На море, как и на войне, не бывает атеистов

Почему многие моряки верят в Бога? Что общего между воинским долгом и священнослужением? Что превращает людей, находящихся в автономном подводном плавании в единый организм? Как Бог может помочь во врачевании раненых? Обо всем этом главный редактор Pravda.Ru Инна Новикова беседует с настоятелем Богоявленского кафедрального собора отцом Александром и Сергеем Шестопаловым, полковником медицинской службы, в прошлом начальником отделения реанимации Центрального военно-морского клинического госпиталя, а сегодня алтарником Богоявленского собора.

Фото: Фотоархив Pravda.Ru

На море, как и на войне, не бывает атеистов

— Не так давно мне довелось побывать в Северодвинске, побеседовать с подводниками. Мы видели и самую большую в мире атомную подводную лодку. Ввпечатления от крейсера совершенно невероятные. А каких размеров был Ноев Ковчег?

Отец Александр: Об этом сказано в Священном писании. Длина Ноева Ковчега, который повелел создать Господь в своем откровении, составляла 30 локтей — примерно чуть более 150 метров. Высотой он был около 15 метров, другими словами, с пятиэтажный дом.

— Когда видишь наяву атомный подводный ракетоносец, понимаешь, что выходить в море на нем — настоящий подвиг. Но при этом еще и постоянная, напряженная работа.

Сергей Шестопалов: Ракетоносец — одно из самых высоких достижений научно-технической мысли. Условия обитаемости, реабилитации, отдыха на нем удивительные: есть и операционная, и сауна с бассейном. Конечно, не ради какого-то удовольствия — это объективное требование к морскому служению, которое сопряжено с очень высокими психологическими нагрузками, порой даже с перенапряжением сил. Реабилитация в походе, особенно многомесячном, — это необходимость.

О.А.: Сергей Семенович (Сергей Шестопалов. — Ред.) до того, как начал нести медицинское служение в Госпитале военно-морского флота, несколько лет отплавал практикующим врачом на подводных лодках, ходил в боевые походы. Боевой поход — это не просто отработать смену, а вечером вернуться домой к родным и близким. На протяжении нескольких месяцев люди вынуждены жить фактически одной семьей. И постоянно искать ответ на вопрос: ради чего они пошли на великий риск?

С.Ш.: Матрос-срочник служит сегодня год, а офицеры, мичманы — всю жизнь. И отношение к службе у них, безусловно, другое. Особенно у подводников. На надводном корабле ты видишь окружающий мир, ты растворен в нем. В подводной лодке все иначе: это капитан Немо видел, как вокруг его "Наутилуса" плавали дельфины. На самом деле, подводник постоянно пребывает в неизвестности. Он понимает, что плывет, но лодка идет на большой глубине, в кромешной тьме. И это постоянно настораживает. Поэтому напряжение у подводников намного выше, чем у надводников.

Боевые сутки в экипаже подлодки расписаны так же детально, как богослужения в храме. В храме есть архиереи, есть священники, есть алтарники. И есть некая симфония службы: в ней все они участвуют, все роли прописаны до мелочей. Сутки дежурства на подлодке — это своя симфония. Вахта, шестичасовой отдых, реабилитация, тренировки, подготовка к вахте, заступление на пост, и снова вахта. Получается, что человеку не до размышлений, он постоянно сосредоточен на выполнении поставленной перед ним задачи. И поэтому корабль живет.

О.А.: Каким бы совершенным ни было чудо техники, без человека оно жить не может.

С.Ш.: Турбинный отсек — одно, минно-торпедный — другое, ракетный — третье, ядерный — четвертое. И для команды каждого из них все расписано до мелочей. Время в подводной лодке сжимается: команда с центрального поста — одна фраза, и подводник знает, что для него одна короткая команда — это целая цепь последующих действий. Центральный пост — мозг, который управляет телом-крейсером. Члены экипажа понимают, что должны не просто выполнить команду, но выполнить ее точно в срок и безукоризненно. Никакого своеволия и промедления — это смертельно опасно.

О.А.: Очень важна еще и моральная ответственность: из-за неисправности в одном-единственном отсеке может погибнуть вся лодка. Поэтому когда принимается решение задраить и затопить один отсек, люди, находящиеся в нем, должны быть готовы принять смерть ради остального экипажа.

В этом контексте можно вспомнить Ноя: если бы не было послушания Богу, то не было человечества.

С.Ш.: Строгое исполнение команды, безоговорочное послушание командиру, особенно в экстремальных условиях, очень важно. В критической ситуации все до предела напряжены и должны слушать командира, как одного Бога. И ни у кого не должно быть даже мысли что-то сделать самостоятельно, потому что ты погубишь всю команду.

Все подводники осознают, что означает для них команда "Задраить отсек!". И тот, кто задраивает его, понимает, что долг выше собственной жизни. Это снова возвращает нас к теме служения. Вообще, на Земле есть два вида истинно служащих: священнослужащие и военнослужащие.

— Сейчас священники есть в российской армии, в том числе на флоте.

— На лодках священников пока нет. Но в одном из походов принял участие владыка Игнатий.

О.А.: Это было в 2000 году, после Архиерейского собора 2000 года и информации о гибели подводной лодки "Курск". Владыка Игнатий, участвовавший в Архиерейском соборе, получил благословение Патриарха совершить путь на Камчатку на подводной лодке. Он стал первым епископом, который отправился на Камчатку через Северное море в боевом походе, подо льдами.

— И сколько времени длился поход?

О.А.: Около трех месяцев. После завершения похода команда лодки обратилась к Патриарху с просьбой о постоянном духовном кормлении российского военно-морского и подводного флота.

— Один из самых почитаемых на Руси святых — Святой Николай, покровитель путешественников и мореплавателей. Возможно, потому, что наша страна такая огромная — сотни рек, озер, берега омывает много морей. Есть ли еще святые угодники, покровительствующие морякам?

— Наш военно-морской флот ходит под Андреевским флагом. На нем изображен крест Андрея Первозванного, который до своего призвания был рыбаком. Конечно же, это святитель Николай — покровитель всех моряков. Многие наши подводные лодки и корабли получают имена святых. Это правильно: их экипажи чувствуют их покровительство, защиту, у них всегда есть возможность обратиться к святым в молитвах. Военные говорят: "На войне не бывает атеистов". Поэтому во всех портах и на базах подводных лодок открыты храмы. Многие флотские офицеры после выхода в отставку уходят в священники, среди них есть даже епископы.

— Сергей, вы, офицер-подводник, врач-хирург и реаниматолог, выйдя в отставку, тоже поменяли служение…

С.Ш: Служение я не сменил, я его продолжил.

О.А.: Сергей Семенович не только ходил на подводных лодках. Он был и в горячих точках — в Абхазии, в Чечне. И здесь нельзя не сказать о святителе Луке Войно-Ясенецком, известнейшем хирурге, причисленном к лику святых. В годы Великой Отечественной войны, отбывая ссылку в лагерях, он обратился с письмом к Сталину, в котором просил дать ему возможность оперировать в госпиталях, а оставшийся срок обещал отбыть уже после окончания войны. Он, долгое время специализировавшийся на гнойной хирургии, понимал: в военное лихолетье долг врача — помогать больным и раненым.

Работать с пулевыми, осколочными ранениями может не каждый хирург. Тут требуется особый подход, такие раны обычными способами не залечить. Это особый раздел хирургии, основы которого как раз заложил святитель Лука. За эту работу он в конце войны был удостоен Сталинской премии.

С.Ш: Он проделал колоссальный новаторский труд и первым в мире разработал теорию дренажной хирургии. Он разработал и так называемые методы проводниковой анестезии. Когда, к примеру, блокируется нерв на плече, а операция проводится на остальной руке, или блокируются сегменты спинного мозга, а оперируют на брюшной полости, конечностях, органах таза. Святитель Лука Фойно-Ясенецкий в свое время защитил докторскую диссертацию по анестезиологии. Ему прочили блестящую карьеру, но он решил стать "мужицким доктором". Все удивлялись — почему?

О.А.: Врачебная практика тогда еще Валентина Войно-Ясенецкого началась до революции. А священническое служение — в самые тяжелые 1920-е годы в Ташкенте, после смерти жены. Впоследствии он стал епископом и, наконец, оказался в лагере. Но врачевал даже там, а оперировал обычным столовым ножом. Я разговаривал с человеком, мать которого святитель прооперировал где-то на пересылке. "Если бы не святитель, меня бы не было на этом свете", — сказал собеседник.

— Как вы считаете, должен ли хирург любить своего пациента, даже если собирается причинить ему боль?

С.Ш: Любовь врача выражается в профессионализме. В качестве главного мотиватора выступает желание оказать больному правильную помощь. Врач готовит себя к этому, подбирает методы и способы, вырабатывает методику предстоящей операции. В том числе и для того, чтобы следующему больному оказать еще более квалифицированную помощь.

Врачуя в российской глубинке, Святитель Лука вынужден был много заниматься именно гнойными ранами. Когда началась война, начались пулевые ранения, ранения от осколков мин и снарядов. Все это были инфицированные предметы, поэтому не удивительно, что у пациентов развивались тяжелые гнойно-септические осложнения. Однако методов и принципов их лечения на тот момент еще не существовало. Святитель же Лука имел в этой области немалый практический опыт. Он начал оперировать раненых и получил потрясающие результаты, поразившие медиков. Но очень важно: он излечивал пациентов не только благодаря своим профессиональным знаниям, он еще и молился за них.

О.А.: И требовал от своих пациентов соблюдения заповедей, покаяния. После войны преподавал в медицинских учебных заведениях. На лекции Святитель Лука всегда приходил в рясе и с панагией. Руководство его корило: "Вы приходите в светский вуз, читаете лекции советской молодежи, как-то нехорошо в рясе". А он отвечал: "Вы ходите на лекции или чтобы посмотреть на мою рясу? Выбор прост: либо вы получаете знания, либо их не получаете. Что же до меня, то я прихожу на лекции в той одежде, какую считаю нужной". И визитная карточка у него была любопытная: Архиепископ Симферопольский Лука, лауреат Сталинской премии. После присуждения Сталинской премии лауреату полагался бюст при жизни. Скульптору Святой Лука позировал тоже в рясе.

Вера дает врачу дополнительное понимание его миссии, а больным помогает исцелиться. Я знаю немало историй о том, что выжившие, словно наяву, видели, как за них молились родственники, матери, сестры, друзья.

С.Ш.: Почему Святой Лука, наш современник, является примером для всех нас? Главной для него всегда оставалась помощь страждущим. Сейчас проводится ежегодная конференция "Духовно-врачебное наследие Святого Луки", на которую приезжают не только российские врачи, но и их коллеги из-за рубежа. На ней выступают и с научными докладами, посвященными методикам в хирургии, и с сообщениями о духовной, гражданской позиции, жизни Святого Луки. И открывается очень много удивительного.

О.А.: Богоявленский собор готовится взять на себя организационную и финансовую поддержку этой конференции, потому что эти конференции уже стали доброй традицией. Потому что там читают не только доклады об операциях и современных методиках лечения. Это еще и разговор о том, как стоит молиться с больными.

— Давайте вернемся к духовно-нравственной теме служения моряка.

С.Ш.: Епископ Североморский Митрофан написал книгу — "Неугасимая лампада "Курска", в которой попытался раскрыть духовно-нравственные истоки трагедии. Не секрет, что в период богоборчества мотивация людей, приходящих служить на флот, очень изменилась. Прежде помор, уходя в море, исповедовался, причащался, обязательно брал с собой в плавание чистую рубаху. Моряк ввергал себя Господу Богу, он понимал, что может погибнуть и заранее готовился к смерти. Он выходил в море, духовно уповая на милость Бога. Поморы говорили: "Кто на море не бывал, тот Богу не молился". И воины русские перед боем одевали чистые белые рубахи, причащались, понимая, что могут погибнуть.

Духовная, нравственная сторона на флоте всегда была развита очень сильно. Тот же Епископ Митрофан, наследный морской офицер в четырех поколениях, петербуржец, описывает со слов своего прадеда, насколько благочестиво вели себя на корабле низшие чины. Сквернословие, которое сегодня в порядке вещей, было абсолютно исключено: люди были уверены в том, что это не богоугодно и Господь может за это наказать.

О.А.: В этой связи не могу не вспомнить историю, которая случилась во время кругосветного плавания под командованием Федора Крузенштерна. За аморальное поведение он просто снял с корабля двоюродного дядю Л.Н. Толстого Федора Толстого, который потом получил прозвище "Американец" и ссадил его на берег на Камчатке. И тот сам десять лет добирался до Петербурга.

Благочестие моряки культивировали не только в плане общей нравственности, оно было важно для них и с точки зрения выживания. В море нередки чрезвычайные ситуации, когда нельзя терять над собой контроль. А мат — это одна из ступеней его утраты.

С.Ш.: И еще. Когда поморы уходили в море, жены с детьми их провожали, а затем все вставали на молитву, чтобы Господь хранил в море отца, брата, родного человека. И сила молитвы оберегала их. В безбожные годы это как-то отошло на задний план, утратились нравственные ориентиры.

О.А.: Трагедия "Курска" — по мнению Епископа Митрофана, еще и духовная трагедия. И ее глубокое осмысление может помочь другим избежать подобного.

Сергей Семенович вспомнил о мореходах-поморах. Это были глубоко духовные и нравственные люди. У собирателя поморского фольклора, писателя Бориса Шергина есть былина об Андрее-колоколе. Один из поморов, оказавшись в Норвегии, увидел женщину, которая торговала собой. Он пригласил ее к себе, но не воспользовался ее слабостью, он попытался понять, почему она дошла до такой жизни. И когда услышал, что ее муж-моряк оказался в долговой тюрьме, отдал ей свою долю заработка купеческого. Он вернулся в Архангельск, и сотоварищи из артели сказали ему: "Неужели ты забыл наши законы? Мы делим прибыль здесь, все вместе! Почему ты взял свою часть раньше других?" И изгнали помора из артели. Он им ничего не сказал, а позднее погиб в одном из плаваний. А потом в Архангельск приплыл тот норвежский моряк, которого помор выкупил из тюрьмы, привез деньги. И артельщики тогда поняли, что совершили плохой поступок. Они отлили на них колокол, который звонил в бури, в шторма, чтобы другие моряки не гибли.

Вот такая мотивация.

С.Ш.: Уже сам выход в море подразумевал у них встречу с Богом, упование на Бога. И служение. И в боевом походе не должно было быть ничего грешного, что бы оскверняло Бога, ни в личных взаимоотношениях экипажа, ни в лексике, только добросовестное выполнение долга. И послушание, безоговорочное послушание.

О.А.: В экстремальных ситуациях выживает только дисциплинированный человек.

С.Ш.: Когда владыка Игнатий участвовал в переходе на Камчатку, ему разрешили ходить по всем отсекам подводной лодки, общаться с командой. И, как оказалось, в отношениях людей произошел перелом, у них исчезла предвзятость к священнослужителю, появился искренний интерес к Священному писанию.

Переход совершался в чрезвычайных условиях, подо льдами. Раньше за подобный переход на Камчатку давали звание Героя Советского Союза. Плавание подо льдами — это плавание в неизвестности. В итоге восемь матросов прямо во время похода захотели принять крещение. В бассейн напустили забортной воды и провели обряд.

Люди шли подо льдами, уповая на Бога. По окончании перехода владыка Игнатий отслужил молебен. А на самой лодке — литургию, первую в истории нашего подводного флота.

Господь уже давал пример для нашего российского флота — Святой воин Федор Ушаков, моряк, офицер. Он явил собой пример благочестивой, правильной жизни. У него на кораблях были храмы, моряки молились и причащались. Он до изнурения тренировал команды, низшие и средние чины роптали, писали жалобы. Но во время боя команды в секунды перекладывали паруса, перезаряжали пушки, тогда становилось понятно, ради чего были все эти, как оказалось, спасительные тренировки.

О.А.: Когда во время революции из Крыма уходил царский флот, экипажи, оставляя корабли, уносили с собой штандарты и иконостасы из своих походных храмов. Потому они украсили русские храмы в Югославии, Тунисе, Франции.

С.Ш: Все говорит о том, что возвращение духовных, нравственных традиций православного русского флота необходимо. Мотивация служения в военно-морских силах должна быть, прежде всего, духовной. Особенно для людей, в чьих руках совершенное смертоносное оружие.

— Но вы говорите о православном служении, а Россия — многоконфессиональная, многонациональная страна. И в моряки люди идут отнюдь не по конфессиональному признаку. Как быть с этим?

О, А.: Россия — государство, в котором никогда не было межрелигиозных конфликтов. Мы всегда жили в единстве и служили Отечеству каждый в своей вере. И подвиги совершали воины разных религий, являвшие собой единую семью. То же самое и на корабле: есть взаимное уважение к религиозным чувствам и общая потребность к молитве. Интересно, что в царской России существовали два типа орденов: для мусульман, буддистов и для христиан. Можно было отказаться, например, от ордена в виде креста и получить орден для иноверцев. Но такие случаи были единичными. Получить Георгиевский крест или Владимир с мечами было честью.

— Сергей, а как вы пришли к вере?

С.Ш.: В вере меня наставила бабушка Она водила меня в храм, когда я был еще мальчишкой. Потом были воинская служба, учеба в академии, служба на Северном флоте.

— Вы были верующим?

- Да, но особо не распространялся об этом, потому что меня отчислили бы из академии. Верой нельзя поступаться. Я уверен, что в критических ситуациях не я один молился Святителю Николаю. Уверен и в том, что он слышал наши молитвы и лодка благополучно выходила из трудных ситуаций.

Потом был опыт врачевания боевых ран. Некоторые из них казались несовместимыми с жизнью. Но я разговаривал с родственниками раненых, призывал их молиться. И бывало, что человек, который по всем показателям должен был умереть, начинал выздоравливать.

Приведу только один пример. К нам в госпиталь из Ташкента привезли капитана, раненого в Афганистане. Как это удалось сделать — не понятно, раненый был безнадежный, ему уже перелили сто с лишним литров крови и лейкомассы, провели несколько десятков операций, наркозов. В итоге начались тяжелейшие осложнения, гнойно-септический шок, почечная недостаточность. Одним словом, этот человек был одной большой гниющей раной.

Во время перевязок я сдружился с раненым, всячески поддерживал, говорил: "Ну, тебя Бог любит, раз ты до сих пор живой". А он худой такой был, истощенный.

И когда у него наступила клиническая смерть, остановилось сердце, я пытался его завести. Потом он мне подробно рассказывал: "Сергей Семенович, знаешь, я видел, кто, где стоял, что вы со мной делали. Я как бы сверху на вас смотрел". И все описал до мельчайших подробностей, даже то, что говорила в этот момент медсестра. Для меня это был урок. И я сказал: "Толя, это тебя Господь вернул". Я привел к нему священника. он причащался, исповедовался. И потом начал поправляться, поправляться настолько, что начал даже заниматься с гантелями. И стал для других ребят живым примером величия, силы духа. И таких случаев очень много.

Я точно знаю по своему практическому опыту, как врач, что это было не наше достижение. Мы, конечно, все делали, что могли. Но это была помощь Божья, благодать. Вот откуда в нас желание донести до врачей, что у них есть небесный коллега.

И Святитель Лука, наш современник, и Федор Ушаков — наши нравственные ориентиры. Нам необходимо вернуться к своим истокам и относится к больным истинно по-христиански.