Начальник департамента информации и печати МИД России Мария Захарова дала эксклюзивное интервью Pravda.Ru. Главный редактор Pravda.Ru Инна Новикова и официальный представитель российского МИД Мария Захарова беседуют о мире и войне, сложной международной обстановке, ценности простых человеческих радостей и умении переживать жизненные трудности.
— Вы первая женщина на этом ответственном посту. Время сейчас такое, что на вас без преувеличения смотрит весь мир. Каково это — быть все время на виду и постоянно держать ответ? В одном из интервью вы говорили о том, что необходимо использовать новые форматы в своей работе. Расскажите подробнее, что вы имели в виду?
Я нередко слышу такое мнение, что нам, как профессионалам, такие кризисные моменты только на руку, потому что это способствует карьерному росту и популярности. Абсолютно искреннее говорю, я отдала бы все: должность, карьеру, популярность, все наши наработки, высокие показатели, лишь бы только была возможность избежать того ужаса, через который мы прошли и в котором продолжаем находиться.
Я имею в виду и украинский кризис, и Сирию, и другие события. Огромное заблуждение думать, что мы кайфуем от разного рода конфликтов. Как у специалистов, которые занимаются информацией профессионально, у нас просто нет вариантов. Мы не можем не работать, не придумывать какие-то новые ходы, не заниматься тем делом, в которое вкладываем все свои силы.
— Мы все хотим жить в спокойное время, в сильной стране, и заниматься добрыми делами, спортом, искусством. Но, к сожалению, времена такие, какие они есть.
— Нет, я имела в виду несколько иное. Очень большая ошибка считать, что для многих людей война — стимул или наркотик. Это абсолютно не так. Чем больше ты погружаешься в происходящее, чем страшнее кризис или какое-то происшествие, тем больше в тебе проявляются желания и стремления побыть в обстановке, которая позволит вернуться к обычным человеческим эмоциям и простым радостям. Нет ситуации полного затягивания, когда ты, условно говоря, весь в бою, и тебя это настолько захватывает, что другого ничего не видишь, не хочешь видеть, и адреналин заполняет всю твою жизнь.
Это совершенно не так. Именно сейчас я еще больше стала ценить каждую минуту, которую провожу со своей семьей в Подмосковье.
— Вы понимаете ценность жизни, то, как она хрупка и слаба. Наверное, мы ценим то, что имеем, но получается, что это еще надо и беречь …
— Вы очень правильно сказали. Я считаю, что это одна из проблем поколений, родившихся после войны. Люди воспринимают мир как должное, как само собой разумеющееся, как нечто, что нам кто-то обязан обеспечить. И очень многие забывают, что сохранять его — наша с вами обязанность.
— Когда мы росли, война была только в книжках. Мы понимали, что это учебник истории, а у нас мирное, спокойное время. Сейчас же просто шок от происходящего. Кажется, что этого не может быть! С кем угодно, где угодно на планете, но не здесь, не у нас и не сейчас!
— Это состояние мира нужно беречь и ценить каждую секунду. Нужно не просто наслаждаться им, необходимо каждый день вставать и говорить: "Слава Богу".
— Как это объяснить тем, кто, к счастью, не видел войны?
— Мне моя бабушка все объяснила очень просто. Училась я в девяностые годы, для нас это были безумно трудные времена. Я жила с бабушкой, и как-то пришла раздосадованная, стала жаловаться, что все плохо, ничего нет, кругом ужас. И она говорит: все преодолимо, потому что все зависит от тебя. Самое главное — чтобы не было войны, потому что ты можешь изменить все, кроме этого.
А когда война, уже ничего не надо, у тебя нет других проблем, только бы наступил мир. Цени каждую секунду. Каждую свою неудачу, беду воспринимай как возможность проявить себя снова и что-то изменить. Потому что все зависит от тебя самой. Конечно, есть вопросы здоровья, каких-то чрезвычайных ситуаций, но те бытовые проблемы, с которыми мы сталкиваемся каждый день и воспринимаем как конец света, таковыми не являются.
Бабушка научила меня смотреть на окружающую действительность другими глазами. Главное — это мирная жизнь, в которой мы можем сами менять обстоятельства.
— Вы владеете самой свежей информацией из горячих точек. Кажется, что половина планеты уже горит, если не большая ее часть. Как вы все эти трагедии через себя проносите?
— Да, это очень большая проблема. Я не могу абстрагироваться. Вот произошло нападение боевиков в Мали. И мы всю ночь занимались этим терактом. В такие моменты создается полное ощущение, что все погибшие и пострадавшие — рядом с тобой, или как будто это ты стоишь там, вместе с ними. Помимо той информации, которая через нас постоянно проходит, есть еще люди, которые звонят, спрашивают, есть СМИ, которые также об этом все время говорят. Но ты не можешь взять и просто переключить канал. Ты постоянно должен быть в курсе, каким бы кошмарным не было произошедшее.
Когда случился теракт в Париже, мы находились в Австрии. Это была ночь накануне второй многосторонней Венской встречи по Сирии, на которую мы вместе с экспертами приехали заранее. Утром ждали министра Сергея Лаврова, который должен был прилететь из Сочи, где проходил Совет безопасности России. И вдруг пошли страшные новости. О произошедшей атаке террористов я сама узнала от журналистов.
До утра комментировала эту ситуацию, говорила о российской реакции, о наличии или отсутствии наших граждан среди пострадавших. Информация постоянно обновлялась, мы были на связи, в том числе с российским посольством в Париже. Хочу сказать, что на следующий день было невероятно тяжело… Знаете, часть меня просто исчезла, растворилась в этом горе.
Звонили со всех каналов и радиостанций. Конечно, я могу понять журналистов, им нужен человек, который будет говорить. Для того, чтобы успокоить людей либо привлечь внимание к проблеме, ты рассказываешь одно и то же, и так на протяжении нескольких часов. Это очень сложно и тяжело, но важно то, что в ответ ты получаешь живой отклик.
— Я понимаю, что вы одна, а всех много, и хорошо, что вы не отказываетесь говорить, даете информацию.
— Бесценно то, что звонят, что тебе верят и хотят слышать точку зрения МИДа. Я бы сказала, что это признак действительно профессионального доверия.
— Мария, я понимаю, что вы имеете большой опыт и полномочия для того, чтобы оперативно давать ответы по самым разным вопросам. Но наверняка есть какие-то темы, при обсуждении которых вам нужны предварительные консультации с руководством.
— Конечно, это естественно.
— А где эта грань? Как вы определяете, что вы можете сами сказать, а что все-таки не готовы говорить?
— Во-первых, всегда надо перепроверять все, что касается фактуры. Случилось — не случилось. Есть граждане — нет граждан. Произошло — не произошло. Потому что это может быть фейк или фальшивая информация, либо просто ошибка. То есть все, что угодно. Помните, когда взорванные в Париже хлопушки многие восприняли как перестрелку, и тут же пошла цепная реакция.
Поэтому, в первую очередь, это перепроверка информации с точки зрения фактуры. С экспертами, с посольствами, с людьми, которые занимаются регионом. Для того, чтобы понять, что произошло на самом деле.
— Насколько оперативно вы можете получить подтверждение или опровержение информации, которая приходит?
— По-разному бывает. Но, естественно, у нас есть прямые контакты, и, слава Богу, восприятие информационной работы как чего-то вторичного, ненужного уже себя отживает. Раньше было такое правило, что без соответствующего решения сверху никто ничего говорить не должен. Я вижу, как сейчас эта модель уходит в прошлое. Для меня это тоже очень важный стимул для работы.
Вопрос не в том, чтобы быть первыми. Упаси боже, чтоб МИД был везде, и наша позиция была всегда доминирующей. Но каждый из нас постоянно оказывается в ситуации, когда необходимо позвонить, к примеру, в поликлинику или в управу, чтобы решить тот или иной вопрос. Когда происходит трагедия, ты себя ставишь на место этих людей, думаешь об их близких, которые пребывают в неведении и не знают, что на самом деле случилось. Поэтому ты работаешь так, как хотел бы, чтобы отвечали тебе самой на твои вопросы.
— Вы в этом плане уникальный человек, наверное.
— Хороший опыт заразителен.
— Мы тоже активно берем комментарии, но обычно получить оперативный ответ из того или иного министерства очень сложно. Может быть, ваши коллеги из других ведомств от вас действительно "заразятся".
— Вы же понимаете, что это не может произойти сразу. Нужна новая система взаимодействия, которую ты выстраиваешь внутри организации, вовне, в межведомственном плане, и так далее. Общаясь со своими коллегами из других ведомств, могу сказать, что многие из них не просто это понимают, а кардинально меняют стиль работы.
Те же соцсети, к примеру, для нас сейчас — это тот ледокол, который разбивает информационную блокаду. Особенно если мы что-то хотим сказать Западу. Кстати, официальные аккаунты МИДа ведутся сразу на двух языках — русском и английском.
— Как вы выстраиваете взаимодействие с зарубежными СМИ? Учитывая внешнеполитическую ситуацию, это, наверное, не просто. Тем более, что зачастую инопресса пишет исключительно в том ключе, как нужно им, и то, что соответствует политике редакции. Что происходит в действительности, в расчет не берется.
— Я не просто это вижу, мы с этим постоянно боремся. Проводим брифинги, на которых эти случаи делаем достоянием общественности. К примеру, то или иное западное агентство готовит материал о внешней политике России. Оно звонит нам, мы предоставляем подробные комментарии. Через два часа выходит публикация, но российской позиции в ней нет вообще.
Казалось бы, как такое может быть? Ты располагаешь официальным комментарием, но ты не берешь его в материал. Такая ситуация была, в частности, с Reuters. Начинаем выяснять, почему так произошло. В ответ нам сообщают, что текст писали в Лондоне. Это при том, что у Reuters в Москве порядка 50 корреспондентов. Аналогичные истории бывают и c BBC.
У западных СМИ есть закон, согласно которому на каждый предъявленный тезис должна быть представлена альтернативная точка зрения. Но в нашем случае этого зачастую не происходит.
— Что делать в этой ситуации?
— Продолжать работать с ними и каждую подобную историю делать достоянием гласности. Безусловно, такая огласка их очень сильно раздражает, потому что напрямую касается их репутации.
Вообще такая редакционная политика — это просто какое-то мракобесие, я по-другому не могу сказать. Подчас мне остается только разводить руками и молчать. Но через секунду я собираюсь, все это конспектирую и рассказываю.
— Вы работаете в условиях, когда должны доносить правду людям, которые зачастую просто не хотят ее слышать.
— В чем трагедия сегодняшнего дня? А может быть, это и не трагедия, а наоборот, исцеление. Трагическое, но исцеление. Мы говорили о Сирии еще четыре года назад. Нам возражали и вели контрпропаганду. К чему мы сейчас пришли? Послушайте заявления официальных лиц Европы.
Можно взять выступления российских официальных лиц трехлетней давности и будет понятно: они говорят теперь как под копирку все то, о чем мы заявляли ранее. Про международный терроризм, про ИГИЛ, про "Джабхат ан-Нусру", про объединение усилий, что только вместе мы можем противостоять этой угрозе. Спрашивается, где они все были четыре года?
— Это разговоры, а будут ли какие-то действия?
— Семь терактов в один день в центре благополучного европейского государства, в сердце европейского туризма. Все произошедшее свидетельствует о том, что трансформация сознания европейцев началась с притоком беженцев, когда они поняли, что если они не пускают информацию о военном конфликте в Сирии, то эти события переместятся к ним на континент. И тогда каждый бюргер и буржуа просто увидит у себя на участке немного Сирии, но уже в виде конкретных людей. Вариантов нет.
Действовать необходимо только коллективно, только сообща. Если сначала европейцы слушали своих официальных лиц и верили им, то после того как к ним пришли в дома и стали в них сначала жить, а потом и взрывать, вернуться к прошлому сознанию просто не получится.
— Вы думаете, Европа это понимает? Все сейчас цитируют слова Путина: "Вы хоть поняли, что натворили"? Но судя по некоторым комментариям, так до конца и не поняли.
— К концу декабря Европа примет миллион беженцев - это только за этот год. Вопрос не в том, что европейцы не смогут их "потянуть" материально, экономически, социокультурно переварить. Вопрос в другом — кого приняла Европа, ведь все эти люди приходят без документов. Какое количество среди них беженцев, действительно ушедших от ужасов войны, а какое количество людей с экстремальным мышлением, с экстремистской идеологией, никто не знает.
Политика — это конечно, игра, но в нее никогда нельзя заигрываться. На протяжении четырех лет нам рассказывали сказки про "арабскую весну", про демократические преобразования, про людей, которых хочет добить кровавый режим. При этом намеренно закрывали глаза на экстремистов и террористов. Это страшные игры. К чему они привели, мы все видим.
Мы имеем опыт сосуществования религий на территории России, знаем, что такое истинный ислам, что такое религия вообще, что такое житие по канонам, которые действительно истинные. Это мирное сосуществование, это зарабатывание себе на хлеб, это воспитание детей, это прививание людям этнокультурных традиций. Все вышеперечисленное не имеет ничего общего с экстремизмом и терроризмом.
То, что сейчас мы видим и в центре Парижа, и в других местах, — дело рук выродков и нелюдей, которые не имеют никакого отношения к религии. Никто так не дискредитируют ислам, как эти террористы. У меня очень много друзей-мусульман из разных стран, и они все очень сильно обеспокоены происходящим. Для них все это удар в сердце.
— В социальных сетях, в вашем персональном аккаунте размещена фотография крупным планом, с которой смотрят огромные, красивые, синие глаза. Это вы?
— Глаза мои, но с компьютерной обработкой, скрывать не буду.
— Мария, спасибо большое, было очень приятно с вами лично познакомиться. Я желаю вам больших успехов! Это был "Клуб главного редактора", мы побывали в гостях у директора департамента информации и печати МИД Российской Федерации Марии Захаровой.
Интервью к публикации подготовил Сергей Валентинов
Читайте статью на английской версии Pravda.Ru
Беседовала
Надо наслаждаться жизнью — сделай это, подписавшись на одно из представительств Pravda. Ru в Telegram; Одноклассниках; ВКонтакте; News.Google.