О заманчивых принципах и венке культуры

Все чаще приходится слышать: современное человечество переживает ныне не просто некий системный кризис, но вплотную подошло к ощутимой гуманитарной катастрофе. Нарастает грандиозное агрессивное взаимонепонимание представителей различных культурно-цивилизационных формаций, а сами понятия Цивилизация и Культура соотносятся теперь как едва ли не взаимоисключающие.

Фото: Григорий Померанц: О заманчивых принципах и венке культуры

Речь идёт о принципиальном обмелении духовной и душевной жизни, фактическом прекращении Диалога с Традицией, о роковом падении авторитета книги – и на этом фоне процветании суррогатов, подделок всех уровней, имитаций и ещё раз имитаций…

Я полностью разделяю эту тревогу.

Человечество впервые может само себя погубить. Какой-нибудь идиот с огромными средствами разрушения всегда найдется. Можно, впрочем, надеяться, что островки жизни и культуры уцелеют, и потрясенные люди, как после потопа, сделают несколько шагов к лучшему.

Или, при другом сценарии, вырождение христианской цивилизации отдаст гегемонию Китаю, и из сложившегося тупика китайцы будут вылезать на свой, китайский манер, за который я не ручаюсь.

Мне кажется очень важным понять, что все отдельные принципы, как они ни заманчивы (свобода, справедливость и т.п.), становятся разрушительными, когда перестают быть касательными к незримому кругу гармонии. Сталкиваясь друг с другом, они сплетаются в венок культуры.

Вырвавшись из него и устремившись в дурную бесконечность, по логически безупречной колее, подобной теории Раскольникова, они кончаются бессмысленными убийствами. В романе Достоевского дело ограничилось двумя жертвами, Бакунин требовал трех миллионов голов, Ленин практически это осуществил, но сортиров из золота не построил.

И тогда из крови, пролитой мучениками и фанатиками идеи, выросли драконы, упивающиеся самим запахом человеческих мучений. Все эти чудовища пользуются отдельными идеями, как дубинками, из этого вытекает общая задача защитников культуры: отстаивать первенство духовной цельности против каких бы то ни было абстракций.

Вспомним слова, которые цитирует выдающийся богослов Александр Шмеман: "Принципы – это то, чем люди заменили Бога", писал какой-то англичанин. Принципы должны быть поставлены на место. Надежда на это не умирает во мне".

Теперь о "роковом падении авторитета книги", об опасениях, находится ли в современном обществе место СЕРЬЁЗНОЙ литературе с её пафосом неповторимой человеческой личности, психологизмом, трагедийностью.

Достаточно распространено мнение: на планете вымирают поэты и поэзия, место больших произведений занимают всевозможные эрзацы, приятные глазу, но никчемные для Человека. Это, мол, пугает.

А другие, тоже вполне серьёзные люди, рассуждают о том, что литература исчерпала себя, сказала всё, что могла и хотела сказать, – и повторять за великими бессмысленно. Да и кому это нужно?!..

Напомню, что единой читательской аудитории никогда не было, так же, как нет единой публики концертов, художественных выставок, кинотеатров. Мне было 15 лет, когда меня захватил Шекспир, а в 20 я погрузился в Тютчева, Толстого и, наконец, Достоевского, который до сих пор мой любимый романист.

И сегодня Достоевский одних влечет, других пугает. Оглядываясь назад, я вижу, что меня захватывали книги, написанные в пору великих кризисов, когда «порвалась цепь времен» (Гамлет) и творческое меньшинство пыталось как-то найти, где выход из кризиса. Но если оружие слишком сильно бряцает, то музы молчат.

Предлагаю задуматься, есть ли сегодня условия для глубоких книг? Хотя бы в жанре дневника? Есть ли условия для великих стихов, для современных псалмов, подобных псалмам Давида и хокку Басё (они писались в очень тревожное время)?..

Звучит и такое: в современной России впервые за 200 лет национальная литература не участвует ни в "воспитании народном", ни хотя бы в воспитании элиты общества. Напротив, эта самая элита, дескать, не любит серьёзной, ОБЯЗЫВАЮЩЕЙ литературы, не заинтересована в ней кровно. И задается вопрос: к чему это приведёт?

Мол, известно, в каком прискорбном положении находятся ныне писатели, насколько они деморализованы и маргинализованы, особенно в провинции, из которой и вышли почти все светочи литературы XIX - XX веков.

Должно ли государство помогать ей – или мы это уже проходили? А если всё-таки должно, то как? Или же всё не так уж и плохо, и "образуется само собой"?

Замечу, что элита – это не министры и не олигархи. Пушкин называл высшее общество светской чернью.

Григорий Померанц: О заманчивых принципах и венке культуры

Есть признаки, что этот дух слабеет, что сыновья олигархов, окончившие Оксфорд или Сорбонну, начинают искать чего-то поглубже. Культура сама себя защищает, заражая людей, вдохновляя защитников.

В 1939 году я назвал Достоевского величайшим русским писателем и был за это осужден кафедрой русской литературы и не допущен в аспирантуру за антимарксистское выступление. Но Достоевскому это не повредило.

Не повредит и "защита" молодежи от трудного чтения. Кому нужно, прорвется к Достоевскому. Увлечь, разъяснить может учитель. А заставить читать то, что пугает, – безнадежное дело. Те, кому нужен Достоевский, найдут его, как я нашел Достоевского в эпоху Большого террора.