Проблемы средней школы и российского образования. Интервью с Яковом Турбовским

Что происходит с российской системой среднего образования? Насколько глубок кризис, в котором оказалась российская школа? Что есть сегодня профессия учитель? Эти вопросы в эфире Pravda. Ru обсуждают главный редактор Pravda. Ru Инна Новикова и заведующий лабораторией философии образования Института стратегии развития образования Яков Турбовской.

Фото: Заведующий лабораторией философии образования Института стратегии развития образования Яков Турбовской

— К сожалению, наша средняя школа никого не готовит, она учит только сдавать ЕГЭ, и все. В свое время, когда только обсуждался вопрос о введении в школах единого госэкзамена, я спросил чиновника, который в то время занимал пост заместителя министра образования: "100 баллов — это что, показатель качественного образования?" Он ответил: "Да, показатель".

Я задал еще один вопрос: "Каким образом эти баллы соотносятся с такими понятиями, как патриотизм, с умением рассуждать, готовностью молодого человека к восприятию инноваций?" Ответа на этот вопрос я тогда не получил, нет его и по сей день.

Публичных дискуссий на тему, какую личность призвана воспитывать российская школа, никто не ведет. Складывается впечатление, что с этим уже все определились: у школы одна-единственная задача — подготовка учеников к сдаче ЕГЭ. А спишет он, или не спишет — на этом все ее деяния заканчивается.

Встает закономерный вопрос: что такое школа вообще? Это государственное учреждение, призванное выполнить определенный государственный заказ, или непонятно что? Однажды на заборе, огораживавшем одну стройку, я увидел плакат: "Мы не ведем дискуссии, мы ведем строительство". Так и педагогическое сообщество: не ведет дискуссии, а строит что-то строит. Да и к чему дискуссии, когда и без них все понятно: 100 баллов получил, значит, жизнь задалась!

Причина, обусловившая сложившееся положение дел, объяснима. На основании чего принимаются решения в системе образования? На основании трех исходных фундаментальных постулатов: имеющейся информации, накопленного личного опыта и полученных научных знаний. При этом информация и научный опыт совсем не одно и то же, и одно не подменяет другого.

Но спросите у директоров тысячи школ: прошли ли они перед назначением специальную образовательную подготовку, подготавливающую их к занятию новой должности, и в ответ услышите разве что смех. Между тем это наиважнейшая должность во всей системе образования!

В российском образовании сегодня наблюдаются руководители трех типов: управленцы, менеджеры и, наконец, педагоги. Управленец отлично разбирается в том, что происходит внутри школы, он больше занимается тем, что "управляет" кадрами. Менеджер предпочитает организовывать внешние связи, пиарит школу и так далее. А педагог занимается самым главным, чем призвана заниматься школа: выполняет определенный заказ общества и несет за это ответственность. Именно ответственность.

Сегодня же школа отказывается отвечать за то, что она делает. Отказывается уже два десятка лет, активно и публично решая при этом некие проблемы, которые, в конечном итоге, ничего не значат. Вся политика в области образования в стране в итоге сводится к тому, что школы то объединяют, то, наоборот, разъединяют, то вводят дополнительные предметы, то их убирают, то вводят дополнительные экзаменационные испытания, то меняют их содержание.

И при этом постоянно усиливают контроль, как будто это что-то изменит. Но контроль ничего не решает, контроль призван проверять что-то имеющее место быть! А в итоге по сей день нет ответов на основополагающие вопросы образования: что есть учебный предмет, каким должно быть содержание образования, что есть развитие и воспитание ребенка.

На каждом углу мы только и слышим: "Нужно вернуть воспитание в школу!" Как прикажете понимать: "Вернуть воспитание"? Ввести дополнительный урок, посвященный нормам поведения? Мы сами лишили образование основного смысла — прежде всего, формировать будущую личность. Из человека, олицетворяющего собой престиж государства он низведен до положения бедного госслужащего, чья единственная задача — "натаскать" ученика на сдачу ЕГЭ, не более того.

— А что же пединституты, которые сегодня уже превратились в педуниверситеты…

— Студентов в них никто по-настоящему не учит учительству, формированию образовательной среды! А школа — это прежде всего среда, призванная сформировать именно личность ребенка. Если среда не создана, школа занимается только тем, что натаскивает на ЕГЭ. Как говорил Виктор Шаталов, в бочке с рассолом все огурцы становятся солеными. Но есть одно условие — для этого необходим рассол.

Образование всегда базируется на трех основаниях: предметном, межпредметном и методическом. Предметное: ученикам излагается содержание учебного предмета, и ЕГЭ, к слову, призвано проверить именно его. Межпредметное основание призвано сформировать у учеников понимание внутренней взаимосвязи между, например, физикой и химией, химией и алгеброй, алгеброй и геометрией, геометрией и историей, историей и литературой и так далее.

Другими словами, межпредметное основание формирует у них понимание величия человеческого интеллекта. Педагогика, как я часто говорю, напоминает матрешку: одна цель вытекает из другой, и если педагог этого не понимает, то не понимает ничего.

Возвращаясь к мысли, высказанной ранее: наши действия определяют не знания и жизненный опыт, а научные знания. Поэтому сакраментальный вопрос "Что делать?" в образовании звучит по-иному: "Что мы можем сделать, и что готовы сделать?". Если не можем или не готовы, лучше вообще не браться за дело.

— И что мы можем сделать?

— Я проработал в системе образования 60 лет и за это время вывел "закон Турбовского": индивидуальный подход учителя к ученику невозможно обеспечить без индивидуального подхода к учителю. Отсюда и третий уровень восприятия знаний — методический.

Методика отвечает на вопрос: "Как, каким образом?". Помните, как в свое время в СССР все ринулись к учителям-новаторам изучать их опыт? Съездили, посмотрели, обсудили, но потом почти ни у кого ничего не получилось. Все потому что напрямую педагогический опыт не перенимается.

— Почему?

— В настоящей школе не существует отдельно взятого урока, есть цепочка уроков, непрерывный обучение — процесс, который не прекращается с первого до последнего дня пребывания ученика в школе. Это беспрерывная цепочка переходов: от урока к теме, от темы к учебному году, от учебного года к десятилетке. Обеспечивает этот процесс особая технология, именуемая специалистами педагогическим целеполаганием.

Но есть еще один момент. И он, пожалуй, самый главный. Моя хорошая знакомая, директор 61-й школы в Тольятти, говорит: "По утрам я стою у дверей школы, смотрю на проходящих мимо учителей, заглядываю им в глаза — с чем они идут, не случилось ли чего, не нуждается ли кто-нибудь в помощи, поддержке, ведь все мы живые люди". То же самое в некотором роде относится и к ученикам.

Возвращаясь к вопросу, почему опыт педагогов-новаторов не нашел применения в других школах: методики обучения отвечают только на вопрос "как?". Надо еще понимать, в каком конкретно классе, с какими учениками приходится работать. Учителя надо научить не просто преподавать, но и анализировать.

Я заявляю, что как существует философия химии, физики, точно так же существует и философия педагогики. И это особая философия. Учитель, приходящий в класс, не должен быть догматиком-методистом, он обязан приспосабливать теорию к конкретным живым детям. Он должен быть интересен им!

— Теоретически да. Получается, что все известно: и как готовить директоров школ, и педагогов, даже знают, как правильно учить школьников, но никто ничего не делает?

— Совершенно верно. Дети — они как тесто. Когда вы вымешиваете тесто, оно "уходит" из-под рук. Так и дети — чуть сильнее надавишь, и они "уйдут". Школа сегодня проигрывает телевидению, социальным сетям. Проигрывает, потому что не использует все возможности, которые у нее есть.

Когда ко мне прибегает ученик шестого класса и кричит: "Мы сегодня открыли закон Архимеда!", понимаю, что этому ребенку повезло, он попал к учителю физики, которые не просто пересказал ему некий физический закон, а "привел" ученика к его открытию. Значит, мы можем это делать!

Проблема в том, что это потребует очень серьезных вещей. Например, совсем иных учебников. Вы знаете, что у нас нет ни одного учебника, адресованного ученику? Ни одного! Все учебники адресованы учителям. Без них ученики просто не в состоянии разобраться, что в книгах написано.

— Зачастую и родители не могут разобраться.

— И родители не могут! Выступая на одном конгрессе культурологов, я сказал, что школьные учебники должны писать талантливые писатели, а не хорошие методисты. Язык методистов — мертвый. Это как с инструкцией к микроволновке или компьютеру: написали их специалисты, все в них правильно, а читать невозможно, потому что авторы не берут в расчет, что излагают они свои мысли не для себе подобных, а для людей, которые в этом ничего не смыслят. Парадокс же наш в том, что учебники пишут для учителей, хотя им они, по крупному счету, не нужны.

— Как это не нужны?

— Очень даже просто. Кто такой учитель? Учитель — это человек, получивший диплом о том, что он специалист, он уже должен все знать, если он преподаватель истории, он должен выйти из вуза знатоком истории, если его там нормально учили. Учебник необходим ученику. А если учитель просто повторяет на уроке то, что написано в книжке, да еще зачастую не совсем до конца понимает, что говорит…

В свое время, когда зашли разговоры о необходимости единого учебника по истории России, я опубликовал статью, в которой доказывал: все наши беды в преподавании истории проистекают из-за того, что мы "смешали" два понятия: историю и историографию. История в переводе с древнегреческого означает "рассказ". Надо научиться рассказывать детям историю, как рассказывают историю Древней Греции. Пока они маленькие, надо историю превратить в набор рассказов, которые бы возвеличивали нашу страну, делали ее прекрасной и любимой.

Мать — фигура, критике не подлежащая, любовь на пустом месте не рождается. Она рождается из жизни, из личного опыта ребенка, в том числе и из форм обучения. А историография — это совсем другое дело, это уже научное освещение разных взглядов и позиций. Это уже дисциплина для старших классов. При этом очень важен баланс: школа, с одной стороны, это механизм, объединяющий всех людей, живущих в стране, а с другой. ОНА обязательно должна формировать у учеников критичность мышления, без которой немыслим прогресс.

— Школа должна формировать критичность мышления, согласна. Но как эито будет сопрягаться с тем, что вы только что предлагали ученикам младших классов принимать рассказы учителя о великой стране на веру?

— Проблема в том, что ребенок 7-10 лет и 15-18 лет — это два совершенно разных человека. Родная история должна стать той колыбелью, в которой вырастает гражданин.

Патриотизм — это вовсе не отказ от критики — наоборот. Сделать вид, что ты что-то видишь или не видишь, — для этого большого ума не надо. Ум дан для того, чтобы понимать, что нужно сделать, чтобы жизнь изменилось к лучшему… Наши должны понимать, что исторический уровень бытия народа определяют не пушки, танки и атомные бомбы, а культура, образование. И русский язык. Он должен лежать в основе всего обучения в школе.

Это совсем не учебный предмет. Без русского языка не может быть ни химии, ни физики, ни истории, ни географии. Ни патриотизма тоже. Русский язык как никакой другой позволяет передавать самые тонкие оттенки души человеческой.

Проблема состоит в том, что нашим учителям еще предстоит научиться доносить до современных учеников, каким богатством мы располагаем. Об этом говорили еще Ломоносов, Тургенев, Лесков. Почему Расул Гамзатов понимал, что если его произведения не будут переведены на русский язык, то он не станет великим поэтом?

— Другими словами, мы возвращаемся к теме метапредметного обучения?

— Именно так! Откуда возникло понимание необходимости метапредметного обучения? Сегодня ребенок должен научиться творчески подходить к жизни, самостоятельно принимать решения, быть готовым выиграть схватку, причем любую. Это логика жизни в конкурентных условиях.

Откуда возникла логика компетенций? Все вокруг сдают экзамены, вопрос только, как они эти знания переносят на практику. Проблема-то как раз и состоит в том, что надо обеспечить такое развитие ребенка в школе, чтобы он стал самостоятельным подростком.

— Хорошо, но, по-моему, такая задача стояла всегда и везде. Что изменилось-то?

— Педагогика — наука, которая касается не большинства, не меньшинства, а каждого ребенка. Каждого ребенка мы обязаны воспитать конкурентоспособным. И проблема и заключается в том, что сегодня учителя надо научить общаться с учениками, формировать из него личность, интересную для учеников — ничего этого не делается. Надо решать проблемы учебных предметов, содержания образования в целом. Не решим — ничего не получим.

Посмотрите, к чему мы в итоге пришли? Вступительные экзамены в вузы, по сути, превратились в филькину грамоту, потому что вузовская наука фактически оторвана от школьной, их учебые программы не сопряжены. Отсюда и нецелостность системы образования. Все настолько запущенно, настолько инерционно…Школьное образование -это корабль без руля и ветрил.

— И вы предлагаете какие-то свои стратегии развития?

— Конечно. Под стратегией развития я и понимаю неразрывность связи с наукой, с историей своего народа, неразрывность народа и культуры. Необходима разработка концепции философии образования, о чем я твержу уже на протяжении 20 лет. И все делают вид, что ничего о ней не слышали.

Вопрос только в том, куда в таком случае подевались отчеты президиума РАО, записки в министерство? Они знают, что при нашем институте действует дистанционный всероссийский семинар по инновационному развитию образования, на который ведущие ученые России собираются раз в месяц и обсуждают, куда нам двигаться дальше?

— Может, они просто не хотят с вами сотрудничать, полагая, что все ваши теории неправильные? К тому же у них самих, наверное, полным-полно собственных теоретиков…

— По поводу теоретиков вы совершенно правы. Но и мы, если перевести разговор в практическую плоскость, ратуем за очевидные вещи! Недаром же я назвал одну из своих книг "Педагогическая аксиоматика". Кто будет оспаривать тезис о том, что если ребенку не интересно на уроке, то его не увлечет и сам предмет?

Невозможно, наверное, всех педагогов враз превратить в прекрасных учителей. Но резко увеличить их число вполне реально. И тогда дети будут приходить, слушать интересного харизматичного учителя и любить свой предмет.

Все помнят, как это было: хороший учитель по математике — все любили математику, хороший учитель литературы — все любили литературу… Но при этом, "по Турбовскому", учитель — фигура, критике не подлежащая. Если учитель плохой, ему в школе делать нечего.

— Но идеальных людей, извините, не бывает.

— Я говорю не об идеальном, а о профессиональном. Как только мы становимся на уровень "один скажет то, а другой другое", мы отказываемся от понятий "управление", "развитие", от типологических характеристик бытия.

Дети вначале должны любить школу, а потом уже педагога. Я не случайно говорил о том, что наука позволяет определить, что мы должны и что мы можем сделать. Вот то, о чем я говорю, мы можем сделать и в вузе, и в содержании образования, и в школе.

— Что конкретно?

— Первое — осознать, что надо действовать системно. На уровне вуза — вернуть именно педагогическое, а не университетское образование при подготовки учителей. Не в том смысле, что вывеску поменять, а создать специальные комплексные интеллектуальные группы и детально проработать вопрос.

- То есть выпускать они должны не неких универсалов, а все-таки педагогов?

— Учителей. Важно, чтобы они умели учить детей и понимали, что их основная задача — научить детей учиться. Директор школы должен понимать, что его главная задача организовать взаимодействие между учителями внутри школы, а завуч решает свои, не менее определенные и важные задачи, и так далее, по порядку.

В школу не просто надо вернуть эффективную внутреннюю систему, ей надо вернуть ответственность за формирование гражданина. ЕГЭ же эту ответственность убивает, оно атомизирует наше общество: "Каждый сам за себя!"

— Неужто все так критично?

— Ситуация зашла так далеко, что, как говорят, "уже поздно пить боржоми". Но точку невозврата мы пока еще не прошли. Есть еще старые кадры, русская интеллигенция, образованные люди, — все еще можно вернуть.

— Ну, надеюсь, что вас услышат.

— Сегодня у нас не стало имен в педагогике. Это трагедия, это трагедия общества. Директор школы — это нравственная планка бытия тысяч людей. Недаром у всех на слуху, к примеру, "школа Караковского" или "школа Рачевского". А у нас он сейчас никто, простой служащий, которого можно взять и уволить.

Сейчас, например, идет укрупнение школ. Я встречаюсь с директором одной такой школы, и он мне говорит, я нашел решение, как ей управлять. Говорит: "Я утром собираю завучей — у меня их 17, и вечером собираю завучей. Вечером мы подводим итоги работы, а утром я даю задания".

Я спрашиваю: "А когда встречаетесь с учениками?". "Никогда", — отвечает. Так и из Америки можно школой руководить. Логика "менеджерства" преступна для нашей школы. Говорят, пусть школа начинает сама зарабатывать деньги. Может, она что-то и заработает. Только государство в итоге потеряет в 1000 раз больше.

А если подвести итог всему вышесказанному, то проблеме образования надо вернуть ей приоритетность в общественном сознании; надо понимать, что это — системная проблема, которая должна решаться на всех уровнях; от пустопорожней болтовни надо перейти к конкретному делам и решиться сделать первый шаг. Он самый трудный, но мы можем его сделать.

Читайте также:

Религия и школа — две вещи несовместные?

Образование в США превратилось в бизнес

"ЕГЭ — отличный способ разрушить страну"

Подготовил к публикации Сергей Шаров

Беседовала