Эхо “дела Засулич”

В современном мире существует не менее 500 террористических организаций и групп. Ореол романтики давно уже не окутывает их деятельность, вне зависимости от политических целей террористы являются проклятием человечества.

Так кто же они, эти мрачные демоны насилия, страха, самосуда? Как уберечь общество от их появления?Сто двадцать лет тому назад петербургский суд присяжных вынес оправдательный приговор по делу Веры Засулич, незадолго перед тем выстрелившей в градоначальника Трепова, царского сатрапа — истязателя заключенных революционеров. Это была победа либерально-демократических сил России.

Защитник П.А. Александров, произнесший пламенную обличительную речь, и судья А.Ф. Кони прославились на всю Европу. Из суда Засулич вынесли на руках, ее поступок и биографию канонизировали, вскоре появился ярлык “первая русская террористка”.

Вере Засулич тогда было двадцать восемь лет. Она вышла из многодетной семьи гжатских мелкопоместных дворян, в три года лишилась отца, сформировалась в разночинной молодежной среде. Получила диплом учительницы, увлекалась идеями народников — все в традициях того времени. Случай свел ее с С.Г. Нечаевым, злым гением семидесятых, теоретиком крайних форм террора, лидером наиболее экстремистской части молодежи.

В его организацию она не вошла, однако и само знакомство с “авторитетами” не проходит даром, как говорится “вход — рубль, выход — три”: когда началось “нечаевское дело”, полиция арестовала и восемнадцатилетнюю Засулич — на ее адрес из-за границы какое-то время приходили его письма. Ни обвиняемой по делу, ни свидетельницей ее не определили, но продержали в одиночке почти два года, а когда выпустили из Петропавловки, не извинились и отправили в ссылку.

Потом — жизнь под надзором полиции вдали от столиц, бедность, болезни, наконец — выстрел в Трепова как месть за такого же поруганного, лично ей незнакомого арестанта. И так у террористов будет всегда — безвластный стреляет во власть. Спустя сорок лет история почти зеркально повторилась. Фанни Каплан, стрелявшей в Ленина было те же двадцать восемь лет, так же одиннадцать лет вычеркнуты из жизни Нерчинской каторгой, куда ее, семнадцатилетнюю, доставили в ручных и ножных кандалах (!), та же болезненность, издерганность, отчужденная замкнутость и никакой женской судьбы. Затравленный, доведенный до крайности зверек.

Ломая судьбы людей.

Да, ломая судьбы людей, власть неизбежно порождает потенциальных террористов, но это не все. Одновременно она развенчивает ореол своей святости. Вспомним, три тысячи лет династии египетских фараонов прожили, не опасаясь терактов, (дворцовые “разборки” не в счет). Что, не было тогда обиженных, не находилось отчаянных, или заслон телохранителей был абсолютно непроницаем? Божественность власти, ее святость и воспитание подданных в духе признания этой святости — вот заслон, который защищал правителей от терроризма. Фактически это единственный и надежный заслон. Идея святости власти должна поддерживаться всегда, даже если власть выступает в ширпотребовских демократических одеждах. Важно, чтобы сами “святые” не разрушали блистательный имидж неумеренным взяточничеством и оголтелым развратом.

Изломанность судьбы у женщины проявляется с особенной трагичностью. Психологи утверждают, что “женщины больше, чем мужчины нуждаются в душевном тепле, им необходима уверенность в том, что они привлекательны и желанны”. Вспомним, сколько сказано о материнской любви: жертвенная, нерассуждающая, фанатичная, святая наконец. А если, чуть ли не с подросткового возраста, женщину лишают возможности любить, быть любимой, иметь ребенка? “Подавленные ангелы превращаются в дьяволов”, замечательно сказал австрийский психолог В. Франкл (а он знал, что такое подавление, пробыв три года в нацистских концлагерях).

Женщины-террористки идут до конца, не усомнившись на полпути, равнодушные к чужим и своим страданиям и крови, крайне циничные и безжалостные, управляемые инстинктом более, чем разумом. Когда на особенностях подавленной женской натуры расчетливые идеологи-кукловоды воздвигают здание террора, они, кроме всего еще и эксплуатируют представление окружающих о “слабости” женщины и о несовместимости красоты с преступлением.

Полшага до экстремизма

Терроризм — это всегда агрессия, а агрессивность свойственна человеческой натуре. И интересно — по наблюдениям того же Франкла, — что и агрессивность и апатия могут проявляться у одного и того же человека, все зависит от обстоятельств. “Цивилизация преодолевает апатию посредством кофе и укрощает агрессию никотином”.

Ах, если бы все было так просто. От агрессивности полшага до экстремизма, “крайности — это границы, за которыми кончается жизнь, а страсть к экстремизму есть замаскированная жажда смерти”. Вот на этом, на “жажде смерти”, на жертвенности круто замешано тесто, из которого лепятся террористы.

Оно и понятно: перешагнув через свою жизнь, легко перешагнуть и через чужую, жертвуя собой, они требуют других жертв.“В душе осень, мгла, нет никакого интереса к жизни”, — звучит вроде бы вяло, упаднически, но это слова оголтелого экстремиста Богрова, убийцы Столыпина.

О Бриллиант из савинковской “Боевой организации” кто-то из соратников сказал: “Смерть казалась ей заслуженной и долгожданной наградой”. Знаменитые Егор Созонов (убийство Плеве) и Иван Каляев (убийство великого князя Сергея Александровича) не мыслили теракта без одновременного принесения в жертву самого себя. Не очень-то доверяйте тем, кто готов жертвовать собой, остерегайтесь самоубийц — это первые кандидаты в террористы!

Для человека, постоянно пребывающего на грани жизни и смерти, живущего “великой тайной” подготовки теракта, естественны склонность к замкнутости, одиночеству, чаще — к мрачной отчужденности. Это тоже “фирменный знак” террориста. Таковы Засулич и Каплан (“болезненная замкнутость”), Бриллиант и Леонтьева (“женщины монашеского типа”).Апофеозом параноидального противопоставления себя обществу явилась жизнь американского террориста-маньяка Кужинского, прозванного прессой Унибомбером: университетчик, высококлассный математик, он рассылал в различные университеты пластиковую взрывчатку, сея смерть среди случайных незнакомых ему людей. Мотив?

Это его протест против нарушений экологии. В молодые годы он соорудил себе за городом деревянную избу, “забыв” провести воду, канализацию, газ, электричество, телефон. Ни телевизора, ни радио, ни газет, ни работы. Ел, что добывал охотой. Так продолжалось двадцать семь лет (из них восемнадцать он рассылал свои смертоносные бандероли), пока, наконец, полиция не “вычислила” его, пятидесятитрехлетнего. Гнусная жизнь.

“Отцы и дети”

Прослеживая бесконечную цепочку терактов, невольно обращаешь внимание, что почти всегда это выстрелы “молодых” в “стариков”, “детей” в “отцов”. В какие бы политические одежды террористы не рядились, за каждым терактом отчетливо прочитывается и эгоистически-озлобленное: “они заняли наши места в жизни”.

В значительной степени — это еще и удовлетворение комплекса неполноценности покушающегося. Как правило, террористы на заре жизни получают “какое-то образование”, но они не имеют его в той мере, чтобы чувствовать себя своими среди действительно образованных людей. Их суждения о предметах и явлениях часто поверхностны, на уровне эмоций и инстинктов, в них нет разума и логики, и поэтому они не принимаются, а то и высмеиваются окружающими.

В карьере они не преуспели, социальная их значимость мизерна. Отсюда тяга террористов к позе, таинственности, мистической атрибутике.

Вот впечатление Кони о Засулич, когда он увидел ее сразу же после покушения: “Этот взор, возведенный “горе” из-под нахмуренных бровей, сжатые тонкие губы над острым, выдающемся подбородком и все повадки девушки носили на себе отпечаток решимости и, может быть, некоторой восторженной рисовки”. Оправдывая происшедшее, проницательный Кони вряд ли испытывал симпатию к “новоявленной Шарлотте Корде”.

А вот перед нами Т. Маквей — боль, позор, потрясение Америки, это он подогнал начиненный взрывчаткой грузовик к федеральному зданию в Оклахома-сити — взрыв унес 168 (!) человеческих жизней. Ветеран “войны в Заливе”, награжденный шестью орденами и медалями, типичный американец с волевым рельефным профилем ковбоя, рекламирующего “Мальборо”, он, не найдя себя в мирной жизни, заразился идеями очищения “белой” Америки от негритянского и еврейского засилья. Об этом говорят многие, выступают в печати, на митинга, в конгрессе, идет политическая борьба, порой очень жестокая.

Маквей избрал свой путь, но ведь нужно же иметь какое-то нравственное обоснование, хотя бы для себя. Когда его арестовали, он был в майке, на груди которой значилось — “древо свободы должно подкармливаться кровью патриотов и тиранов”, а на спине через портрет “отца нации” Линкольна шла надпись — “так будет всегда с тиранами”. И обе стороны забрызганы типографскими каплями крови”. Поза? Дешевая рисовка? Оказывается, не очень-то дешевая...

Пожалуй, этот момент — нравственное обоснование совершаемых терактов — важнейший в понимании террориста, если вообще можно его понять, да и стоит ли? (ведь “понять значит простить”). Когда для доказательства правительству неправильности его политики, превращают в кровавое месиво тела десятков случайных людей, то должна же в этом быть какая-то “высшая идея”? Так вот “идейные” террористы, как правило, неплохо владеют текстами Писания, немало размышляют над Заповедями. Они признают “не убий”, однако с легкостью ставят после этого “но”, позволяющее развернуть библейский запрет в любую сторону. Хотя бы и в противоположную. А разрешение на это дают себе сами.

“Страшно поднять руку на человека, но (вот это “но”) я находила, что я должна это сделать” — сказала Засулич в суде. Как-то робко Вара Ивановна сформулировала, хотя, пожалуй, двойное “я” в концовке каждой фразы ясно указывает, что не Богу отводила она право распоряжаться человеческой жизнью, по крайней мере, не только ему. Другие, следующие за нею, более определенны.

“Я знаю, что все, что в интересах революции, — допустимо и справедливо, хотя с точки зрения человеческой морали это было неприемлемо” — пишет в письме Коноплева, соратница Каплан. “Я ненавижу человека, которого никогда не видел, Столыпина. Партия — это я” (Богров). И все доводит до логической завершенности Савинков, руководитель эсеровских террористов: “Одно из двух: либо “не убий”, и тогда мы разбойники, или “око за око, зуб за зуб”. А если так, то к чему оправдания? Я так хочу и так делаю”. Рассуждая подобным образом, он отбрасывает как не нужный словесный хлам и “интересы революции” и “целесообразность”. Можно убить и мужа своей любовницы.

“Кто дал тебе право? Кто позволил? — Я сам позволил себе”.

* * *

Вместо заключения. Представим себе здорового человека, уверенного в долгой жизни, окруженного детьми и друзьями, образованного, имеющего интересную работу, не бедного, дышащего чистым воздухом и пьющего чистую воду. Ничего особенного, обычный человек, каким он и должен быть. Может он пойти на преступление?

Юрий НОСОВ,

профессор.

17.06.98