Друг человека или враг народа?

Первой ласточкой, как сейчас помню, была статья в «Литературной газете». В статье приводилась леденящая душу статистика покусов, произведенных собаками так называе­мых бойцовых пород среди мирных гра­ждан.

Вместо того чтобы предпринять запретительные меры на этапе, когда собаки с повышенным охранным инстинктом еще не стали предметом доходного бизнеса или когда граждане еще не убедились окончательно, что от безудержно растущей преступности их безудержно растущую собственность не защитят правоохранительные органы, мы дождались ситуации, требующей уже не инструкций и не лицензий, например, на содержание свирепого животного, а по-настоящему репрессивных санкций.

Ясно также, что человек, самозабвенно любящий свою собаку, готов заплатить любые деньги, чтобы его с другом не разлучили. Соответственно, пришла пора подготовить общественное мнение, накачать всех злобой и ненавистью к псу, повинному только в том, что его селекционировали специально для караульной службы, а хозяин купил для забавы и самоутверждения, понятия не имея о психофизических особенностях и методике воспитания.

Хотя существует множество пород, веками разводимых сугубо для декоративного содержания. Вместо питбуля можно за те же деньги приобрести добрейшего шарпея, вместо мастифа завести мирного лабрадора.

Нет! Дождавшись, когда ситуация окончательно выйдет из-под контроля и в страну свезут племенной брак со всех питомников мира, власти приготовились драть три шкуры с владельцев, принимая фискальные законы, а журналисты навострили перья на дело разрушения многовекового контакта человека и собаки. Цель была во многом достигнута.

Семейство моих друзей до сих пор оплакивает милейшего, безобидного и уже немолодого чау-чау. Этого медношерстного корейского красавца звали, конечно, Чучхэ — вождь, предводитель, но из-за синего языка, как будто он то и дело слюнил химический карандаш, чтобы занести в протокол какую-то важную резолюцию, чаще дразнили Писарем.

Чучхэ справлял нужду в самом дальнем углу площадки, относясь к естественной надобности как к сложному восточному ритуалу, никому не позволяя наблюдать за собой в сей торжественный миг.

В этом углу его и убили. Хозяин дал своему любимцу время на оправку, несколько раз позвал, но, не дождавшись собаки, пошел посмотреть, что происходит. Чучхэ лежал с удавкой на шее, вывалив свой чернильный язык. Чау-чау необыкновенно молчаливы, так что залаять или завизжать Писаря не заставило даже удушение проволочной петлей.

Желание мстить сильному всегда оборачивается против слабого, доброго, кроткого. Я – убежденная сторонница жестких мер по содержанию собак в городе — прежде всего для блага самих собак. В «каменных джунглях» они страдают от гиподинамии, жизнь их сокращается.

Но как нельзя уничтожать народ из-за того, что в нем водятся жулики или убийцы, так невозможно изводить собак по классовому принципу – только из-за того, что плохо воспитанная собака данной породы кого-то укусила.

С репрессиями в отношении друзей человека все заранее было ясно. Новые русские увезли своих мастифов и бордосов на дачи, посадили за трехметровые заборы. Кстати, воспитывать собаку богатеи так и не научились, правил содержания не исполняют, и собаки слушаются нанятых инструкторов, а отнюдь не хозяев.

Недавно такой «друг человека», выскочив из кустов дачного поселка под Питером, едва не загрыз моего знакомого, ехавшего на велосипеде. Зато уж старушкам, хозяйкам дворняжек, от усердия облаявших нетрезвых соседей, досталось сполна – и от соседей, и от участкового.

Когда прошла первая боль от потери Чучхэ, друзья заговорили о новой собаке. Собака в городе при всех сложностях содержания служит часто единственным видом связи человека с природой, заставляет хозяина вести активный образ жизни.

Однажды, возвращаясь с работы, мой друг увидел возле мусорных контейнеров худущую, со свалявшейся в войлок шерстью колли редкого мраморного окраса. Колли, как известно, отличаются исключительной доверчивостью. Но, когда друг подошел ближе, собака как-то странно окаменела. Убежать у нее просто не было сил.

Друг наклонился и увидел, что у собаки выколоты оба глаза. Хирург с тридцатилетним стажем заплакал — и от жалости к животному, и от ненависти к его мучителями.

Друг по­бежал домой, схватил первую попавшу­юся простыню и снял с вешалки ошейник убиенного Писаря. Колли лежа­ла на том же месте. Мальчишки,

наслу­шавшиеся старших («Развели собак – пройти нельзя, всех перекусали!»), изда­лека швырялись в страдалицу камнями. Что уж хирург говорил собаке, какими словами убеждал поверить ему, но колли далась надеть ошейник и взять себя на руки.

Ее хотели назвать Джокондой – колли действительно похожа на загадочно улыбающийся портрет кисти Да Винчи. Но от горя она утратила способность улыбаться. И ее назвали Баунти. Райское наслаждение обретенной любви не смутила пошлость рекламы.