Интервью с нейроонкологом, доктором медицинских наук, профессором Ольгой Желудковой

Опухоли головного мозга занимают по частоте второе место после лейкозов среди всех онкологических заболеваний у детей. Каждый год около 850 детей в России заболевают опухолью головного мозга. Лечение злокачественной опухоли продолжается не менее года, поэтому количество нуждающихся в помощи растет. Но в России все больше детей, победивших рак мозга, и помогает им в этом известный врач, доктор медицинских наук, профессор Российского Научного центра рентгенрадиологии Ольга Григорьевна Желудкова.

— Ольга Григорьевна, опухоль мозга — это болезнь нашей эпохи или она насчитывает столетия? Врачи знают, почему она возникает?

— Болезнь не связана ни с экологией, ни с правильным или неправильным питанием, и мы не можем сказать, сколько столетий насчитывает это заболевание.

Оно, к сожалению, возникает спорадически, внезапно, по неизвестной нам причине. Если говорить о причинах, то необходимо отметить, что есть небольшая группа больных, у которых имеются поломки в генах. Это больные с наследственными генетическими синдромами, при которых имеется высокий риск онкологических заболеваний, в том числе и опухолей головного мозга.

— Но складывается впечатление, что количество детей с таким диагнозом растет, и это вырисовывается просто в катастрофическую картину для России?

— Заболеваемость стабильная на все годы в мире, есть только ошибки диагностики или неправильный учет больных.

Например, существует показатель заболеваемости опухолями ЦНС у детей, он составляет 3,36 на 100 000 детского населения, и это неважно, где в США или в России. Известно, что показатель заболеваемости опухолями центральной нервной системы у детей зависит от географического расположения. В Северных районах он выше, чем на Юге, где показатель заболеваемости снижается. Цифра может быть меньше, если какой-то части больных не поставили диагнозы, и они умерли без диагноза.

Читайте также: Онкология: несколько поводов для оптимизма

— Получается, что опухоль мозга развивается, прогрессирует, однако больному не могут поставить диагноз?

— На самом деле опухоль головного мозга может протекать под маской другой болезни. Наиболее частые симптомы для опухолей головного мозга, такие как головная боль, рвота, наблюдаются при разнообразных заболеваниях, поэтому часто устанавливают неправильный диагноз. Особенно часто ставят диагноз менингита или гастроэнтерологического заболевания, и больной попадает в инфекционное или гастроэнтерологическое отделение, где лечат ошибочный диагноз длительно, что приводит к увеличению размеров опухоли и нарастанию неврологических симптомов.

У маленького ребенка, который еще ничего не говорит, до определенного времени симптомы заболевания отсутствуют и единственным проявлением болезни является увеличение окружности головы. Поэтому у маленьких пациентов диагноз часто устанавливают, когда опухоль достигает больших размеров, становясь труднодоступной для тотального удаления ее.

В настоящее время выживаемость при опухолях центральной нервной системы достигает 70 процентов, а при отдельных гистологических вариантах (герминоме) выживаемость составляет 95 процентов.

Летальные случаи у детей с опухолью ЦНС необходимо обязательно разбирать и анализировать. Мы врачи всегда настаиваем, чтобы все летальные случаи вскрывали для того, чтобы был установлен правильный диагноз. Однако не все родители согласны на вскрытие, поэтому какая-то часть опухолей мозга не диагностируется.

В результате, когда говорят, что увеличилось количество больных, это значит, что лучше стали диагностировать и все больные получают необходимое лечение.

— Правозащитники часто говорят, что, если человек заболевает в России раком, то он проходит "семь кругов ада". Это правда?

— Все зависит от региона проживания больного. В большинстве регионов РФ проводят программное лечение опухолей мозга у детей. Есть регионы, где проводят только хирургическое лечение, а дальше езжайте, куда хотите. Однако имеются регионы, где даже сложно провести полноценное обследование.

Я, как специалист в этой области, принимаю участие в организации лечения больного после хирургического лечения, консультирую пациентов, направляю на необходимые обследования и определяю программу лечения. Если нет возможности проводить лечение по месту жительства, пациент госпитализируется в один из Московских центров или в Санкт-Петербург, где занимаются лечением больных с такими заболеваниями.

В Москве — это НИИ нейрохирургии им. Н. Н. Бурденко, Морозовская детская клиническая больница, Московский клинический научно-практический центр, Российский Научный центр рентгенрадиологии, ФНКЦДГОИ, НИИ детской онкологии РАМН, в Санкт-Петербурге — НИИ онкологии им. Петрова, 31 городская больница, Институт детской гематологии и трансплантологии им. Раисы Горбачевой.

Конечно, стандарта организации оказания лечебной помощи больным с различными формами онкологических заболеваний в нашей стране не существует.

Читайте также: Рак становится глобальной угрозой

В детстве еще эта проблема как-то решена, потому что детские онкологи взяли на себя лечение всех онкологических заболеваний. Если в Новосибирске прооперировали ребенка с опухолью головного мозга, а сам ребенок из Перми, нейрохирурги позвонили мне, обсудили программу лечения и пациент едет домой с планом терапии.

У нас есть кооперация онкологов, нейрохирургов, радиологов, и такой мультидисциплинарный подход позволяет осуществлять адекватное программное лечение опухолей ЦНС в самой сложной патологии.

Раньше хирург прооперировал и говорил: "Идите, облучайтесь", и было не принятно интересоваться, доходил туда пациент или не доходил. Сейчас мы — онкологи взяли на себя координацию лечения опухолей ЦНС, мы определяем план обследования и лечения, а также организуем адекватную терапию, кто-то из больных получает химиотерапию, кто-то лучевую терапию, кто-то наблюдается. То есть берем больного за ручку и ведем десять лет. У взрослых все сложнее.

— А почему вы пришли именно в область онкологии, с детьми ведь сложнее работать?

— Я с раннего детства хотела быть врачом, так как неоднократно лежала в больнице и на себе испытала отношение врачей. Хотелось изменить эту ситуацию. А профессию нейроонколога выбрала, потому что хотелось помогать детям, которые долгое время считались совершенно безнадежными. Работаю в этой области уже 20 лет.

Хочу сказать, что в последнее десятилетие ситуация кардинально изменилась. В лечении отдельных вариантов злокачественных опухолей головного мозга достигнуты прекрасные результаты. Заболевания, которые считались неизлечимыми, в настоящее время с успехом лечатся. Последние пять лет я испытываю больший энтузиазм в работе, ведь я, наконец, вижу положительные результаты.

Нельзя не сказать, что и отношения к этим безнадежным больным в обществе изменилось в целом. Огромную работу в этом направлении делают Благотворительные фонды. Фонд Константина Хабенского, с которым я активно сотрудничаю, как член экспертного совета, занимается оказанием помощи детям с опухолями головного мозга. Фонд помогает больным в организации обследования и лечения, в покупке медикаментов, в организации реабилитационных программ. Врачи и сотрудники фонда всячески поддерживают и объясняют тем семьям, с кем случилась эта беда, что ребенка с заболеванием головного мозга можно спасти. А ведь для многих семей это непосильная ноша, которая больно бьет и по бюджету, и по психологическому состоянию. Больному ребенку, которому срочно требуется лечение, дорога каждая минута, в таких ситуациях фонд помогает в первую очередь. Любая российская семья может туда обратиться.

— Теряете ли вы из виду детей, которые у вас вылечились, или как-то отслеживаете их судьбу? И скажите честно, вы, наверное, дико устаете от такой жизни?

— Мы стараемся наблюдать всех наших пациентов, никому не разрешаем пропадать, напоминаем, что необходимо вовремя приехать на обследование. Нам очень важно обследовать этих пациентов, потому что лечение может приводить к отдаленным побочным эффектам, которые также могут требовать лечения. Наша задача их вовремя выявить, и если пациент закончил лечение, он все равно требует наблюдение.

По поводу усталости, если бы у меня была возможность пережить жизнь заново, я думаю, что пошла бы по той же стезе. Вы не представляете, какое счастье, когда пациенты, уже подросшие, повзрослевшие, ко мне приходят, и я могу узнавать, как у них складывается жизнь. Это колоссальный импульс для работы! Многие дети даже забывают, что когда-то у них стоял диагноз смертельной болезни. А ведь чудес в онкологии не бывает, это все результаты самоотверженной работы российских врачей.