Я убила 22 человека. Плакать по ним не буду!

В 17 лет жительница Саранска Клавдия Вергасова едва не попала в гестапо, а пройдя школу снайперов, стала мстить. Она видела, как немцы поднимали на штыки взятых в плен девчонок-снайперов. Убив 22 фашиста, она нисколько не сожалеет об этом и до сих пор считает, что «немец» и «зверь» — одно и то же.

Деревенский иуда продал мать и отца

Война для 17-летней Клавдии Дороховой началась летом 42-го, когда в ее родное село Осколище Курской области вошли немцы. Церковь стала самым страшным местом. В одном ее приделе разместилась комендатура, в другом — гестапо. И золоченый крест на куполе, каким-то чудом не срубленный большевиками, теперь уже не просто напоминал об адских муках, а точно указывал на место, где эти муки принимают.

Нашелся в селе и свой иуда — мужичок по фамилии Пантелеев. Он и донес немцам, что отец Клавы — Иван Дорохов, коммунист с 1929 года — работал в суде. Отец к тому времени уже воевал в действующей армии, и тогда вместо него в церковь повели ее мать.

Сразу после этого ареста в дом Дороховых пришла тетка: «Уходить тебе, Клавка, надо. Младших я к себе возьму, а ты уходи. Вас теперь в покое не оставят. Если вслед за матерью не уведут, так в Германию на каторгу угонят».

Прожив две недели под оккупацией, Клава и сама понимала, что от немцев хорошего ждать нечего. Младший брат Миша (ему тогда 10 лет было) играл с другом в саду, когда к колодцу подъехала машина и фашист приказал пацанам ее вымыть. По-немецки приказал. Пацаны, конечно, не поняли, смеяться начали. Взбесившийся гитлеровец схватил Мишу за шиворот и поднял над колодцем.

И бросил бы, да дядя Петя, инвалид, прибежал, умолять начал: «Пан, пан! Отпусти парнишку, ради Христа. А машину я тебе сам вымою».

И тогда Клава вместе с двумя подружками — Нюрой Алексеевой и Таней Носатовой — ушла из родного села. Девушки недели две шли лесами, боясь нарваться на представителей новой власти. Несколько раз проходили через места боев, видели осыпавшиеся траншеи и огромные воронки. Оружия там валялось много, но девчонки даже не подумали вооружиться. Стрелять они еще не умели.

Метр с каской

В лесу у города Щекино шатавшихся от голода девчат перехватили наши разведчики и отвели в часть. Там какой-то командир посмотрел на них сочувственно и сразу поверил их рассказу: «Эх, девчонки, вы-то за что страдаете?» Через день они были уже в подольской школе снайперов и отъедались в солдатской столовой. Об одном только жалели подруги — после бани их остригли под мальчишек. Армия и красота, увы, несовместимы...

После распределения девчонок разлучили. Роты формировались по росту. В первой — самые высокие, во второй — пониже и так далее. Курсант Дорохова на построениях стояла в последней шеренге 4-го отделения 4-го взвода 4-й роты. Впервые увидев это отделение, начальник школы не знал, плакать ему или смеяться. Заметив про себя, что винтовки гораздо длиннее «солдат», он дал им стойкое прозвище Карандаши. Одна Дорохова чего стоила: худая, маленькая, ноги в сапогах болтаются. На нее даже форму долго подобрать не могли. Росту в ней было — метр с каской. Гимнастерку с шароварами кое-как нашли, шинель ушивать пришлось, а вот с сапогами беда: самые маленькие на складе — 37-й размер, а у Клавки нога — 34-й. Только через неделю старшина откуда-то привез подходящий размер.

Боевая учеба — ничего особенного: подъем, зарядка, проверка по форме №20 (на вшивость), завтрак — и на занятия. Первым делом строевая. За ней — политподготовка: речи товарища Сталина и сводки Совинформбюро. Потом стрельбы. Два месяца из обычных «трехлинеек» стреляли, потом снайперские выдали. В день по пять патронов. В казарму возвращались в девять вечера, вымотанные до предела. Землячек — Таньку с Нюшкой — видела только в строю, некогда было даже словом перекинуться. Выходных-то совсем не было, самое сладкое слово — «Отбой!».

В пару Клавдии назначили Капитолину Мелкозерову, сибирячку с раскосыми глазами таежной охотницы. Их кровати стояли рядом, так что спали они только в обнимку. Оторванная от семьи, Капа всю свою нежность перенесла на новую подругу. Даже называла ее, как младшего брата, — Ленькой.

Первого немца я «отпустила»

Первого своего немца Клава убить не смогла. Где-то под Курском она поймала в прицел пожилого фашиста в каске... и не смогла нажать на спуск. За спиной у него был большой термос, и Клава решила, что нельзя убивать человека, который несет еду другим. После этого несколько раз брала на прицел других немецких солдат, но выстрелить так и не смогла. Капа своего тоже упустила.

Вернувшись в роту, Клава получила страшнейший нагоняй. Командир роты снайперов Нина Соловей долго ругалась, говоря о зверствах фашистов и священном долге каждого советского солдата. Короче говоря, в следующий раз Клава уже не сомневалась. Через две недели на ее счету были уже шесть убитых немцев и медаль «За боевые заслуги». Убивая, девчата не мучились ни малейшими упреками совести: «Враг? Враг! Приказ есть? Есть! Стреляй!»

Когда Красная Армия освободила родное село Клавдии, она получила письмо от тетки. Та писала, что мать из гестапо выпустили, но дойти до дома она, до полусмерти исхлестанная плеткой, не могла. Живого места на ней не осталось, и рубцы никак не заживают. Вот тут для Клавы началась другая война. Наревевшись, она отпросилась у командира роты и пошла на берег Днепра. Даже Капе ни слова не сказала. Снайперская пара нужна, чтобы попадание подтвердить, но как раз это Клаву в тот день меньше всего интересовало. Она шла мстить. Цель сначала услышала: по воде далеко разносилась мелодия «Катюши». Потом увидела плот с пятью немцами, неспешно плывущий метрах в ста от берега. В прицел хорошо видно: все молодые, радостные какие-то, поют во все горло.

Первым умер тот, что, сидя на корме, рулил веслом. После выстрела он опустил руки, уронил голову и замер. Поняв, что по ним стрелял снайпер, другой немец прыгнул в воду, но его голова выделялась четким пятном на фоне березовых бревен. После второго выстрела он медленно ушел под воду. Трое оставшихся в живых начали метаться по плоту, но один за другим падали от точных попаданий в грудь. Труднее всего было попасть в последнего, который совсем обезумел от страха.

Плот с трупами медленно уплыл по течению, Клава обессиленно прижалась лбом к холодному прикладу и... ослепла. Видно, так напрягла зрение, удерживая цель в перекрестье прицела, что глаза не выдержали. До самого вечера она пролежала в прибрежных кустах, с ужасом ожидая, что на нее могут выйти немецкие разведчики и взять в плен. Что она, слепая, сможет сделать: у нее всего одна граната и пять патронов. Вот так в первой роте двух девчонок в плен взяли, а потом одну на виду у всех на штыках над бруствером подняли.

Бог миловал, Клаву нашли свои, зрение восстановилось. Через месяц за пять уничтоженных в тот день фашистов Клаву Дорохову наградили второй медалью «За отвагу».

Фашисты опробовали «душегубки» на младенцах

Война для Клавы закончилась под Варшавой. Немцы, скорее всего, заметили блики оптических прицелов и накрыли позицию снайперской пары шквальным минометным огнем. Один осколок пробил Клаве легкое, другой, как топором, срубил все пальцы на правой ноге. А Мелкозерову, ее любимую Капочку, убило.

После госпиталя Клаву комиссовали, она вернулась в Осколище и услышала историю, от которой зашевелились волосы. В 43-м году в их районе появилась странная машина с закрытым кузовом-коробкой. Она ездила по окрестным селам, и в этот кузов немцы бросали детей младше пяти лет, вырывая из рук обезумевших матерей.

В Осколище машина остановилась на краю оврага под названием Красный Яр. Три десятка детских тел немцы свалили в кучу на дне оврага и уехали. Некоторые дети еще дышали, пытались звать маму. Воющие от жалости и ужаса женщины несли их домой, пытались отпоить молоком, но не выжил никто. Вскоре умерла мама, так и не оправившись от гестаповских истязаний, и Клава уехала в Ленинград. Там вышла замуж, стала Вергасовой. Потом жила в Оренбургской области, а два года назад переехала в Саранск, к внукам.

Всего за войну она убила 22 немца и нисколько об этом не жалеет. Клавдия Ивановна живо интересуется происходящим в мире и до сих пор не может спокойно смотреть на переговоры наших политиков с властями Германии: «А мама? А отравленные дети? Немцы они и есть немцы — такое не прощают!..»

Источник: Столица С "> Столица С