Пчёлы не любят негров

Я это слышала от одного учёного с кафедры пчеловодства. Ну не обучены пчёлы толерантности и не обязаны всех одинаково любить, на непривычный запах реагируют агрессивно. Русский дух – тоже, как известно, не парфюм. Охотники перед тем, как идти на медведя, два дня не курят, а накануне моются в бане, чтобы не спугнуть чувствительного зверя.

Не любят нас не только медведи. Практически никто нас не любит. С этим мы уже свыклись, а всё равно послушать и почитать про себя всегда интересно: как нас не любят на сей раз.

"У таких гигантских масс не может быть настоящего чувства родного дома: их родина чересчур велика. Не может быть истинного уважения к родному языку, так как на нём говорят слишком многие".

Это взгляд эстонца. Его пытается осмыслить и опровергнуть эстонская писательница Рээт Куду в своём романе "Свобода и любовь", вышедшем по-русски в Таллине в этом году.

"Мать решительно заявила, что общаться с каким-то там русскоязычным не собирается. Не важно, из Армении он или из Сибири. Эстонский народ, в конце концов, добился права на своей свободной земле навеки забыть этот мерзкий язык". Да, любовь эстонки к армянину со встречами в Москве – самая подходящая питательная среда для изучения национальных особенностей.

"Среди моих знакомых эстонцев большинство враждебно по отношению к Москве. Нет на свете более противного, гнусного, неуютного логова, чем этот город, набитый миллионами человеческих существ. И я не умею объяснить своим соотечественникам, почему только москвичи обволакивают меня своей нежностью. Я и себе-то как следует не умею это объяснить".

Но сама попытка объяснить свои чувства (не разделить безоговорочно то, что считается нормой, а объяснить отклонение) большинством встречается в штыки.

"Чего мой городок не знал, того и знать не следовало. Это было дурное, лишнее знание"; "Всё чрезмерно подвижное казалось у нас подозрительным, неуместным и, возможно, преступным".

Этот роман, написанный Рээт ещё пять лет назад, был принят на её родине враждебно. Её обвинили в эстонофобии. В эти же годы Дина Рубина написала роман "Синдикат", в котором тоже попыталась любовно и талантливо порассуждать о евреях и русских. Её обвинили не только в русофобии и антисемитизме, но и вообще в человеконенавистничестве. Турецкий писатель Орхан Памук, заикнувшийся о признании геноцида армянского народа, был подвергнут остракизму в своей стране.

Будь ты трижды талантлив, беспристрастен и справедлив, но разве можно произнести вслух такую, например, правду: "Эстонцы живут в таком уголке всемирной прихожей, где месили грязь ногами буквально все армии Европы. Не государство, а дверь, которую принято распахивать ударом солдатского сапога".

Мало кто из бывших наших "верных спутников" готов признать, что пресловутая "оккупация" исходила снизу, что именно местная национальная верхушка в советские времена стелилась перед "метрополией": "Москвичи были поражены бунтом прежде любезных, покорных, услужливых, лакействующих и угодливых подданных. …Прежнюю покорность раба они принимали за верность. Лесть – за признания в любви".

Во всём оказались виноваты "оккупанты". "Вражда, тихо тлеющая исподволь, куда коварнее открытой ссоры. Она портит характер нации. Тем более, когда нация такая крошечная".

Если в средние века хотя бы у королевского шута была привилегия говорить правду, теперь даже сочинителю романов свобода высказывания не прощается. Слова, которые я слышала от одной американской славистки: "Я не разделяю вашу мысль, но мне интересно, как вы думаете" - большая редкость в нашей нетерпимой жизни.

Но нетерпимость уже достигла того предела, за которым мы вот-вот начнём опять любить друг друга. За наши странности: что русскому здорóво, то немцу смерть.

Вчера услышала историю про одного русского советского поэта, как он отправился в круиз вокруг Европы с заходом в двадцать семь портов. Он не вышел ни в одном из этих двадцати семи портов, пил водку у себя в каюте. Причём русскую.