"Израиль — страна оптимистов..."

Израиль за свою недолгую историю завоевал устойчивый туристический спрос, приток доходов от иностранных гостей здесь — одна из важных составляющих бюджета. Обычно путешественники привозят из Израиля впечатления о Мертвом море, религиозных святынях, Стене Плача, магазинах и рынках. Что остается за кадром — так это экскурсовод. Но местные гиды — тоже своего рода достопримечательность. Наш автор пообщался с одним из них.

Фото: Юлия Хович

В странном броуновском движении нашей страны-драмы, страны-ребенка Юля выглядит диковинной белоголовой птицей с надписью "надежда" на каждом крыле. Ее полет (в автобусе ли, в черном ли лимузине коллеги и водителя Давида, в неудержимой исповеди о любимом Израиле) всегда наполнен оптимизмом и светом. Она готова без перерыва рассказывать о красотах своей драгоценной земли. О винодельнях и раскопках, о религиозных символах, исторических тайнах и детективах, о людях и парках. Ее притягивают море и пустыня. Музеи и синагоги. Юлия Хович — экскурсовод. Увлеченный. Пытливый. Гордый.

И вот мы сидим с моей героиней на ашдодском балконе, смотрим на море. Бело-золотые короткие волосы вспыхивают в прощальном луче заката. Жаркий ветер гладит блестящие под многоцветными небесами волны. Покой и затаенный свет, льющийся из медно-алых облаков, придают беседе особую интонацию.

— Юлечка, ты родилась в Омске, долгим был путь к ашдодскому берегу…

— Я сибирячка, всем известно, что в Сибири живут хорошие люди. Омск — город, в котором редко что-то происходит. Хотя это, скорее всего, стереотип. Омск толерантный город. У нас ведь не было такой вещи, как антисемитизм. Никто этого не понимал, не культивировал. Все жили вместе. Ко мне часто приходят те, кто нашел меня на фейсбучной странице, просят провести экскурсию, я всегда спрашиваю, почему они выбрали меня, и слышу в ответ: вы из Сибири, вы жили среди хороших людей.

— Как ты пришла к своей профессии?

— После школы я поступила в университет на исторический. Хотела понять, кто я, почему. Диплом защищала по еврейской истории. Я вообще до какого-то момента думала — маленькая когда была — что все люди на свете — евреи…

— А университет возник потому, что ты хотела быть педагогом?

— Нет, я не знала, на кого училась. Но только не на педагога. В школе немного поработала, и в историческом музее тоже. Младший брат уехал в Израиль по программе НААЛЕ, мы поехали следом. Собственно, я уезжала из Омска дважды: первый раз с мужем, но тогда мы вернулись. А второй, когда его не стало, в 2005 году, с дочкой…

Юля Вассерман (такой была ее девичья фамилия) пережила трагедию: в автокатастрофе погиб муж, — он возвращался в сильный снегопад из Тюмени с родителями. Юля говорит: "Мне некуда и не к кому возвращаться в Омск, я проводила на кладбище три гроба… От маленькой дочки я скрыла, что папы нет. И долго скрывала. Мне все твердили, что она потом мне не простит. А я думаю, что когда искренне хочешь добра, делаешь что-то, чтобы кому-то было легче, теплее — тебя поймут. Настя поняла".

— Историк, уносивший из родного города свои раны, свою печаль… Как тебя принял Израиль?

— Израиль раскрыл мне объятия! Зализывал мои раны, обнимал, убаюкивал! Израиль - это модель мира. Мне здесь с первой минуты было хорошо! И никогда не было разочарований.

От автора: Если бы вы знали Юлию Хович, как знаю ее я, вы бы поняли, почему она всегда очарована и очаровывает. Почему так звенит ее голос, так сияют глаза. Вот раздается звонок, и Юля торопливо мне объясняет: "Это Лиля (Белла… Яэль…). Она замечательная!" И мелькает мысль: если любить и ценить всех, ко всем идти с распахнутым сердцем — возможно, мир для всех нас станет изумительным местом…

Юля рассказывает:

— Когда я во второй раз приехала в Израиль, я уже знала, ощущала, что это навсегда. Работа — этот вопрос всегда остро стоит для новеньких. Да и вообще остро стоит. Я поменяла много разных работ: разносила газеты, смотрела за детьми, была официанткой, занималась уборками… Поработала на заводике, на котором делали свечи. Но самой любимой и приятной была работа, когда надо было нанизывать на шпажки два вида сыра и помидорчик. Я люблю сыр — и мне этот процесс очень нравился…

Меня никак все эти работы не напрягали, я знала, что это только начало, что это временно. Первый год я учила иврит — в наушниках слушала уроки. Вокруг что-то себе происходило — а я спрягала ивритские глаголы. А потом закончила курсы графиков — и пришла в газету. Эта страна для оптимистов. Она мне подходит…

— Ты нашла здесь свою новую любовь, вышла замуж?

— С Колей мы познакомились в компании друзей, а потом три года встречались, потом поженились. Да, это любовь — я счастлива.

— Ты изменилась в Израиле, стала иначе смотреть на мир?

— Конечно изменилась! В Израиле очень высока степень свободы — там ее не было. Это меняет, очень меняет человека. И еще. В Израиле появляется некая мечтательная наглость, наглость (или просто счастливая возможность?!) идти за мечтой. Здесь можно — и тому море примеров! — изменить жизнь в любом возрасте. Нет рамок. Нет клише. В прошлой жизни, в нашей прошлой стране были рельсы, барьеры, от которых никуда нельзя было деться. Партию жизни нельзя было изменить. Я шла на курсы экскурсоводов, была уверена, что буду там самая взрослая. А вышло, что я была почти самая младшая. Люди перед пенсией искали себе новые маршруты, новый жизненный сюжет. Себя новых, других. Меня это заворожило.

— Какой город в Израиле тебе кажется самым невероятным и дивным?

— Все они невероятные! Тем, достопримечательностей миллион! Это живая, богатая, трепещущая земля. Каждый уголок — чудо! Она маленькая — каких-то 500 километров с севера на юг и 200 — с запада на восток… Но ее будто несет вперед тысячелетняя волна, над ней стоит тягучее, цветное, концентрированное время. Его можно попробовать. К нему можно прикоснуться.

Есть у нас два смысловых и стилевых полюса: Тель-Авив и Иерусалим. Рим и Иерусалим — это понятия одного уровня. И там, и там вечность дышит в затылок. Я человек Тель-Авива. То есть хорошей кухни, смеха, солнечного безумства. Нежности. Если ты видишь маму с коляской и собакой — это Тель-Авив; человек, который, никуда не торопясь, пьет кофе и читает газету днем за столиком на улице — это житель Тель-Авива. Тель-Авив не может наскучить. Он разнообразен и никогда не стареет. Дамы на каблуках и бомжи, трущобы и сияющие небоскребы, баухаус и примитив… Здесь все органично и абсолютно лишено логики.

Я еду в Тель-Авив, как к маме на кухню. Но Тель-Авив более сложное блюдо, чем Иерусалим. Он будто более безответственный, но это безответственность чуда… Люблю Флорентин. Конечно, люблю город, который мне стал родным — Ашдод. Для меня это мечта на песке, которая воплотилась! Из любимого — скамейка, которая стоит на холме в парке Ашдод-Ям и с нее видно, как раскаленное солнце вечером садится в море — и не шипит… Иерусалим — это сложные драматические отношения. Город не сразу принял меня. У Стены Плача слишком много людей, и там надо уметь абстрагироваться от всех вокруг. Люблю улицу Яффо с ее трамваем, вечным движением, сотней кафешек и абсолютно иерусалимским шармом!

— Что тебя расслабляет и утешает после трудовых подвигов, как отдыхаешь после экскурсий?

— Я почти всегда приезжаю выжатая, из меня будто выпускают воздух. Дом восстанавливает силы, напитывает. Врачует любимый кот, врачуют любимые книги. Музыка. Дом — моя крепость. Я там могу расслабляться в любой точке. Экскурсия это не даты, не имена. Это некий развивающийся рассказ. Его надо прожить. Мы все немного актеры, всегда. Хороший экскурсовод — это настоящий актер, он не играет, он проживает свою историю. Я выхожу в декорации — и они оживают.

— Экскурсия — это почти спектакль. Изменяет ли она человека?

— Думаю, многое изменяет человека. Было много случаев, когда люди узнавали о старых, знакомых вещах по ходу нашей экскурсии. Так, одна туристка, увлеченная творчеством Людмилы Улицкой, не очень понимала, что такое лестница Якова, в чем смысл этого образа. И когда я ей рассказала, ее вселенная начала двигаться в новом ритме.

— Как ты себя развлекаешь, радуешь, балуешь?

— Читаю несколько книг одновременно. Люблю современную израильскую музыку — "Атиква 6", Марина Максимилиан, люблю израильскую классику: Арик Айнштейн, Шломо Арци. Хожу на концерты. Недавно мы были в Кесарии на концерте группы "Машина времени". Это был огромный кайф! Я там была слишком активная, пела, размахивала шарфом, отрывалась по полной… Люблю вкусно поесть. Рестораны, пабы, все, где шумно и открываешь новые вкусы.

— Как ты разъясняешь гостям страны наши ментальные особенности? Это трудно? Требует особых приемов?

— И да, и нет. Скажем, сидят просящие милостыню у Стены Плача. Туристы спрашивают: как, бывают нищие евреи?! А я отвечаю: это не просто нищие, они освобождают ваши карманы для новых поступлений.

— Бывают трудные случаи, непреодолимые сложности с туристами?

— Бывают всезнайки, бывают те, кто уже один или два раза прошли этим маршрутом — и считают, что уже знают больше гида. Одна дама мне твердила, что на другой экскурсии входила через Золотые ворота.

— А ты?…

— А я ей честно сказала, что через Золотые ворота — а они сейчас замурованы — войдет только машиах, и он будет ехать на белом осле… А она обиженно ответила — неправда, мы заходили с экскурсоводом!

— Ты думаешь, наши жизни все заранее выстроены и предопределены?

— Я этого не знаю. Из той страны я уехала, потому что меня учили, как жить, пытались за меня решать. Жизнь показывает нам свои карты. Все, как мне кажется, происходит в нужное время. Надо присматриваться, прислушиваться. Надо постараться в школе жизни быть хорошим учеником. И думать самому. Мы же здесь, на Святой земле, что ни говори, на 900 метров ближе к Богу.

— Дали бы тебе волшебную палочку — что бы ты сделала?

— Я бы сделала какой-то свой проект. Центр туризма, где учат ремеслу. Где встречаются с людьми искусства, обмениваются идеями, выпускают хорошие книги и помогают в начале пути. А еще — я знаю, что бы я сделала! — я бы научилась идеально водить машину и получила права!

— В твоей сфере довольно тесно. Как ты ощущаешь конкуренцию, она тебя не угнетает?

— Вовсе нет, друзья, коллеги помогают, мы учимся друг у друга. Мы все — штучный товар. Нас трудно и бессмысленно сравнивать. Зависть и конкуренция — путь в никуда.

— Что ты в людях никак не воспринимаешь, не готова принять?

— Снобизм! Я же из Сибири, мы такие вещи не терпим!

— Этот красивый набор открыток, который называется "Иконы Иерусалима", ты придумала и издала на свои средства…

— Да, это чтобы дарить туристам. А еще я бы сделала "Синагоги Цфата", "Музеи Тель-Авива"…

— Изобразительное искусство — это тоже твоя любовь?

— Оно такое оригинальное и выходящее из ряда вон, что трепет у картин и скульптур немного трудно испытывать. Скажем, что двигало Тумаркиным, когда он творил свои "Семь столпов веры"? А вот Нахум Гутман с его "Четырьмя цветами Тель-Авива" мне очень понятен. Виктор Кинус, живущий в Ашдоде, создал соединенный образ Тель-Авива (он вписал в монохромный баухаус оранжевые апельсины), и символический Иерусалим. Там кроваво-пламенеющие гранаты — как на блюде — лежат на фоне древних и живых зданий из иерусалимского камня. Мне это нравится. Вообще Израиль — страна музеев. Их много и они разные. Один из самых интересных — музей Израиля в Иерусалиме. Это целый музейный комплекс, в котором есть все, но мой любимый экспонат — маленький, прекрасный, бронзовый теленок, найденный при раскопках в Ашкелоне, который влюбил меня в израильскую археологию. Я теперь ее нежная и преданная поклонница…

…Она задумалась. За пологом ночи встают новые картины. Она видит свои дороги и свои рассказы. Показывает в мобильном телефоне фотографию красавицы -дочери. "Настя в армии, большая уже"…Мы пьем кофе, говорим о книгах, детях, о любви и мечтах. И в жемчужной рамке дымчатых облаков на Святую землю на нашу землю вступает горячая и благостная ночь.