Дети нелегалов: чужие среди своих - Новости о разведчиках

Елена была в числе десяти наших разведчиков, которые были обменены в Вене на четверых предателей, среди которых был ныне всем известный Скрипаль. Вместе с ней в Россию вернулась ее семья: муж, такой же нелегал, и дети, для которых все это было неожиданно и нереально. Ведь они родились и прожили всю жизнь в США и считали себя чистокровными американцами.

Обо всем этом и многом другом генеральному директору "Правды.Ру" Инне Новиковой рассказала разведчик-нелегал с 20-летним стажем, полковник Службы внешней разведки в отставке и писатель Елена Вавилова.

Читайте начало интервью:

Елена Вавилова: женщина и тайна — такое возможно только в разведке

История разведчицы: в гольф и женский клуб за гостайнами

Будни разведчика: как стать своим среди чужих

Елена Вавилова: "Жизнь шире, чем профессия "разведка"

— Елена, у разведчиков-нелегалов редко бывают дети. Почему, как вы решились? Они знали, кто на самом деле их мама и папа?

— Нам хотелось, чтобы у нас была не только нелегальная, но и нормальная жизнь, настоящая семья. У любого разведчика все равно есть человеческая сторона жизни, и нам, конечно, хотелось не упустить эту радость жизни, чтобы в детях продолжилась наша родословная. Сложность была в том, что мы не могли нашим детям рассказать о том, какая же у них на самом деле родословная. Конечно, мы отдавали себе отчет, что мы в какой-то степени делаем за них выбор их последующей жизни.

— Они ведь росли как американцы, они даже не знали, что они — русские…

— Да, они как раз впитали все это детское — мультики, какие-то сериалы юношеские, игры и разговоры со сверстниками… В них все это иностранное, американское живет, но вместе с этим мы пытались передать им что-то наше глубинное, хотя не могли это делать открыто. Мы воспитывали в них умение анализировать, смотреть на мир шире, изучать историю других стран, политику немного, чтобы они как раз не становились стопроцентными типичными американцами, чтобы у них был более широкий взгляд, кругозор…

И как раз для того, чтобы они впитали хоть как-то европейскую культуру, мы настояли на том, чтобы они изучали французский язык, посещали двуязычную франко-английскую школу. Таким образом через французское образование, через язык они могли лучше познакомиться с европейской культурой.

— У американцев с этим вообще беда. Они знают только про свою деревню или город, а дальше соседнего штата редко чем интересуются.

— Да. Если бы просто все это пустить на самотек, не заниматься с детьми и не воспитывать в них умение сравнивать, искать что-то интересное, что не является типично американским, они бы такими ограниченными и выросли. Поэтому нам это, конечно, было важно.

— А по-русски они говорят?

— После того, как мы вернулись в Россию, конечно, и они с нами переехали, у них была задача выучить язык, хоть в какой-то начальной степени, научиться общаться на бытовом уровне. И, конечно, им было все это непривычно, потому что они даже не предполагали, не ожидали такого поворота, у них были другие планы, они же изучали другие языки.

А тут пришлось еще в довесок ко всему остальному изучать русский язык. Они отзываются о нем как о сложном, трудном, им с трудом удается наша грамматика. Они говорят, что это просто невозможно, столько разных тонкостей языка, которые нужно усвоить и запомнить, потому что у нас очень часто есть исключения из правил.

— У вас не было ощущения, что они в какой-то мере не ваши дети? Ведь они — другие. Вы же не могли передать им традиции, ощущение русскости…

— Конечно, это так. Хотелось бы, но там это сделать было невозможно, но получилось передать какие-то общечеловеческие ценности, которые для любого общества одинаковы: уважение к людям, интерес к окружению, к чему-то отличному и необычному. Вот это было передано. Причем у нас всегда были теплые отношения.

Я, наверное, даже переборщила — окружила их очень большой заботой и была не очень строгая. Наверное, потому, что этим я компенсировала свою невозможность передать им какие-то наши культурные ценности. И старалась это заменить такой эмоциональной стороной — заботой и душевным теплом. И, в принципе, мне кажется, они выросли достаточно интересными и хорошими людьми.

— А когда узнали правду, какая у них была реакция?

— Сначала был шок. Конечно, было недоумение от такой неожиданности — резкого поворота всего и вся. Они даже не верили в то, что это может быть, что это действительно так. Они думали, это какая-то ошибка — то, что случилось, и то, что последовало после нашего ареста. Но потом, конечно, нам пришлось с ними долго беседовать, обсуждать и объяснять им, почему мы это сделали.

— Это было уже в России?

— Да, это было уже в России. И важно было обосновать наш выбор, объяснить, почему мы вдруг выбрали такую стезю — очень сложную профессию, в которой очень много лишений, ограничений и опасности. И конечно, для них было сложным понять и как-то согласиться со всем этим. Наверное, сразу это вообще невозможно. Но вот так постепенно мы достигли взаимопонимания.

— Как они сейчас относятся к вашему прошлому?

— Они уважают нас как людей, которые делали, работали на страну из-за любви к своей Родине, но конечно, они считают, что они должны жить, как они хотят, и выбирать собственный путь. Никакого отношения иметь к этой профессии, которой занимались мы, они не хотят. У них есть желание прожить собственную жизнь и сделать свой собственный выбор. Сейчас они выбирают какие-то варианты, как им дальше строить свою жизнь. С нами они поддерживают достаточно теплые отношения.

Беседовала Инна Новикова

К публикации подготовил Юрий Кондратьев

Читайте продолжение интервью:

Нелегал: разведчики становятся знамениты при аресте

Как меняют разведчиков на предателей

Елена Вавилова: как разведчику снова стать русским

Разведчик-нелегал: как не оказаться "под колпаком"

Разведчик: родной язык мы забываем сознательно

Как происходит вербовка в разведке

Елена Вавилова: "Разведчик в тебе сидит всегда"