Понятие "гламур" оказалось очень древним

Мельница мифов: кто разродился гламуром

Убитого в июле 1997 года модельера Джанни Версаче провозгласили великим мастером гламура. Несколько ранее это словечко уже прочно закрепилось во многих иностранных языках и создалось впечатление, что "гламур" является порождением если не конца прошлого столетия, то новейшего времени. Другие, напротив, уверены, что гламур также вечен, как и человечество.

Фото:

Автор книги "Гламур" Стивен Гандл (Stephen Gundle. Glamour: A History), назвавший Джанни Версаче "современным Мерлином, обладавшим силой превращать мечты в реальность", убежден, что гламур появился ни в эпоху Мерлина, ни во времена Версаче. "Готовя эту книгу, я видел рассуждения о гламуре древнеегипетских фараонов и Нефертити, гламуре вельмож времен Возрождения и королевских дворов, особенно двора "короля-солнца" Людовика XIV.

Часто встречались как отсылки к гламуру аристократии всех периодов, так и современные жалобы на "гламуризацию" преступности, проституции и наркотической зависимости. Я даже нашел упоминание о "гламуре монашеской жизни", хотя что имелось под этим в виду, я не знаю", — пишет Гандл. В теперь уже далеком 1938 году из книги "Гламур и как его достичь", которую написала ныне прочно позабытая даже на Западе актриса, читатель узнал, что гламур можно заполучить "лишь с помощью богатства".

И хотя в истории с легкостью можно обнаружить примеры роскошной жизни, проявляющейся как в образцах высокого стиля, так и незамысловатого китча, но гламур явился порождением мира чистогана: буржуазии, нуворишей, коммерции и индустрии развлечений.

Читайте также: Древние римлянки наряжались от-кутюр

"В распространяющейся коммерческой культуре коллективный язык обольщения, состоящий из материализма, красоты и театральности, развивался благодаря вкладам людей самого разного достатка и происхождения. Его призыв, направленный ко многим, означает, что он овладел воображением людей в то время, когда почтение к власти уступало демократии, — делает вывод Стивен Гандл. — Гламур содержал в себе обещание, которое могло дать лишь мобильное и коммерческое общество, — обещание того, что каждый может стать лучше, привлекательнее и богаче".

Другими словами: "Гламура не было до того, как он стал коммерческим товаром". Шотландское по своему происхождению слово glamour впервые появилось в английском языке в 1805 году. Сэр Вальтер Скотт использовал его в стихотворной поэме The Lay of the Last Minstrel — "Песнь последнего менестреля", чтобы обозначить волшебную силу, благодаря которой обычные люди, дома и места казались великолепными. Романист Вальтер Скотт обсуждал магию и волшебство (собственно говоря "гламур") в своих "Письмах о демонологии и колдовстве" (Letters on Demonology and Witchcraft, 1830). Появившись в английском языке в начале XIX века, до начала века ХХ оно широко не использовалось.

"То, что термин был создан сыном юриста, — не случайно, — уверяет нас Гандл. — Гламур — именно та сила, о которой мечтали мужчины и женщины среднего класса, когда добивались богатства и социального влияния. Если гламур мог превратить лягушек в принцесс, то он, конечно, мог сделать из буржуа изысканного джентльмена, из провинциального писателя — блестящего романтика, из женщины сомнительных достоинств — красавицу".

Начало XIX столетия ознаменовалось окончательным расставанием европейцев с остатками феодализма (американская и французская революции, ликвидация Священной Римской империи германской нации и т. д.) и торжеством буржуазии. Среди новых героев толпы появляются "светские львы", такие как политический деятель Консервативной партии Великобритании Бенджамен Дизраэли, создавший свою собственную мифологию, которая нашла выражение в его дендизме и совершенном владении языком.

Или итальянский авантюрист и революционер Джузеппе Гарибальди, который пользовался огромным влиянием на публику, особенно за пределами своей родины; его эффектная внешность, яркая жизнь, экзотические костюмы воздействовали на чувственность тех, кто видел его или читал о нем.

Ключевую роль в переходеотвеликолепиякгламурусыгралНаполеон Бонапарт. Однако чаще всего гламурными представали женщины. И не столько "светские львицы", сколько шикарные и соблазнительные куртизанки, которые играли в леди и, войдя в светское общество, стали предвестницами потребительской культуры. Их сексуальные наряды нарочито кричали и притягивали взгляды великосветской черни, что позволило позднее Оскару Уайльду остроумно заметить, что успеху сопутствует излишество. Невольно напрашивается аналогия с нашими днями.

Российская дореволюционная аристократия и господа капиталисты тоже не без успеха демонстрировали гламур, который они называли на французский лад, по причине малого знакомства и небольшой популярности языка Байрона и Красавчика Браммела. В постсоветской России все вернулось на круги своя, и мы опять оказались в русле мирового потока, продемонстрировав не только умение жить как все люди, но и позаимствовав для этой цели чуждое прежде словцо. Несмотря на иноязычное звучание, у гламура по-настоящему нет родины. Он воистину интернационален и понятен без перевода.

Однако наибольший вклад в общее гламурное дело внесли три-четыре страны: Великобритания, Франция, США и Италия. Стивен Гандл показывает, почему роскошный двор Людовика XIV нельзя считать гламурным, несмотря на такие расхожие эпитеты в его адрес, на которые не скупятся журналисты, литераторы да и некоторые историки тоже. Версальский двор был полностью подчинен букве протокола и этикета, а французский король и королева не часто появлялись перед своими подданными, а лишь перед придворными.

Другое дело, когда речь заходит не о аристократах. Роскошь королевских дворов, по мнению исследователя, "могла быть изысканной и утонченной; но она не показывалась простым людям систематически и не вызывала у них зависти. А вот буржуазное заимствование материального блеска было противоречивым, перенося акцент на богатство и вещи, которые можно заполучить за деньги". Недаром "один из самых напыщенных дворов в истории, двор Медичи во Флоренции, использовал роскошь именно для того, чтобы скрыть свое буржуазное происхождение и утвердить свою власть".

Превращение генерала-корсиканца во французского императора тоже было действом скорее театральным, нежели историческим. На церемонию коронации в парижском Нотр-Даме Наполеона сопровождали восемь тысяч верховых. В императорскую карету были впряжены восемь лошадей — королевское число Бурбонов, хотя в действительности примером для Наполеона служил Карл Великий.

Вообще стоит присмотреться к появлению "гламура" при Бонапарте, некоторыми своими особенностями, напоминающими появление новой советской аристократии при Сталине. Кстати, можно провести и такую параллель между французским тираном и хозяином Кремля — оба были довольно скромны в быту. Сталин ходил в простом френче, Наполеону нравился его портрет, на котором он, будучи императором, был изображен в униформе полковника гренадерского полка.

Как отмечает Стивен Гандл: "Раньше Версаль открывал свои двери многим, посетители могли бродить по своему желанию не только в садах, но также и по королевским покоям. Несмотря на возраставшие народные волнения, так было и при Людовике XVI — ведь считалось, что король занимает верхушку в естественной иерархии, в которой все люди знают свое место. Теперь, когда подобные представления исчезли, всех любопытных посетителей выдворили, и при этом официальный доступ ко двору был дарован более широким группам. Впервые в императорском дворе старшие должности занимали недворяне.

Правила этикета, в отличие от времен Людовика XVI, записали, чтобы новоприбывшие могли их изучать. Весь тон был более свободным и равноправным, и во время балов император общался с гостями, уделяя им внимание. Хотя Наполеон не обладал хорошими манерами — он, например, мог толкнуть или ущипнуть собеседника — ему было присуще личное обаяние". История создала все необходимые условия, чтобы проявить себя через череду политиков, кокоток и денди, для появления Его Величества Гламура.

Читайте самое интересное в рубрике "Наука и техника"