором он описывался в книге чешского журналиста Индржиха Гема "Всемирный теннис". И еще в биографиях великих чемпионов буржуйской игры, которые по каким-то соображениям были изданы в Советском Союзе, — Рода Лэйвера и Алтеи Гибсон.

Все началось на второй день. Первый ушел на то, чтобы оглядеться по сторонам и развести руками. Это же очень необычно, когда только руку протяни — дотронешься, скажем, до Филиппуссиса, а два шага в сторону — ту же операцию можно проделать, допустим, с Ким Клийстерс. А на следующий день Анна Владимировна Дмитриева, главный теннисный комментатор НТВ-Плюс, уверенно вела меня, едва начавшего ориентироваться в веселой уимблдонской сутолоке, в пресс-центр — мы собирались начать день с просмотра одной и той же встречи, нужно было взять какие-то справочные бумажки. Практически весь путь она проделала, непрерывно здороваясь направо и налево — в основном по-английски. В чертах лиц угадывалось что-то знакомое: Фред Столле, например, дважды играл здесь в финале во время оно, а теперь комментирует турнир на Австралию; Стэн Смит... А вот главный теннисный журналист на свете, Бад Коллинз. "Хэллоу, Анечка; мы тут все боялись, что ты не приедешь в этот раз". — "Уай, Бад?" - "Я вчера слышал в новостях, что у вас закрыли независимый телеканал, я думал — это твой..."

Наконец, неприметному человеку в смешной панаме Дмитриева сказала вдруг по-русски: "Ну, здравствуй! Сколько лет!" Человек улыбнулся многозначительно: "Тридцать годов... Тридцать годов, как наш Ян победил вашего Алика..." Это ветеран-журналист из Чехии вспомнил, что ровно тридцать лет назад Ян Кодеш победил в финале Александра Метревели. Больше никогда наши теннисисты в здешний финал не проходили.

Я поднимаюсь в комментаторскую кабину, где старинный друг и партнер по репортажам Анны Владимировны, а прежде — лучший советский игрок доперестроечного периода Александр Метревели неторопливо живописует чью-то встречу. Сажусь рядом.

- Алик, примите поздравления. В этом году юбилей вашего уимблдонского финала...
- Да? Действительно, ровно тридцать лет прошло. Спасибо, Вася. А где Анна Владимировна, ей скоро начинать уже...
Почему прохладно в Советском Союзе относились к теннису? Да потому что неолимпийский вид, как бы и нет его вовсе. Это несмотря на то, что внутри страны, причем в особенности среди партийных чиновников, игра пользовалась популярностью, а лучший игрок — Николай Озеров — был одним из самых знаменитых спортсменов. В общем, наши игроки не участвовали в международной теннисной жизни. Уимблдон стал первым турниром, куда направили молодежную сборную — все потому, что настойчиво приглашал Фред Перри. Это легенда турнира и английского тенниса; до сих пор последний англичанин, побеждавший здесь — было это в тридцать седьмом году. Какой именно он тогда пост занимал, не важно, наверное.

- Я летела, как в другую жизнь, — вспоминает Анна Дмитриева. — Представляешь, самый первый запах в аэропорту — такой технический, как бензиновый. И этот запах тут тоже другой был. Потом, когда мы прошли паспортный контроль, я увидела толпу журналистов, кучу телекамер... И сильнее всего удивилась, что они, оказывается, встречали меня. Мы ведь были первыми участниками от Советского Союза!

Дмитриева вышла в финал юношеского турнира и проиграла там Салли Мур. Кто такая Салли Мур, честно говоря, выяснить не удалось. Гуляя то с Анной Владимировной, то с Аликом по Уимблдону, мне даже страшновато вглядываться в разные лица — за каждым может скрываться персонаж из детских уимблдонских книжек. Мягкий грузинский акцент Метревели обращает внимание на броско одетую старушку.

- Ты знаешь, кто это? Это Казалс (в голове немедленно, как отзыв к паролю, возникает имя — Розмари Казалс). Ее папа — Ростропович. То есть не сам Ростропович, а такой был Казалс — лучший в мире виолончелист, только до Ростроповича. Анна Владимировна с ней тут играла. Ты, кстати, знаешь, что у Анны Владимировны была сумасшедшая, суперкрученая подача , когда она подавала снизу?

Алик преувеличивает мою теннисную неосведомленность. Как раз накануне я читал, что бабушка Бекхэма — а это было задолго до появления Дмитриевой на Уимблдоне — стала первой женщиной, кто подавал ударом над головой. Во времена Анны Владимировны снизу, наверное, и вовсе никто не подавал... Ясное дело, подвох.

- Алик, вы мне лучше расскажите, как высами играли тридцать лет назад.
- Это я потом тебе расскажу. Потом когда-нибудь. А ты спроси у Ани. Не хочешь? Я сам спрошу тогда.
- Да, я с Казалс играла. Матчбол — а я чувствую, что рук поднять просто не могу, так устала. Ну, не могу же я с корта уйти? И подала каким-то тычком снизу: тюк! Причем еле в квадрат попала. А она, представляешь, так обалдела, что в сетку ответила. О как!

Метревели опять не стал рассказывать о своем звездном часе. Я расспрашиваю остальных — все-таки круглая дата, и история интересная. Алик всю жизнь мечтал выиграть Уимблдон. И юношей тоже играл здесь в финале. И тоже проиграл, тоже Бог теперь знает кому. Но там причина была уважительная. Оказывается, в середине турнира, традиционный выходной — воскресенье, вплоть до последнего времени был такой обычай: теннисисты играли в футбол. Сборная Южной Америки против сборной Европы. Абсолютно всегда Алик принимал участие в этих матчах, и в том — самом первом для себя — ему здорово ударили по ноге. До финала дошел, а дальше уже не смог прилично сыграть.

Русскоговорящий коллега вспоминает: "Да это так себе юбилей. Тогда же, в 73-м, несколько ведущих игроков не приехали на Уимблдон — протестовали против чего-то, я сейчас точно не помню. Метревели просто повезло!" Обращаюсь к Дмитриевой.

- Послушай меня, Вася: не приехало тогда человек пять. И какое все это имеет значение? Алик в полуфинале не кого-нибудь, а Коннорса обыграл!

Вот мне жалко, что Коннорса я здесь никак не встречу. Он не приехал на турнир и вообще давно уже здесь не бывал. А они с Аликом, между прочим, были приятелями. Коннорс, Метревели и Настасэ — самая веселая компания в туре в начале семидесятых годов. Настасэ мы с Аликом уже как-то встретили. Он недавно в мэры Бухареста баллотировался. Почему не выбрали? Ну, не только же девушки в Бухаресте живут!

Мы сидим поздним вечером в английском садике, который окаймляет снятый на время турнира дом. Окрестные жители сдают по сходной цене теннисистам, журналистам, всякому теннисному люду свои дома, и никто не селится в гостиницах — так и удобней, и выгодней. Может быть, сейчас Алик расскажет мне если не про матч с Кодешем, то хотя бы про Коннорса? Обыграл же он его...

- Я тебе лучше расскажу про Арчила. (Я уже знаю: Арчил — друг Метревели, ученый, профессор из Тбилиси.) Меня однажды пригласили на традиционный теннисный фестиваль в Монреаль. Раз в год там перекрывали главную улицу, рисовали корты — и повсюду люди играли. И приглашали ветеранов. А Арчил должен был ехать в Монреаль на какую-то конференцию; я ему говорю — задержись на денек, будет интересно. А был день рождения Настасэ. Знаешь, что такое день рождения Настасэ? Мы там сидим, нас десять человек.

Алик перечисляет имена. Величайшие игроки шестидесятых — Лью Хоад, Розуолл, Коннорс... И самый великий — Род Лэйвер. Есть только два человека, которые выигрывали теннисный 'Большой шлем' - все четыре крупнейших турнира за один год. И Лэйвер сделал это дважды!

- А день рождения Настасэ, — говорит Алик, — это так бывает: семьдесят человек девушек сидит, модели, красавицы, нас — человек десять, и в том числе мы с Арчилом. А самого Настасэ нет. Он нам звонит из бара. Мы приходим в бар. Сидим, разговариваем, у Арчила глаза разбегаются — он никогда не думал, что с такими людьми за столом одним посидит. Вдруг Хоад поводит глазами и говорит Лэйверу: Род, что-то ты стал забывать свое дело. Смотри, у нас пиво кончилось. Ну-ка, сбегай в бар! И Лэйвер бежит и приносит пиво — всем, и Арчилу тоже. Он меня спрашивает: как это так? Он же величайший! А я ему говорю — смотри... И весь вечер Лэйвер бегает для всех за пивом. Весь вечер. И в этом баре, и в следующем... А потом я Арчилу объяснил, в чем было дело.

И Алик замолкает, как будто мне и самому должно быть понятно. Но я прошу объяснить.

- Да это же очень просто. Они все — австралийцы. А Лэйвер — самый молодой. Дедовщина у них такая вот установилась, понимаешь... И теперь уже ничего с этим не поделаешь.
- А Арчил?
- А ему потом Лэйвер на коробке сигарет расписался. Хранит на самом почетном месте у себя в Тбилиси.

Между прочим, вечер хоть и прекрасный, хоть и садик английский, а назавтра мне уезжать. А про Кодеша я так ничего и не узнал. Тридцатилетний юбилей единственного нашего участия в финале Уимблдона повисает в воздухе. Последняя попытка. Тщетно. Анна Владимировна читает в кресле перед телевизором; почему так? Почему она ничего не хочет рассказывать?

- Вася, Алик отличный рассказчик и знает массу интересных историй. Но победа на Уимблдоне была мечтой всей его жизни. Понимаешь? Победа, а не финал. В общем, с ним можно говорить о чем угодно, только не о российско-грузинских отношениях и не о том, как он проиграл Кодешу. О чем угодно другом. Неужели не интересно?

Василий УТКИН
"ГаЗеТа"

Источник:
Gzt.Ru