Ель у мавзолея. Как серебристая красавица прижилась в России

Продолжительность ее жизни пятьсот—восемьсот лет. Но та, о которой я расскажу, всегда молода! ее всегда выдергивали из земли, вроде как “перестарку”, ранним утром, едва она достигала определенной высоты. А на ее место сажали более молоденькую, “навырост”...

Так и идет эта череда, чтобы рядом с Мавзолеем всегда одного росточка елочки были. Я не мыслю без нее и Кремлевской стены. Седая древность и седая юная ель.У этой ели необычная судьба, накрепко связанная с жизнью старого садовода Ивана Порфирьевича Ковтуненко. Знал его сам. Много слышал от других:

“В первые послевоенные годы наградили его именными золотыми часами. Однажды работал он в поле с бригадой девчат. Те не могли дождаться конца смены — спешили на танцы. Каждые пять минут справлялись: “Сколько времени?..” А его, когда трудился, лучше не беспокой. Раз ответил, второй, а потом хвать часы о камень: “Не приставайте больше, работать мешаете!..”

“Когда ВДНХ открывали, наш совхоз послал на выставку много разных саженцев. Чтобы подготовить их к зиме, выехал в Москву наш агроном. Месяц просидел он в столице, а всех дел не переделал. А больше, как месяц, в командировке быть нельзя, по закону, значит. Ну, он телеграмму, конечно, так, мол, и так — выписывают из гостиницы. Порфирьич ему ответ:

“Сиди, буду высылать тебе свою зарплату”. Разумеется, потом все уладили...”

“Бранится он на московских товарищей: ель-то, что у стены Кремлевской, самая первая, самая большая, которую он после смерти Ильича в столицу послал, седину потеряла. Он говорит, чтобы “серебро” восстановить, надо шурфы возле корней пробить и удобрения туда...

Просто, а вот он так и сделал с нашей, нальчикской. В парке она стоит, серебряная теперь”.“Розы он вывел, ароматные и к морозам стойкие. На Пискаревском кладбище наши розы, в Сибири их встретишь”.

Бывало, называли его и чудаком. Но если это за любовь, какая только есть у него и которую он всю без остатка отдал своему делу, за характер, подчиненный лишь любви к земле, пусть тогда называют. Побольше бы таких чудаков, простых, неприметных в своей скромности, всю жизнь раздаривающих добро не по чайной ложке — морем.

Пожалуй, он вырастил за свою жизнь целый лес. Но серебристая ель занимает особое место в этой жизни. Наперед забегая, скажу: за ель Иван Порфирьевич Ковтуненко удостоен Сталинской премии.

Бывший министр коммунального хозяйства Кабардино-Балкарии А.Т.Афаунов рассказывал:

— Прибежал ко мне старик и говорит: “Кто же, как не я... А тут — премия... За что? Обычное, мое дело”. Вот такие тогда встречались люди, хотя не просто было вырастить серебристую ель. Вскоре после войны ели в Нальчике дали семена. Первые семена в нашей стране. Ценятся они дорого, собрали их всего шестнадцать килограммов. Посеяли, а на двенадцатый день всходы полегли.

Как тень, никого не замечая, бродил по совхозной усадьбе Ковтуненко. Не ел, не пил, не спал. Что предпринять? Думали и ученые, но спасти всходы не удалось.

“А может быть... — мелькнуло в голове, и Порфирьич еще и еще раз потянул носом, вдыхая настоенный на солнце запах свежих еловых опилок.

— В своей среде должны расти. Надо попробовать”.Было воскресенье. Но ждать он не мог. Три килограмма оставшихся семян решил высадить в опилки. Четыреста пятьдесят тысяч крепких всходов потянулись к солнцу. Так канадская ель прижилась на нашей земле.

Помню, я приехал в Нальчик и увидел в специальном хозяйстве два миллиона елей от двух до восемнадцати лет. И был там “кремлевский участок”. Ели для мавзолея.

Я видел этот солнечный уголок с ровными рядами серебристых красавиц. Ростом они со своих сверстниц, которых мы видим у мавзолея. И стоят они, всегда одного роста, как гвардейцы в вечном карауле. Только они теперь и несут службу здесь.

А дорассказал мне историю серебристой ели сам Иван Порфирьевич Ковтуненко. Просидели мы с ним часа два, а он только чуть обмолвился о себе. Все больше о несделанном вел речь.

Не мог я оторвать взгляда от рук его. Они лежали на коленях, тяжелые, узловатые, как корни деревьев. И как не вязалась с этими руками коробочка валидола... А сам он весь светился тем неугасающим пламенем, который есть в людях, много сделавших и не успевших еще много сделать, много добра раздававших и неудовлетворенных тем, что человеку отпущена всего одна жизнь.

В 1916 году Ковтуненко стал работать в питомнике на станции Нальчик. Сюда вскоре после революции и забрели вагоны с серебристыми елями. Куда они шли — никому неведомо. Вспоминают, какой-то купец заказал их, кажется, в Канаде, прельстившись диковинкой — ведь в России таких серебряных красавиц прежде никогда не было.Так возник первый питомник. Все силы отдавал Ковтуненко полюбившейся ему серебристой красавице. Первая кремлевская ель была взята здесь, отсюда ель уехала и на Днепрогэс.

Начинали на двух гектарах земли, а нынче питомник раскинулся на площади в десятки гектаров. Но дело не только в размерах. Питомник стал уникальным. Под Нальчиком живут представители флоры всех континентов. В хозяйстве есть свой ботанический сад.Ель Ковтуненко встала на Мамаевом кургане, она застыла возле Брестской крепости и Смольного. Серебристую ель теперь можно встретить во многих городах и селах России.

Владимир ЧЕРТКОВ.

Нальчик—Москва.