Живущий в другом измерении

Он считает, что факт знания им 95 языков занесен не в Книгу Гиннеса, а в "Книгу анальгинеса". Но на самом деле ему безразличны рекорды, главное — это искусство

Ему чуть больше сорока. Невысокого роста, с беспорядочно лежащими светлыми волосами, светло-русой бородкой и серыми глазами. Вилли МЕЛЬНИКОВ-СТОРКВИСТ — лингвист, ветеринар, поэт, вирусолог, фотохудожник. На плече — черная сумка с фотографиями, как выяснилось позже, с фотокартинами. Он упоенно рассказывал мне о своих работах. Одни только названия уже завораживали — лужеводитель, натюрвивы, впечатлезвия, портретушь.

Потом достал из сумки лист картона с каким-то разноцветным узором. Лингвистическая картина. Стихотворение, написанное на шести малоупотребляемых языках. То, что знала об этих творениях понаслышке давно, ощутила сама — симбиоз литературы, фотоискусства и перформанса.

Вилли черкнул в моем блокноте только что придуманное стихотворение в художественных образах, на странном языке. "Это ваш лингвистический портрет". — сказал он. "Так переведите же его мне!" - попросила я. "Позже, при встрече". Интервью было неизбежно.

Биографивы

- У вас странное имя...

- ... и происхождение? Мама у меня русская, коренная москвичка. Отец — полушвед, полуисландец — был привезен родителями из Скандинавии по социал-демократической линии. По-настоящему я — Вильфрид, Вилли — сокращенно.

- Вероятно, много языков знаете?

- 95.

- 95?! Но это рекорд для Книги Гиннесса!

- Да. Он уже там.

- В число 95 входят только языки или диалекты и наречия?

- Языки. Наречия и диалекты я не считаю. В Дагестане, например, люди из соседних аулов порой не понимают друг друга. Для меня критерий знания языка — умение писать на нем стихи.

- Как на вас смотрят люди, когда вы в метро читаете книгу, например, на китайском?

- Обычно я в метро ничего не читаю. Там хорошо думается... Как смотрят люди в таких случаях? Испуганно. В основном испуганно. Хотя — язык как язык. Да, отличается от русского или привычных нам европейских. И что с того?

Кстати...
Полтора года назад к нему приехали представители Книги рекордов Гиннесса с тремя специалистами, которые владели несколькими языками из разных языковых семей. После длительной и дотошной проверки рекорд был зарегистрирован.
- Они меня так измучили, что голова разболелась, — вздохнул Вилли. — Пришлось анальгин глотать. Поэтому я назвал их Книгой анальгинеса.

Ощущепки

- Чем вы занимаетесь, что делаете?

- Делаю то, что называется новой мифологией. Фотоживопись. Создаю картины без помощи компьютера.

- Стихи в картинах? О чем они?

- Не знаю. Как можно ответить — о чем стихи?! Да нет основной темы. Это психоделические пейзажи. Вот почитайте мои стихи... Вы можете сказать, о чем они? А они, кстати, очень даже о современности.

- Сопоставляете прошлое с реальностью?

- Прошлое — тоже реальность. Известный нью-йоркский культуролог и философ Борис Парамонов как-то сказал: "Прошлое потому и хорошо, что мертво". Я с ним не согласен. Прошлое живо, оно реально. В своих работах я стараюсь рассказать людям, что время может течь одновременно в разные стороны в разных измерениях и тем самым творить новые измерения, как оно творит себя. Время в моих работах течет как ему вздумается, а не так, как многим из нас представляется в нашем вымышленном же нами пространстве. Я пытаюсь освободить время.

Педаголингва

- Вы прежде всего поэт или художник?

- Поэт-визуалист. Есть такое направление — визуальная поэзия.

- К чему вас тянуло изначально: к живописи, к слову?

- Никогда не возникало никакой тяги. Все получалось само собой. В четыре года я увлекся энтомологией...

- Во сколько же лет вы научились читать?!

- Вот в четыре года и научился. А в четыре с половиной увлекся энтомологией. Название каждого насекомого надо знать по-латыни. С этого все и пошло. Латынь. Что за язык, кто на нем говорил? Интересно же! А позже, классу к восьмому, я знал два скандинавских языка. Школьные учителя ненавидели меня за то, что я занимался чем угодно, только не школьной программой.

- Как удалось освоить скандинавские языки, учась в школе? Кто вам помогал?

- Никто не помогал. Книги помогали. Тогда все словари и курсы языков лежали свободно в букинистических магазинах и стоили копейки... Но в девятый класс меня не хотели переводить из-за незнания английского. Англичанка, помню, стервенела: "Репетитора вашему мальчику! Репетитора!!" А мальчику не нравился английский. Не мой тогда это был язык, не мой! Скандинавские языки — да. Немецкий — любовь с детства. А английский почему-то — нет. Датчане же до сих пор называют английский испорченным датским. Исторически они правы.

Науковесты

- Сколько языков вы знали к десятому классу?

- Языка четыре по-настоящему. Совсем немного. Первый прорыв произошел в середине первого курса института — Московской ветеринарной академии, что в Кузьминках. С нами учились ребята из тогдашних соцстран. Гэдээровцы, венгры. Чехи не очень хотели общаться. Зато охотно общались ребята из недавних африканских колоний. От них я начал узнавать племенные языки. Окончательный же прорыв произошел после контузии на войне. Английский у меня в ту пору пошел. Пошло какое-то лавинообразное наращивание языков, лингвистическая наркомания.

Кстати...
Когда в комнату вошел кот, Вилли посчитал, что он будет мешать нашей беседе и начал ему... мяукать. Кот ответил, по-прежнему намереваясь лечь неподалеку от хозяина. Вилли мяукнул, как показалось, гневно, после чего кот поднялся и пошел к выходу. Уже на пороге он обернулся и что-то пробурчал. Словно огрызнулся... Как выяснилось вскоре, точно так же — доходчиво и серьезно — Мельников разбирается с собаками у подъезда. Не все псы соглашаются с ним, но, похоже, понимают, что с этим двуногим спорить бесполезно.

- Как происходит запоминание языков?

- На этот вопрос не смогли ответить даже те, кто ровно два года назад пытался исследовать меня в НИИ психологии. Бросили затею. После двух-трех моих визитов бросили. Я не стал им мешать... Скажу только, что мое полиглотство (это слово мне не нравится, оно у меня почему-то с обжорством ассоциируется) я бы не спешил называть неким благословением. Скорее — это проклятие. Страшное проклятие, которое сильно коверкает жизнь.

- Из-за чего человек спонтанно может заговорить на неизвестном ему языке?

- В английской литературе есть термин channeling — подканаливание. Я узнал его от психологов, тех, что меня пытались исследовать. Видимо, подразумевается канал подключения к тому, что академик Вернадский называл ноосферой. Это одна из оболочек Земли, образованная из интеллекта и опыта всех живших до нас поколений на планете. Вернадского обвиняли в фантазерстве, а сейчас эта теория стала весьма авторитетной научной гипотезой, способной объяснить механизмы разума.

Смертепризма

- Ваш канал заработал после ранения на войне?

- Когда меня контузило, ребята из моего взвода погибли. Нас было 9 человек, по недоразумению только я остался жив, за что сейчас и расплачиваюсь... Это было в Афганистане близ города Герат в ноябре 1985 года. В день, который считаю своим вторым днем рождения — 22 ноября.

- Что чувствует человек при клинической смерти?

- У меня под ногами взорвалась пакистанская крупнокалиберная мина. Да... Благодаря этому я испытал клиническую смерть — слетал туда и обратно. Я побывал в другом мире, из которого мне не хотелось возвращаться. Никаких светописных ангелов я там не видел. Я двигался на переменной высоте над неоглядной плоской равниной, которая вела себя подобно переливающимся жидким кристаллам, не меняя при этом своей формы. Где-то были возвышенности, где-то впадины. Я чувствовал, что это не просто равнина, а живое, безумно красивое существо. Большинства цветов, которые были там, я не видел позже ни на одной картине даже самых потрясающих художников.

Кстати...
Вилли Мельников — научный сотрудник Института вирусологии. Правда, о науке он говорит, на первый взгляд, странно:
- Верю в науку в симбиозе с абстрактным: с живописью, с поэзией — с искусством. Без интуиции не разовьешь науку, не сделаешь революции в ней. Революции в жизни и в истории — это ужасно. Революция в науке — прекрасно!

- Там были яркие краски?

- Переменной яркости. Причем краски как бы думали. Заботились, не слишком ли мне слепит глаза при взгляде на них, хотя у меня вообще не было тела. Сам я был какой-то чистой энергией.

- Движение происходило быстро?

- Разнопеременно. В какие-то моменты — стремительно, когда хотелось за что-нибудь ухватиться, а порой — мучительно медленно. Так или иначе, я долетел, доплыл, дошел или прибыл к некоему порогу, за которым был огромный обрыв в немыслимую бездну. Там виднелись удивительные помеси строений и животных одновременно. Это были подобия домов, в которых живут, и в то же время они сами были живы. Они росли, я понимал, чувствовал это. У них свои взаимоотношения, они мыслят. Безумно хотел сорваться! Понимал, что, если сорвусь туда, не разобьюсь, мне будет лучше. Но возврата Оттуда уже не будет. И тут меня потянуло обратно.

- Сколько времени прошло?

- Люди говорили, что минут сорок. А мне казалось, что прошло не меньше пяти часов.

- Это было похоже на сон?

- Это было слишком реально, чтобы называться сном. Слишком реально. Как поездка в одно из соседних измерений. Но с того момента я понял, что бояться смерти — все равно, что бояться собственной тени. Теперь я не боюсь смерти. Знаю, что ее нет, не существует. После того случая, кстати, все и началось, и началось... Ко мне на связь стали выходить мои погибшие однополчане, умершие друзья... Тем не менее — это один из самых важных источников творчества и я использую его в поэзии.

Мария Макарова