Интервью с россиянкой, сына которой отобрали органы опеки Норвегии

В Клубе главного редактора "Правды.Ру" Инны Новиковой побывала Ирина Бергсет, россиянка, которая обвинила своего бывшего мужа в педофилии по отношению к своему младшему ребенку и которая в августе этого года бежала в Польшу, потому что ее старший сын Саша попросил польского детектива вывезти его из Норвегии в Россию. 

— Он был на русском и английском языках. Мы много куда обращались, пытаясь тебе помочь. Ситуация получила резонанс. И то, что ты сейчас сидишь у нас в студии — это чудо! И к тому, что оно произошло, причастны мы тоже. Это и наше маленькое чудо. Поздравляю тебя с тем, что ты в России, и с тем, что твой старший сын Саша с тобой. Расскажи нам, на каком этапе сейчас ситуация?

— Для начала я бы хотела поблагодарить "Правду.Ру". Спасибо Вам — вы поддержали меня в самый трудный период, в самый первый — период абсолютного, тотального неверия. В тот момент самым трудным было для меня найти человека, который хоть чуть-чуть бы поверил. История была катастрофически невероятная, и даже я сама не могла поверить в то, что такое возможно. Инна Семеновна была первым человеком, который…

— Мы на с тобой одном курсе учились, можно без отчества.

— Да, Инна была первым человеком, который дал мне возможность все рассказать.

— Давай говорить о том, что сейчас. Саша в России вместе с тобой?

— Сейчас Саша в России, а Миша в Норвегии с папой, что, конечно, является парадоксальным результатом.

— Миша с папой по решению норвежских властей, которые, несмотря на то, что он обвиняется в педофилии, решили оставить ребенка с ним?

— Я думаю, что слово обвинение здесь не подходит. В данном случае, юридически это всего лишь мое материнское подозрение.

— И суд принял решение, что ребенок должен быть с отцом?

— Не совсем суд, это как бы решение опеки, которая очень деликатно повернула дело так, что поселила Мишу к отцу. Дело в том, что детей забрали второй раз 31 мая. Через неделю было решено, что та приемная семья, в которую их двоих изначально поселили, останется приемной семьей для Саши, а для Миши будет лучше, если в качестве приемной семьи выступит отец.

— И что он получает за содержание ребенка деньги от государства?

— Я подробности не знаю. Но, учитывая что решение о передаче ему ребенка носит официальный характер, я думаю, что получает. После того, как Мишу поселили к отцу, дело в скором времени было закрыто. Мы с Магги — с моим норвежским адвокатом — пытаемся идти правовым путем, искать возможности возвращения ребенка матери, но это все труднее. Очевидно, что если ребенок живет с отцом, если опека сочла это необходимым, то какие могут быть подозрения.

И мы с Магги сразу же в начале июня написали протест. Она была уверена, что в течение недели соберется суд и рассмотрит это дело. Но ближайшее рассмотрение назначили на 21 сентября. Мы были в то время в Польше. И вот недавно пришло решение этого суда. Мы надеялись, что сейчас, когда уже заведено уголовное дело в России, когда польский суд признал, что я нормальная мать, норвежский суд вынесет какое-то положительное решение по нашему вопросу.

Но он вынес постановление, чтобы Александр постоянно проживал в Норвегии. Он был признан как бы и не гражданином Норвегии, но ее жителем. На этом основании Норвегия потребовала его экстрадиции из Польши. На самом деле, Саша — гражданин России, постоянно проживающий в Норвегии. Если бы что-то помешало нам выехать, то мой ребенок был бы депортирован.

— А ты?

— Ну, возможно, я тоже. Со мной тоже достаточно сложная ситуация: органы опеки после того, как я вывезла Александра, ну не вывезла, а выехала вместе с ним, подали на меня в полицию заявление, и поэтомузаявлению ведется расследование.

 

— За то, что ты украла ребенка?

 

— Да, формулировка такая. Украла ребенка, сейчас бежит в Россию.

— К сюжету, который мы записывали с тобой, был сделан перевод на английский. И его мы отправляли твоему адвокату — Магги, чтобы в Норвегии удостоверились, что в этом ролике нет ничего ужасного. Я так понимаю, тот факт, что ты дала интервью "Правде.Ру" был воспринят тоже как нечто ненормальное, потому что если человек обращается в СМИ — значит он опасный для ребенка, значит он сумасшедший.

— На первых судебных заседаниях, на первых встречах с опекой, которая называется в Норвегии барневарн, лежали распечатки ваших публикаций и на русском, и на английском. И они прямиком отправлялись в подшивку судебных дел в качестве обвинения. Потому что в Норвегии- в обществе тотальной секретности — не принято говорить о семейных проблемах, а дети оберегаются там от попадания в прессу.

— Скажи пожалуйста, а если бы ты не обратилась в "Правду.Ру" и не подняла всю эту историю, не вынесла бы, что говорится сор из избы, что было бы? Может, ты бы жила спокойно и дети бы с тобой остались?

— Я бы не жила спокойно, я бы потеряла детей однозначно. Думаю, что в нашей семье тогда было бы уже несколько самоубийств. Норвежская система работает так, что мать должна либо спиться, потому что на нее постоянно оказывают прессинг, либо она должна покончить с собой. Но в любом случае, мать должна уйти, потому что она биологический мусор.

Такой же прессинг оказывается и на детей. Саша рассказывал ужасные вещи про приемную семью, в которой он фактически был помещен в изоляцию. Он писал об этом в письмах к консулу.

— Мы печатали эти письма, и комментарии на эти письма были: " Этого не может быть". Мальчик это все придумал, "Правда.Ру" это все придумала.

— Да. Точно так же и норвежская опека воспринимает. Они ввели в дело документы, переведенные с "Правда.Ру" на норвежский язык в Google. Можете себе представить? А оригиналы были на хорошем норвежском языке. Естественно, после перевода в Google получился плохой норвежский. И тогда представители опеки сказали: "Ну вот видите, так только мать могла написать. Александр же хорошо учился в школе и прекрасно писал по-норвежски. Вот к таким искажающим факты манипуляциям они прибегли.

— За эти письма Сашу обещали ведь чуть ли не в тюрьму норвежскую посадить?

— Ребенок плакал и просился к маме. И ему грозило перемещение в специальный интернат для психически нездоровых детей. Когда он стал настоятельно требовать вернуть его к маме, то сотрудники опеки начали угрожать ему переводом в тюрьму строгого режима для несовершеннолетних, где будет шесть охранников и откуда он никогда не выберется. И никогда не увидит маму.

Когда его посадили в машину, его просто забрали. Это он тоже описал в своих письмах. Это было при мне, и я видела первую часть, что происходило дальше в машине, я не видела. Ребенка затолкали в салон, плачущего, и сказали ему: "А вот теперь ты никогда в жизни ее не увидишь". Он стал кричать, рвать на себе волосы, потому что дети верят в то, что говорят им взрослые. Не могут представить себе, что завтра, что-то изменится, как мы, взрослые, начинаем себя успокаивать. Он в буквальном смысле рвал на себе волосы, а эти женщины хохотали ". А двери-то закрыты — не выберешься. "Ну убей себя, убей, а мы посмотрим, что произойдет". Я считаю, что это высшая форма психологического садизма. Это и есть то, что происходит сейчас в Норвегии…

— Подожди, то что Саша рассказывал о том, что он голодал и что ему рано утром оставляли на столе стакан молока и сколько-то там хлопьев, а следующая еда была в 8 вечера, это все правда?

— Это правда. Это тоже правда. Сашу забрали 31 мая, а учебный год заканчивается 20-25 июня, каждый год немножко по-разному в зависимости от выходных, и ему запретили ходить в школу. Заняться было практически нечем, в доме было две книги: он обнаружил кулинарную и еще какую-то. Они смеялись и хохотали: "А что разве это занятие — читать?" Это воспринималось так странно, когда он потребовал, чтобы его отвели в библиотеку и дали возможность выбрать книги. Это другой менталитет, это другой мир, это другая культура! Трудно объяснить, Инна, но это так. Я в Норвегии в первый раз увидела книги в университете, когда работала научным консультантом в Осло, в университете на факультете журналистики.

Когда мы рассказываем эту историю людям с русским менталитетом, им трудно поверить, что ребенок голодал. Они не могут представить, что в самой дорогой, самой богатой стране мирадети голодают.

 

Саша каждый деньговорил: "Хочу к маме"! Для норвежцев, хотеть к маме — это тоже совершенно ненормально, это как болезнь, как паранойя.

 

Когда сын встал на весы, то увидел, что похудел на 5 килограммов. Это заметила его хозяйка, после чего строго-настрого запретила ему подходить к весам.

— А она не понимала, что у нее могут спросить, почему мальчик похудел, почему она его не кормит?

— А этого бы никто никогда не узнал, потому что дети уходят с концами, и практически никто никогда не возвращается. Эти семьи не контролируются никем. Александр получил травму, после чего нога сильно распухла. Врач прописал костыли, а дама, которая следила за ним, отказалась их покупать. Свой отказ она мотивировала нежеланием тратить деньги. Причем стоимость костылей — это просто какие-то копейки по сравнению с миллионом крон, который эти семьи ежемесячно получают за приемного ребенка. Полмиллиона крон платится с зарплатой и полмиллиона крон составляет пособие на одежду и еду. Я уже не говорю про то, что человек, который берет ребенка в дом, освобождается от всех налогов. Это единственная категория населения в Норвегии, которая не платит налоги. Платят даже миллионеры и бедняки.

— И что он сидел в комнате? С утра съедал хлопья с молоком и все?

— Он просил два куска хлеба, а ему сказали, что он их будет получать только в полдень. То есть если ребенок просыпался в 7, он должен был ждать куска хлеба до 12. А потом они вообще приспособились, когда увидели, что он немного увлекается скейтбордом. Они стали его отправлять в скейтбордный парк с 9 утра до 8 вечера, давая ему 5 крон на автобус и плюс 5 крон на карманные расходы, на которые в Норвегии ничего купить невозможно, даже бутылку воды. И он там просто бомжевал, где его нашли наши знакомые.

Он уходил из дома с утра. Приходил вечером, когда дама говорила: "Мы уже поели, я не собираюсь тебе что-то готовить, вот тебе хлеба и иди спать". И он рассказывал, что в этом скейтбордном парке мальчишки сбрасывались, чтобы купить пиццу.

Я всегда давала ему на карманные деньги, но когда он жил в той семье, то у него почти не было денег, кроме тех несчастных пяти крон. Он давал одну крону. А пицца стоит около 200. Мальчишки сбрасывались по 20 крон, но Саша мне говорил: "Мама, мне на эту крону давали по 3-4 куска". Мальчишки жалели его.

Мой ребенок стал фактически беспризорником. Мне звонят друзья и говорят: "Мальчишки в скейтборд-парке встретили твоего Александра. Ты знаешь, совершенно оборванный". И это мой интеллигентный мальчик, музыкант, который играет Баха на концертах, которого печатают в газетах норвежских, он там где-то бомжует, когда его забрали в самую обеспеченную семью, в самые лучшие условия.

Друзья решили выбрать место в парке, где-нибудь под деревом, в котором Саше можно было бы оставлять еду. Они мне сказали, для того чтобы он выжил, ему нужно возить еду. Я говорю, что мне нельзя к нему приближаться и если кто-то увидит, то моего сына перевезут на север Норвегии, поменяют имя, паспорт, и я вообще не найду потом никаких концов. Но они меня убедили, показали мне дерево, с которого они сняли координаты по JPS. И я по этому JPS искала это дерево и оставляла для Саши пакет с едой.

— А что в это время было с Мишей? Он же был в "приюте" у отца? Ты же с ним встречалась?

— Да сначала все было очень красиво, и с Александром тоже были встречи, то есть когда детей отбирают, то. Конечно, устанавливается график таких встреч. Но Мишу мне показали через два месяца, это было последнее свидание перед побегом Александра. Мне привели Мишу в кепке, а когда я ее сняла, то увидела, что у него шрам на лбу в 5 сантиметров и 7 швов. Он говорит: "Мамочка, я шел, упал, и у меня дырка в голове". А еще он забыл русский, хотя мы учились читать на двух языках. Но это все запрещено в Норвегии. Если бы хоть кто-то узнал, что мы в четыре года учим алфавит, у меня забрали бы детей раньше. Это насилие. Читать алфавит — это насилие.

Саша ходил на тренировки. Если бы об этом в барневарн узнали раньше, его бы забрали у меня в тот ж момент. Это издевательство над ребенком, а то, что он хочет быть профессиональным спортсменом, а начинать нужно именно в этом возрасте, никого не волнует. Это недоступно норвежскому менталитету абсолютно.

— Я правильно понимаю, что опека пристально следит за всеми семьями, чьих детей она хочет изъять?

— За 42-мя тысячами детей следят, а есть еще 3 тысячи, за которыми не следят, просто стучатся в дверь и забирают.

— А когда ребенка забирают, на этом функция барневарн прекращается? Она большеэтими детьми не интересуется?

 

 

— Не совсем. Дети — это большие деньги, и перераспределение детей влечет перераспределение государственных денег. Сейчас в Норвегии если ты хочешь купить машину, виллу, то тебе не нужно идти в банк, брать деньги под процент, ты просто заказываешь себе ребеночка. Становишься в очередь в барневарн, и говоришь: "Мы возьмем сейчас двоих. Нам нужно два миллиона, так как мы хотим достроить фонтан".

— Понятно. Скажи мне, вчера мы разговаривали во время прямого эфира, и Астахов много чего правильного говорил, и он высказал такую замечательную мысль о том, что надо обращаться раньше, как только возникла проблема. Вот скажи, какие ошибки ты сделала и что бы ты сейчас не сделала, если бы пришлось заново пережить этот кошмар?

— Самая большая ошибка — это обращение в барневарн. Никогда ни при каких обстоятельствах, чтобы не случилось нельзя ходить в опеку, потому что с момента, как только вы обращаетесь в опеку, вы становитесь клиентом. Матери присваивается номер, сыну, дочери тоже, вы перестаете быть равноправными гражданами государства.

— Но ведь ты сначала обращалась в полицию, когда твой младший сын стал рассказывать о фактах насилия?

— Да. Но в полиции первое что спросили: "А знает ли об этом опека?" В этой системе я столкнулась со странным восприятием: для них страшней не тот, кто что-то делает для разрешения ситуации, ходит по инстанциям и т. д., для них страшней тот, кто заговорил о преступлении. Этого человека нужно убрать. В нашей ситуации им был Миша. Поэтому его и передали отцу, чтобы он замолчал.

— В смысле, а как отец может заставить его замолчать?

— Устрашением, переучиванием.

— А что еще? Из ошибок?

— Первое, нельзя ходить в барневарн. Второе, надо по возможности тихо паковать чемоданы и ехать на курорт или под любым другим предлогом вывозить ребенка.

— Ира, я тебе говорила, что надо ехать в Россию, как только услышала твою историю. Почему ты этого не сделала?

— Я знаю, у меня была ошибка на ошибке. Дело в том, что у Миши на тот момент не было паспорта. Я перестала давать отцу ребенка где-то в ноябре прошлого года. Тогда я не заметила, что паспорт заканчивался. А когда Миша начал рассказывать, то мой бывший муж уже использовал этот аргумент как оружие против нас.

— А когда Миша начал рассказывать тебе всякие ужастики, что папа бросал его на капот машины, и говорил, что переедет машиной его маму и старшего братика, ты писала заявление в полицию? Ты как-то с бывшим мужем разговаривала?

— У меня не было с ним разговоров. Но у нас была встреча — там есть такая процедура прежде чем подать на паспорт, на развод, на разделение ребенка. Это все происходит при посреднике. "Когда я говорила: "Подпиши, пожалуйста, паспорт", мне отвечали: "Забери заявление из полиции". Врач, которая меня пришла смотреть и должна была делать экспертизу, закрыла дверь и говорит: "Вы знаете, вы должны забрать заявление из полиции. Если вы это сделаете, то все будет хорошо". Мне приходилось говорить: "Да, конечно, ведь у меня ребенок, и я, конечно, готова забрать".

— Но в итоге ты так его и не забрала и оно так и лежит до сих пор?

— Три месяца заявление лежит по законам Норвегии, потом дело закрывается за неимением доказательств. Это именно мой случай. Как мне объяснили адвокаты, ситуация с которой я столкнулась, недоказуема, и к тому же наш деревенский суд завален такого рода делами.

— Но ведь в деревне, в которой ты жила, было 2000 тысячи жителей.Да, но при этом мне сказали, что в день слушается 10 дел.

— Что бы ты сделала сейчас? Стала бы ты обращаться в прессу, в полицию? Даже к королеве норвежской ведь обращались. Но она сказала, что не вмешивается в этот барневарн.

— Александр тоже писал и королеве, и принцессе, обращались к министрам, министру по делам детей, он написал губернатору лично, что просит отпустить его домой. Но все дела возвращались в барневарн.

Я много взвешивала и скажу так, я, как русский человек, сделала бы тоже самое. Невозможно ничего изменить, это — мой путь, моя работа. Небо дало мне такую работу и такое испытание, может быть, для того, чтобы вывезти своих детей.

 

 

— Мы много писали о твоей проблеме, и оказалось, что ты не одна, а вас в такой ситуации много. И все эти люди не смели слова сказать, не смели подать заявление в полицию. И не имея сил бороться, они услышали тебя, и сталиписать нам. При том не только из Норвегии, но из Дании, Бельгии. Получилось, что написав о тебе, мы подняли больную тему тех российских женщин, которые поехали за красивой жизнью, извини уж дорогая, которые поехали не зная ничего.

— Мы назвали этих женщин "русские матери", хотя среди нас есть и одинокий отец — Виталий. Он написал свою историю, и она недавно была опубликована, я считаю, что это подвиг.

— Вы создали организацию, в которую вам можно писать?

— Да, и здесь в России, в рунете нужен какой-нибудь веб-сайт, чтобы люди знали куда обращаться. Я скажу, что есть пути для выхода, но нет координации. Каждый человек один. Нас ударили — мы упали. И мы без детей, но должны ползти по этому дну.

— Расскажи, как вы в итоге объединились, нашли друг друга? Мы же о них тоже писали.

— Благодаря "Правде.Ру", люди увидели публикации. После этого они стали мне звонить. Почему нет участия властей? Потому что они об этом не слышат, не видят. Сейчас задача создать сайт, рассказывать о каждом шаге этих людей

— Скажи, а нам все время присылают материалы, а кто пишет, ты пишешь?

— Пишу я, использую свои таланты.

— Да, факультет журналистики МГУ.

— Девочки поначалу говорили: "А кому интересны наши истории? Мы же обычные люди со своими трагедиями. А я сказала, что была пресс-секретарем министра печати и смогу сделать из этого новости. До этого подобное никто не печатал, не верили, что у русских людей отбирают детей. Но в какой-то момент все привыкли и начали верить. А потом нас поддержал Павел Астахов. Я хочу сказать, что нам всем труднее всего было поверить, что власти вмешаются.

Сейчас мы планируем создать партию русских матерей. Я бы создала информационное спасательное агенство: у человека есть проблемы, он нам звонит, а мы спасаем. У нас достаточно русских женщин.

И еще у меня есть план по освобождению Миши. Я хочу подключить судебную систему и не останавливаться. Есть много путей. Мой план — действовать по всем направлениям: "полицейский" путь, путь медиа и политики.

— А что значит для Норвегии участие в этом деле русской прессы? Я так понимаю, вызывало раздражение?

На каждом заседании меня спрашивали, почему я обратилась в русскую прессу. Как будто я не русско говорящий человек.

— А ты обращалась в норвежскую прессу все-таки?

— Обращалась, но в норвежской прессе запрещено использовать фотографии детей, называть имя, запрещено все. Когда журналисты выступают, они все равно защищают интересы государства. Мне рассказали, что в Норвегии адвокаты дают клятву Гиппократа, как наши врачи. На что я могу надеяться, защищая свою семью? Могу я как журналист прийти спросить министра юстиции, чьи интересы важнее — матери или Норвегии? Я соглашусь с Павлом Астаховым в том, что интересы государства — это соблюдение прав людей, которые в нем живут.

— В цивилизованном государстве не должно быть униженных, обиженных, оскорбленных.

— Инна, речь идет о детях, это смысл нашей жизни.

— А скажи мне, зачем ты вообще поехала в Норвегию? Как ты могла познакомившись через интернет, выйти замуж, уехать?

— Это было моей самой большой ошибкой. Я поехала за любовью, мы встречались. Но нельзя было влюбляться — любовь на какое-то время ослепляет. Я не думала, что в этой стране у меня потребуют все — мою жизнь, идеалы, моих детей.

— То есть ты поехала за любовью, но любовь быстро кончилась или как?

— Возможно, это была иллюзия, построенная на моих представлениях о любви. Я, действительно, искренне влюбилась. Этому свидетели моя семья, Александр. Я хотела родить ребенка. Мне было 37, когда мы познакомились. И Мишку в 40 родила. Но в то же время не зная языка, традиций, культуры, я рисковала не только собой.

— Ты знаешь, у нас в гостях был психолог, который занимается проблемами смешанных браков, Файзенберг. И он, имея большой опыт работы, сказал, что не бывает счастливых интернациональных семей. Есть исключения, когда муж живет в России, или жена полностью адаптирована, но это больше восточные истории, все остальное -это всегда проблемы, сложности, трагедии, много разводов. Ты согласна? Ты вообще видела счастливые интернациональные семьи?

 

 

— Видела, у меня была одна знакомая, москвичка, она вышла удачно замуж за профессора. Проблема у нее была в другом — в работе. Она по специальности врач- стоматолог. В России работала при президенте, а в Норвегии ей понадобилось семь лет, чтобы добиться признания. Мы все разные. Но я всегда говорю: "Ну культура культурой, традиции традициями, но при чем здесь мои дети?"

— После того как мы показали сюжет с тобой, многие его прокомментировали… Особенно воинственно было настроены наши же русские тетки, которые вышли замуж в Норвегии, жили там, растили детей. Именно они поливали и нас, и тебя грязью, утверждая, что в Норвегии такого быть не может. К тому же с их стороны была очень бурная атака на всех, кто смеет что-то говорить против.

— Потому что миф очень силен. Я приведу пример, который сама придумала. Существует евклидова геометрия. Это система, которая базируется на одной важнейшей аксиоме о том, что две параллельные прямые никогда не пересекаются. Вот на этом утверждении и строится весь наш мир. Представь, что параллельные прямые — это родитеди и дети, которые никогда не пересекаются в постели. Тут математика высшая не нужна. Для нашего российского менталитета это так.

Если же мы представим, что эти две параллельные прямые все же пересекутся, то это уже неевклидова геометрия, это просто другой мир. Там, к сожалению, это может воприниматься как норма.

Ни одного человека в Норвегии даже мускул не дрогнул от того, что я рассказывала. После всей этой ситуации с Мишей, я начала видеть вокруг тех детей, которые подвергались насилию — инцесту, педофилии. Этих детей видно — они смотрят как бы в себя.

Лариса Сазанович, психолог по педофилии, единственный русскоговорящий в Европе психолог такого уровня, сказала, что это такая травма, которая никогда уже не уйдет. Ее можно доказать через 2 года, через 3, 5, 10 или даже 30. Есть не проходящие признаки, которые всемирно признаны наукой. Почему мы — русские матери — ничего не знаем об этом? Специалисты знают, так расскажите обычным людям.

Я считаю, что пора сегодня создать сайт, который бы нам сообщал, что нового и как нам помочь матерям в этой чуме 21 века.

— Скажи, где ты сейчас планируешь жить?

— В России.

— То есть ты не планируешь возвращаться в Норвегию?

— Я и не могу, это запрещено. Если будет возбуждено уголовное дело, а оно будет возбуждено при первой возможности, то это значит, что я могу попасть в норвежскую тюрьму. Я хочу сказать, что Брейвик, этот террорист, который убил 70 человек на острове, так что весь мир был потрясен, совершил ужасный поступок. Но органы опеки отбирают в Норвегии ежегодно 3000 детей, из которых 59 впоследствии кончают жизнь самоубийством. Это данные, которые есть на сайте норвежской организации.

— Я хотела бы пару вопросов задать Саше. Саш, скажи, ты веришь во что-нибудь, в кого-нибудь?

— Да. Верю. В Бога.

— Ты верующий человек? Ты православный?

— Да.

— А ты знаешь молитвы?

— Да, но больше всего я знаю по-норвежски, потому что раньше я не так много обращал внимания на это.

— То есть до того, как с тобой случились все эти проблемы?

— Да.

— Скажи, а когда ты увидел маму перед вашим побегом, что ты почувствовал?

— Это было очень хорошее чувство, что я… я как бы победил, что теперь уже конец. Что я уже закончил. Приеду в Россию. И это было очень хорошо.

— Скажи мне, все, что с тобой случилось, это уже внутренне от тебя ушло или еще с тобой?

— Это уже ушло, только еще не ушло то, что связано с Мишей. Мишу еще нужно спасать.

— Саша, ты молодец, что смог организовать свой побег… Я таких историй вообще не знаю. Так что думаю, что у тебя все получится.

Спасибо, Ирина, Саша, что пришли к нам. "Правда.Ру" и дальше будет продолжать следить за развитием вашей ситуации. Вся наша редакция желает вам, чтобы эта грустная история поскорей завершилась и завершилась успешно.