Михаил Евдокимов мог стать президентом страны?

Михаил Евдокимов — мало того что артист, еще и политик из народа, чья судьба именно поэтому максимально драматична. Зачем он пошел в политику? Мог бы он стать певцом? Вместе с "Правдой.Ру" вспоминает заслуженный деятель искусств, продюсер, родной брат популярного советского певца Евгения Мартынова Юрий Мартынов.

Читайте начало интервью:

Через что "артисты из народа" проходили в Советском Союзе

Гонорар за песню о Родине. Заработки советских авторов

Сергей Каргашин: Юрий Григорьевич, давайте вспомним Михаила Сергеевича Евдокимова. Я помню, как в 1999 году ты меня с ним познакомил, у нас в итоге возникла песня "На горе, на горушке".

— Я вспомнил один факт: меня пригласили на концерт в "Россию" памяти Михаила Евдокимова. Там все выступали, говорили на банкете, кто когда с ним познакомился. Мне слово дали, я говорю: "С удивлением обнаружил, что знал Мишу раньше всех присутствующих, так как мы знакомы с 1988 года".

Мы были, помню, на съемках, кажется, "Аншлага". Я с Семеном Фарадой исполнял песню "Холостяцкая лирическая". Был Хазанов, прочие известные артисты, а Евдокимов еще только входил и пытался быть не то что напыженным, но как-то с достоинством держался.

Когда Жени не стало, моего брата, я предложил Мише принять участие в концерте памяти. Не могу сказать, что они были друзьями, они разных поколений. Как Лев Лещенко — я с ним знаком, но он все же другого поколения. Женя иногда предлагал Евдокимову: "Может, что-то споешь?" А тот никогда не пел, исключительно за кулисами что-то пародировал, что-то такое делал.

Но на том концерте памяти Миша согласился с большим волнением взяться за это дело — исполнить серьезную музыку "Я еще вернусь". Говорит: "Ты не представляешь, как я волнуюсь. Ты думаешь, что я вот под дурачка всё время? Это для меня — вон сердце как бьется, я впервые выступаю как артист серьезный". Не в своем амплуа. И он говорит: "Ты первый увидел во мне певца".

А я ему говорил всегда: "Я в тебе вижу драматического серьезного человека. В тебе есть боль, есть мощь эта природная какая-то, из земли". Он как-то и ответил: "А ты думаешь, мне приятно толпу веселить? Да мне уже вот где…"

Последняя наша с ним встреча была на Беговой, в его квартире с видом на ипподром. И я спросил: "Зачем ты решил связаться с политикой?" И он мне ответил: "По секрету тебе скажу, меня ведут на президента. Поэтому это только проходной этап". Ну, мы видим, чем заканчиваются попытки выйти на эту дистанцию.

— За месяц до его гибели я был у него на Алтае, и у него настроение было очень тревожное. Внешне улыбался, шутил, но предчувствие какой-то беды в воздухе было… И он очень хотел песни петь. Я к нему приехал со своим диском, он поставил, слушал, напевал, говорил: "Вот эту песню я хочу записать".

— В результате его как раз хоронили под песни "На горе, на горушке" и "Я еще вернусь". То есть получилось то, с чего он начал. И когда мы записывали "На горе"…

— Был я на записи. Тогда электричество в студии отключили, мы в магазин за обогревателем бегали.

— Да, я теперь вспомнил. У Миши что-то не получалось, я помню, что попросил его сделать народные интонации: "Наа-да-даа", вот эти вот, в плач. Мы же изучали, музыковеды: "Ой, ты миленькииий" — вот эти вот нисходящие: "Ой, ты рооодненькииий". Вот в начале: "На горе, на горушкеее" — Миша так пел. 

Миша никогда не пел "ля". То есть он баритон. А я: "Давай попробуем!" В итоге на "ля" выходил баритон. То есть у Миши были скрыты очень большие возможности.