Ленинградская история: сага о грязном сахаре...

Я — человек молодой. За время еще недолгой жизни мир вокруг настолько сильно переменился, что детство, проведенное в этом городе, в этой стране, представляется уже как прожитое на чужбине в другую эпоху. Да, сейчас у меня другая Родина. Я уже никогда не буду так любить, как прежде, мой родной город. Все здесь теперь иное.

Некоторые из моих родственников так и остались в той стране, остались иностранцами за границами временными, историческими; жизни и смерти. Моя прабабушка, бабушка Настя, как я ее называл в детстве, умерла в конце 70-х. Она была верующей и, пожалуй, только одна из всех родственников, кто верил и верил истово, не скрывая своей религиозности, — именно таким сухим, секуляризованным термином очень долго определялось для меня внешнее выражение духовной жизни. Раньше, когда я вспоминал бабушку Настю, предо мной представал образ набожной бабули с глубокими морщинами на лице, бумажными иконками в руках, черным платком на голове, и ничего большего в ней я не видел. Кто знает, может быть, она и вымолила у Господа, чтобы кто-нибудь из нашего рода пришел к истинной вере, чтобы не кончился наш род в наказание за неверие нескольких поколений. С недавних пор, после крещения, мир стал показываться мне с невиданных сторон, и образ прабабушки тоже переменился. Преобразилась она в моей памяти. За всеми ее морщинками, иконками, платочками открылся поразительной силы духа человек. В детстве я видел ее всего несколько раз. Но ничего не стоят эти встречи перед тем, что рассказала о ней недавно мне мама. Это редкий случай, когда опровергается поговорка "Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать".

В блокадную зиму 42-го, во время смертельного голода, когда человеческую душу выворачивало наизнанку, а сами люди, казавшиеся благочестивыми, были готовы пойти на любую низость, бабушка Настя и ее муж, мой прадед Феодор, совершили такого рода поступок, подобный тем, через которые Слово Божие, Евангелие, воплощается в жизнь. Сейчас люди больше горят желанием узнать что-нибудь гадкое о других, на какую еще мерзость способно естество человеческое. То, что я узнал о своей прабабушке, вылилось елеем на мою привыкшую к нечистотам душу.

Бабушка Настя еще до войны начала болеть туберкулезом. Жила она с мужем и детьми в комнате большой коммунальной квартиры на Синопской набережной. Все соседи, узнав о болезни, перестали с ней общаться: не заходили в комнату, где боялись заразиться, старались не встречаться в коридоре с носителем заразы. Но вот пришла война. Голод. Сорокоградусные морозы. Страх перед будущим.

Когда я читаю о блокаде и пытаюсь представить те критические условия жизни, понимаю, что вообразить такое невозможно. Нужно испытать подобное самому, чтобы понять, какой подвиг совершили блокадники. В этом поистине аду одни своими делами втаптывали себя в грязь, превращаясь в прах, другие возносились душою и прикасались к вечности.

Еще в начале войны немцы разбомбили Бадаевские продовольственные склады. Прабабушка с прадедом нашли и откопали возле него большие комья сахара, смешанные с землей. Они сильно обрадовались находке и окрепли духом, ведь теперь можно было еще долго бороться с голодной смертью. А сколько еще дней будет длиться это "долго", они не знали.

Когда начался страшный голод и перед блокадниками встал вопрос жизни и смерти, чтобы спасти ближних своих, соседей по коммунальной квартире, бабушка Настя и прапрадед кормили всех квартирантов тем самым, найденным у взорванного склада, сахаром до тех пор, пока он не кончился. Выжили почти все.

После войны жильцы той коммунальной квартиры стали очень дружны. Уже никто не боялся заходить к туберкулезнице в комнату. И бояться-то уже, как выяснилось позже, было нечего: когда бабушка Настя пошла к врачу для дальнейшего лечения и получила результаты анализа, радости ее и врачей не было границ — она была совершенно здорова.

Я уверен, что подобных подвигов за время Великой Отечественной войны было немало. Иначе не выстоял бы мой родной далекий Ленинград, не победила бы наша страна сильнейшего врага. Ведь такими поступками люди претворяют в жизнь заповеди евангельские. А пока живо Слово Божие на нашей земле, пока востребовано Оно людьми русскими, не погибнет держава наша, не прекратятся роды человеческие.

Георгий Шевченко, "Православный Санкт-Петербург"