Жизнь под грифом "Совершенно секретно"

Он сидит напротив. Красиво посаженная голова, аккуратная прическа, чисто и опрятно одет... А говорили, с трудной судьбой, пить вот бросил. Да тут и не видно алкоголя. Можно назвать красивым, но лицо портит изувеченная нижняя челюсть... ''Это я когда в плену был, под Назранью... Мне тогда прикладом зубы выбили'', - как будто прочитал мысли, ну надо же... Глаза у него, как у ребенка, синие и какие-то доверчивые... И уже через полминуты возникает ощущение, что мы знакомы, просто давно не встречались по разным причинам.
''...Зовут меня Станислав Трошин. Родился ровно пятьдесят лет назад в Георгиевске. Там у меня, говорят, полно родни, брат, сестра... Только никогда мы не виделись, потому что я детдомовский. В возрасте полутора лет папа и мама сдали меня в приют. Причин не знаю, но знакомые потом, когда я уже совсем взрослым был, установили, что мама у меня партийный работник, папа - летчик-испытатель.

''Но, погодите, Станислав, так многим деткам говорили, чтобы дать хоть какую-нибудь надежду на жизнь...''.

''Нет, скорее всего, это правда. Люди, искавшие моих родителей, были, как говорится, ''из органов''. Им просто необходимо было навести обо мне справки. Поймете, почему... Потом''. Потом я учился и жил в интернате. Тяжко там было, голодно... Времена-то от войны недалекие. Мы, пацаны, вечно искали, чего бы съесть. Помню деда, который хлеб возил в телеге: увидит, что мы крошки из щелей в его бричке выбираем, так кнутом нас и потягивал. Это было уже тогда, когда Хрущев кукурузой кормить начал. Но все равно, детдом вспоминаю с благодарностью: именно оттуда я и ушел на учебу в Севастопольское военно-морское училище. Напутственное слово сказал мне директор интерната Анатолий Титович. С тем и начал служить. Училище закончил на ''отлично'', можно сказать, блестяще. Первый орден Красной Звезды получил именно там: за спасение сорока двух человек. К сожалению, рассказать об обстоятельствах не могу. Моя жизнь с тех пор окутана определенной государственной тайной. Учили нас не просто боевым морским наукам: из нас, мальчишек, специально отобранных, готовили спецподразделение. Мы должны были воевать и выживать в условиях, которые нормальный человек назовет преисподней и в которых уж точно не выживет. А нас учили еще и воевать в таких условиях''.

Да, что-то такое я слышала, будучи ''офицерским дитем'', от взрослых: из безродных пацанов делали суперсолдат, что-то вроде ''морских котиков'', ''песчаных тигров'', да хоть как назови... Похоже, такие ребята в свое время дворец Амина в Афганистане брали. Ну, это другая тема... Станислав видит, что я не очень как-то верю, горячится: да я к вам в орденах и медалях приду, сами посмотрите! Да верю, верю... Просто впервые вижу такого солдата.

''Закончил я училище, и сразу же Родина начала отправлять нас на задания. Был на всех континентах: в Африке, в Азии, в Латинской Америке. Нам фотографироваться не разрешали и до сих пор не рекомендуют, только на документы, но мы ж молодые дураки были, тайком ''нащелкались''. У меня есть фотографии в альбоме. Иногда смотрю и сам не верю, что такое было, что уж тут про вас говорить...Женился, еще когда учился. Сын родился, Игорь. Папа по делам то в одной стране, то в другой, а они сами хозяйничали с мамой. Ушел из армии в 84-м году: в одной латинской стране бились за наркотики. В смысле, мы - чтобы уничтожить, а нам американцы не давали. Ну, притравили они нас газом. В себя пришел в госпитале, в Ташкенте, повезло мне тогда, выжил... А ребята мои - нет... Лечился долго. А потом поддался на уговоры жены, да и уехали мы сюда, в Ставрополь, стали жить в тещином доме. С тещей, естественно. Было неплохо, но недолго: сына в армию призвали. Там он погиб, выполняя никому не понятный и не нужный тогда интернациональный долг. А вскоре и супруга умерла, не вынесла горя.

Я остался один. Какое-то время держался, работу искал... Но кто даст работу человеку, умеющему только воевать? В криминал разве что было податься? Но встать на сторону тех, с кем приходилось воевать?.. Никогда! Выход нашелся сам собой - запил. И пил еще не так много, когда встретил знакомого по службе. Тот уже в чинах был, служил в госбезопасности. Он и увидел, что погибаю, работу предложил, связанную с командировками. Командировки, сами понимаете, какие были, в горячие точки. До сих пор не имею права разглашать... Домой вернулся - теща дом продала. Я остался бездомным. Безродным. Никому не нужным. Вот здесь я и запил по-черному. Пил все, что лилось: водку, одеколон... Жил то в подвалах, то на чердаках. Когда жил на чердаке на Советской, в доме со шпилем, мне один парень еду носил: никогда его не забуду. Побирался, у церкви стоял... Сейчас стыдно вспоминать, до чего дошел: бывшие сослуживцы не то что руки не подавали, отворачивались при встрече. И я их не виню. К тому времени у меня уже два ордена было, Красной Звезды. Второй привез из Таджикистана... Это было уже после того, как пить бросил и в Таджикистане послужил.

Пить бросил враз, за несколько часов. Спускался с чердака на Советской, и вдруг слышу голос жены и сына: ''Перестань пить, а то мы тебя ЗДЕСЬ любить не будем!'' Постоял я тогда, пооглядывался... Купил бутылку и похмелился в последний раз. Привел себя в порядок, насколько это было возможно, и в 37 лет написал рапорт: ''Прошу принять на службу...'' Приняли, стал контрактником - ''контрабасом''. В Таджикистане стояли мы на границе, охраняли наши южные рубежи. Меня никто нигде не ждал, я и себе-то был не нужен, воевал - и все. Были какие-то женщины, я их вспоминаю с уважением, и только... О любви забыл, о семье не думал. Не для меня, и точка.

В девяносто пятом наш отряд перебросили в Грозный. Потом Гудермес, Кизляр...

Там пошли в разведку....Под ногами у нашего товарища взорвалась мина. Помню, как летел головой вперед... Очнулся под Назранью, в плену. Рядом со мной был Санька, наш паренек, новобранец, восемнадцать лет с половиной. Что делать? Чеченцев десять человек, все братья, хозяева, значит, наши. Для начала нас избили. Я потом сам себе рану зашивал на лбу, простой иголкой, обычными нитками. Видите, как хорошо получилось? Однажды, увлекшись побоями, они мне прикладом зубы вместе с куском нижней челюсти вынесли... Как выжил, не знаю... Бог, а может, мои там, на небесах, увидели и помогли мне...

Работали мы по-черному. Чеченцы заставляли нас полоть кукурузу, двадцать пять гектаров. Раздевали до трусов, чтоб не сбежали, тяпку в зубы - и вперед, на плантацию. Наш камуфляж с нас сразу сняли, дали какую-то рванину гражданскую. У меня рубашка была белая, без рукавов. Одеваться позволяли только вечером, после обыска. Чтобы нас еще больше унизить, обыск поручали ''сестре''-боевичке. Кормили... Да почти не кормили: кусочек хлеба с килькой и вода в арыке, хоть залейся.

Все эти два месяца, что мы там были, я старался ни о чем постороннем не думать. Ждал, когда же можно будет бежать отсюда, когда же подвернется удачный момент. По ночам не думать было невозможно: тихо кругом, только собаки лают сторожевые, да воспоминания всякие... С Саней все время шепотом переговаривались: боялся паренек, совсем ведь ребенок еще... Успокаивал его как мог, хоть и понимал, что от этих собак что угодно можно ожидать. Через два месяца момент сам подвернулся: чеченцы предложили принять их веру. Я не отказался, попросил только время. Дали одни сутки. Я понимал, что, приняв ислам, буду вынужден доказать лояльность - убить русского. А эти все на камеру снимут. Ближайшим русским был Санька...

К тому времени наши мучители уже несколько расслабились, по пятам не ходили. Охраняла нас одна боевичка, а она, как выяснилось, поспать любила. ''Давай Саня потолок нашей клетухи ломать''. Сам говорю, а сам бога молю, чтобы потолок из мазанки был, а не из досок. Ковырнул его, точно, глина с соломой посыпалась. Стал активнее ломать, молясь, чтобы собаки не учуяли. Саня все допытывался: кто ты такой? ''Строитель'', говорю. Когда дыра увеличилась и мы смогли выбраться на крышу, было еще совсем темно. Мы сразу же побежали в лесополосу. Бежали так, что ветер обжигал легкие. Был июль, двадцатое число. По известным мне приметам определил, что сейчас чуть больше полуночи. Километров шесть бежали, пока не услышали шум моторов. Залегли мы в канаве. Благо дождик шел, тихо так шуршал... Я рубаху свою скинул, чтоб не белела, под себя сунул. Притаились мы... Вот они, голубчики, фары видно. Поймают, значит, все, в живых нас не оставят. Сердце так колотилось, в тишине мне казалось, что слышу, как у моего друга в груди стучит...

Подъезжают... Проехали: из окон машин автоматы торчат. Мы чуть отдышались, а потом еще пятьдесят пять километров до Слепцовки добирались: там железная дорога. Поезд увидели ''Махачкала - Москва''... Как мы к нему бежали!!! Надо было запрыгнуть в последний вагон. Хоть бы он был общим! Он оказался не только общим, но и пустым. Мы заскочили в тамбур, потом в купе, забились в багажники в купе и притаились. Я понимал всю хлипкость нашего убежища, но и здесь провидение было на нашей стороне: багажную полку не поднимали ни у меня, ни у Сани. Зато наши преследователи тоже мух не ловили: заглядывали и в наш вагон. Потопали и убежали - поезд уже набирал скорость. Я нашел какую-то дырочку и через нее дышал. ''На мне'' сидели плотно, я, как мог, приблизительно прикидывал, где едем и жив ли, не задохнулся ли Саня?

Доехали до Моздока, я услышал станционный шум. Ну, думаю, теперь бы до Георгиевска добраться, и все, дома.

Добрались. Стучусь в крышку своего ящика. В купе такой переполох поднялся! Дед, что на мне сидел, подскочил, как ужаленный. Я выбираюсь из ящика, и бабку-чеченку с другого стягиваю. Она: ''Шайтан! Шайтан!'', кричит. - Какой шайтан?.. Саня там живой ли? Представляете картину? В купе неизвестно кто, черный, грязный... Мы не стали дальше слушать, в коридор вышли. За окном родные поля... Все, Санек, вырвались из ада! Вырвались и живы!

Проводник, увидев нас, сразу все понял. Говорит, что уже возил таких беглецов, как мы. Пообещал без проблем довезти до Минвод. ''А там, ребята, сами уже''. В Минеральных Водах мы сунулись было из вагона, смотрим: на перроне, перед нами прямо - наши! В смысле, чеченцы наши! Стоят, озираются. Проводник нас быстренько на другую сторону вывел, дал по десять тысяч теми еще деньгами, десять рублей по-нашему. Сказал, надо нам к аэропорту пробираться. Но, не поверите, повезло, уж не знаю, в какой раз: встречаю я водителя-камазиста, который нам в армию ''гуманитарку'' привозил. Уже по дороге рассказал ему, что с нами произошло. Приехали в Ставрополь. У Нижнего рынка опять видел своих преследователей. Я зашел в Октябрьское РОВД, уже ничего не боясь, рассказал все изумленному знакомому сотруднику. Рабовладельцев наших задержали, нашли оружие в салонах машин.

С попутчиком моим, Саней, расстались, он отправился куда-то там на допросы. А потом, наверное, домой.

А когда я в военкомат пришел, вот где удивились! Девочка-машинистка, знакомые просто в столбняке были: ''Мы же тебя в книгу Памяти собрались вносить!''.

И еще раз я встречал своих бывших хозяев: у церкви, у той самой паперти, где милостыню просил. Пошел поставил свечку, помолился с другом, а они навстречу: ''Вы первые русские свиньи, которые от нас сбежали! А за тобой пуля гонится''. ''Это я за тобой приду, хоть с того света, готовься!'' Их, оказывается, по амнистии отпустили.

Когда собрался я увольняться из армии, один знакомый генерал пошутил: расстреляю лично, если уйдешь... Но... пора. Дом у меня теперь есть на хуторе, неподалеку от города. Там красота такая, прямо санаторий с водоемами. Деревья я посадил, надо дальше жить. Иногда ложусь спать и думаю: может, моя жизнь мне приснилась?...Ребята мои погибшие снятся, обступают меня, разговариваем... Один я... Трудно. Одно время надеялся с родней встретиться, но сейчас уже и не уверен, нужен ли им буду?''.

Тут только выясняю, что Станислав вообще-то в брачное агентство пришел да заблудился. А тут и я с разговорами. ''Мне бы такую женщину найти, чтоб понимала, что душа изранена. Я не пью, все умею делать. И по хозяйству тоже...''

Он смотрит на меня глазами ребенка, в которых плещется надежда: а вдруг? А вдруг жизнь еще повернется к нему другим боком, не увешанным оружием, без стрельбы и погонь, без смертей.

Пообещал еще зайти и ушел. Прямо, не сгибая спины, русский герой - маленький оловянный солдатик.

А я вот сижу и думаю: как представить рассказ о нем? Может, как брачное объявление?

Анна Корсикова
Источник: Вечерний Ставрополь "> Вечерний Ставрополь