Разорванный узел? Как североосетинский конфликт прошел через людей

Осенью 92-го в Северной Осетии вспыхнул вооруженный конфликт между ингушами и осетинами. Он унес жизни нескольких сотен ингушей и осетин, около сорока тысяч ингушей стали беженцами, до сих пор не имеющих возможности вернуться к разрушенным очагам.

Трагические события проложили пропасть вражды и недоверия между народами, которые стали заложниками чьих-то корыстных интересов и непомерных амбиций, прикрываемых лживыми высокопарными фразами. Глубокую рану конфликт нанес межчеловеческим отношениям — распались или жестоко страдают смешанные семьи, прерваны тесные дружественные отношения между соседями и коллегами, еще недавно работавшими бок о бок на заводах и полях.

Об одной грустной истории рассказали мне два родственника — осетин Сослан Теймуразов и ингуш Сафарбек Ахмедов.

— Больше тридцати лет назад, — начал свой рассказ Сослан, — окончив среднюю школу, приехал я во Владикавказ поступать в Горский сельхозинститут. После первого же экзамена познакомился с парнем, который оказался ингушом из Пригородного района, побывавшим вместе с родными в казахстанской ссылке.

Сафарбеку было лет пять или шесть, но он помнит, как в феврале сорок третьего в дом ворвались вооруженные солдаты и стали громко кричать на мать и старшего брата на непонятном ему языке. И скоро, едва собрав кое-какие вещи и продукты, они вместе с сотнями других семей оказались на холодном ветру, потом в товарном вагоне, который долго и медленно добирался до казахских степей. Люди заболевали в дороге, умирали.

— А отец был с вами? — спросил я Сафарбека.

— Нет, отец был на фронте. Он так и не вернулся с войны.

— Я почувствовал особую теплоту к своему новому знакомому, потому что и мой отец не вернулся с фронта. И еще мне стало страшно — а вдруг это случилось бы со мной?Мы учились на факультете механизации, — рассказывает Сослан. — Знакомство переросло в дружбу. Я стал приглашать Сафарбека к себе в Беслан, он меня — в Пригородный район. Когда учились на последнем курсе, он влюбился в мою младшую сестренку, которая училась в ростовском мединституте. Мадина, не закончив института, выскочила за Сафарбека замуж. Теперь мы стали не только друзьями, но и родственниками.

К чему я завел этот разговор? — сказал Сослан после долгой паузы. — Болит сердце, душа, что пролегла трещина между нами — осетинами и ингушами. А ведь я никогда не откажусь от дружбы с Сафарбеком, от племянников и племянницы. Какие ребята выросли: старший стал офицером Российской армии, младший — инженер-строитель в Пскове, а племянница — главный врач в районной больнице в Воронежской области. А как согласиться с теми, кто называет мою сестру предательницей за то, что вышла замуж за ингуша? — Сослан опять надолго замолк, переживая, а потом попросил:

Вы часто бываете в Назрани. Вот, — он вынул из кармана куртки запечатанный конверт, — передайте это письмо Сафарбеку. Побывайте у них, скажите, что вся наша родня постоянно думает о них и верит, что наступит время, когда будем мы вместе. Другого я себе не могу представить....

От настороженности, с которой встретили незнакомого человека, постучавшего в дверь, через пять минут не осталось и следа. Письмо Сослана Сафарбек прочитал несколько раз, а Мадина, едва сдерживая слезы, убежала с письмом в соседнюю комнату...

Через четверть часа был накрыт стол, появилась отварная баранина, пироги с творогом и черемшой. Но самым главным был разговор. Вопросы: как живут родные, племянники, как здоровье Сослана?

Я рассказывал все, что знал, говорил, что делается многое, чтобы ликвидировать последствия конфликта, а на языке вертелся вопрос: а как ты, Сафарбек, не изменил старой дружбе? Когда его задал, Сафарбек даже речь потерял на какое-то время. Выпил стакан пива и медленно, разделяя слова, произнес:

— Сослан был и до конца моих дней останется другом и братом моим. Так и передайте ему, скажите, что я тоже верю: затмение, поразившее нас, ингушей и осетин, обязательно пройдет. Мы победим болезнь, — и начал вспоминать, как они познакомились, как встретил самую красивую девушку Кавказа — Мадину и каких хороших детей подарила она ингушскому и осетинскому народам. А то, что произошло той проклятой осенью, будем считать трудным испытанием для наших народов. Видно, кому-то это надо было...

Я привез из Назрани письмо Сослану и был свидетелем, как непрошеные слезы скатились на бороду этого стойкого горца, как его лицо озарила добрая улыбка. Видно, что-то особенно памятное для него было в письме Сафарбека. Став свидетелем заочного разговора двух старых друзей, которых разделила трагедия, я подумал тогда и верю сейчас, что пока в сердцах таких люедй, как Сослан и Сафарбек, сохраняются в сердцах глубокие человеческие чувства, их не сломят никакие испытания, не поставят их по разные стороны.

Думаю, это относится и к двум гордым и мужественным народам. Найдут они друг к другу временно потерянную дорогу.

Михаил ДОМОГАЦКИХ.

Владикавказ — Москва.

13.08.98