Тайны IQ: О коэффициенте интеллекта и связанных с ним глупостях

Для чего был создан первый тест IQ? Можно ли сравнивать интеллект жителей разных стран по результатам таких тестов? Стоит ли безоговорочно верить этим тестам? Можно ли повысить интеллект своего ребенка? О тестах IQ и наследуемости интеллекта Pravda. Ru рассказала научный сотрудник Института общей генетики РАН, кандидат наук Марина Фридман.

— Насколько корректно сравнение интеллекта жителей разных стран по IQ? Можем мы говорить о более умных или более глупых нациях?

— Ответ на этот вопрос требует анализа того, что представляют собой тесты на интеллект. В целом, это широкий круг тестов. Известны тесты Айзенка, Векслера, но единого стандарта нет, который бы считался универсальным. Тесты эти проверяют преимущественно способность решать задачи, важные в нашей культуре для обучения и последующей работы. В наиболее полноразмерных тестах обычно есть вопросы на вербальный и невербальный интеллект. То есть первое — это поработать со значением какого-то слова, второе — это сложить картинку, мысленно повернуть какой-то объект.

При этом вербальные тесты, как правило, включают в себя то, что называется тестами на кристаллический и жидкий интеллект, то есть на те знания и навыки, которые уже приобретены человеком, и на сообразительность, на умение изобрести что-то новое. Первые включаются в тест на интеллект, потому что если человек обладает достаточным интеллектом, то он уже что-то к своему возрасту понял, изучил, узнал. Если только там нет каких-то ужасающих социальных условий или проблем, вроде глухоты, слепоты.

И тут мы сразу натыкаемся на то, что к каждому из этих тестов, даже к тестам невербальным, нужна словесная инструкция. Словесная инструкция написана на определенном языке. Для того чтобы эти тесты использовать адекватно в других странах, надо перевести инструкцию и надо убедиться, что испытуемые ее понимают адекватно.

Кроме того, если мы имеем дело с тестом на уже приобретенные знания, то там довольно часто включаются тесты на осведомленность. Понятно, что если для американского ребенка вполне естественно, нормально и желательно знать большинство штатов США, то тест, проверяющий осведомленность жителя, скажем, Китая или России, должен выглядеть несколько иначе.

Поэтому любой тест на интеллект должен проходить процедуру перевода и адаптации. А она требует того, чтобы у нас за отметкой сто баллов снизу оставалось 50 процентов выборки, и после этой отметки тоже оставалось 50 процентов выборки. Естественно, когда сравнивается интеллект жителей разных стран, этим условием пренебрегают.

Но пренебрегаем мы или нет, в любом случае понятно, что результаты будут уже несравнимы, что это будет не вполне надежно, что мы очень часто людям даем не тот материал, к которому они привыкли, не только в тестах на общие знания, но и в тестах на сообразительность или на ручные способности.

— Разве мы не можем говорить, что мир становится глобальным и выдвигает универсальные требования к объекту?

— Да, конечно. Я думаю, что участие в современном промышленном производстве предполагает выполнение требований, проверяемых подобными тестами. Но тут тоже все не так просто, если говорить о последнем времени, потому что эти тесты проверяют способности эпохи промышленной революции или середины XX века.

Сейчас у нас люди очень много работают с виртуальными средами, а тесты остались те же самые. При этом надо сказать, что тесты на интеллект не явно апеллируют к тому, что есть фактор общего интеллекта, от которого в большей или меньшей степени зависит успешность выполнения практически всех заданий, в них входящих. Это предположение. Строго говоря, оно не доказано.

Вот различие в структуре способностей есть, оно доказано. И тут возникают очень интересные моменты. Например, понятно, что никогда нам тест на интеллект не скажет, кто умнее — мужчина или женщина. Потому что при том, что индивидуальные различия могут быть направлены в совершенно иную сторону, у женщин, в среднем, выше вербальные способности и, соответственно, лучший результат по вербальным тестам, а у мужчин, в среднем, лучшие результаты по тем тестам, где требуется пространственное воображение.

— Это как-то связано с их традиционной ролью в мире?

— Это почти наверняка связано с традиционной ролью и, конечно, изменяемо. Но тут характерно то, что обсуждаются вещи, для обсуждения которых тесты на интеллект не являются подходящим инструментом. Были попытки сделать так называемые культурно свободные тесты, но полностью культурно свободными они все равно не являются.

Приведу в пример тест Равена. Представьте себе, что есть ковер с ярким, сложным, замысловатым, подчиняющимся определенным закономерностям узором. Из него вырезан кусок, и вам надо выбрать и вставить на место подходящий по узору кусок, в котором эти закономерности продолжались бы и выполнялись. Этот тест часто используется, чтобы оценить интеллект детей, у которых есть отдельные проблемы с речью.

Или, например, рисуночный тест. Понятно, что себя каждый человек видит, он себя нарисует, может быть, некрасиво, но более подробно, с большим количеством деталей. Это тоже неплохая вещь, но тоже абсолютно не культурно свободная. Во-первых, в некоторых культурах дети вообще не знают, как карандаш в руках держать. Во-вторых, есть культуры, где существует запрет на изображение человека. Кроме того, там есть совсем смешные вещи. Например, считается, что если человек пририсовывает одежду, то это некоторый этап в развитии. А как быть тем, кто ходит почти голыми?

То есть, в принципе, совсем корректно сравнивать IQ можно в пределах относительно однородной этнической социальной группы.

— В пределах однородной группы как меняется величина IQ, насколько она динамична? И для чего вообще она используется?

— Для такой группы эти тесты предсказывают довольно хорошо способность человека к обучению. То есть если IQ совсем низкий, причем для разной деятельности порог будет разный, очень высока вероятность, что человек обучение не потянет. Если IQ выше этого порога, он отчасти предсказывает успехи в учебе. Но тоже корреляция отнюдь не стопроцентная.

Вообще говоря, результат может зависеть от мотивации. Но оценить ее или какие-то волевые качества, необходимые для данной конкретной работы, сложнее, чем IQ. Посадить человека решать известный заранее набор задачек — это просто и это более-менее универсально для любой деятельности. Но вообще, для каждой специфической деятельности надо подбирать задачки. Понятно, что для каких-то групп, деятельность которых очень важна, а ошибки чреваты неприятными последствиями, скажем, для диспетчеров, для летчиков, это делается. Но когда подбираются просто клерки, проще воспользоваться готовыми тестами IQ.

— А были какие-нибудь подвижки по IQ у каких-нибудь социальных групп в связи с какими-то историческими обстоятельствами?

— Это вообще было постоянно. Это скорее правило, чем исключение. Поэтому я утверждаю, что очень трудно оценивать потенциальные интеллектуальные возможности группы, которая находится в состоянии социально задвинутом, неблагоприятном. Мы не знаем, на что она способна, если она попадет в иные условия, просто не можем предсказать.

Например, в довоенную Великобританию была весьма большая миграция польских и русских евреев. И известнейший биометрик Карл Пирсон писал, что не надо их пускать, потому что у них интеллект снижен по сравнению с высокой английской нормой, которую они подрывают. Прошло одно-два поколения, и та же самая с генетической точки зрения группа, изменив социальное положение, дала одно из самых больших количеств нобелевских лауреатов. Причем я думаю, что скорее сказались какие-то культурные традиции, чем генетические.

— А зачем в тестах на IQ было сделано так, чтобы 50 процентов оставалось до ста, а 50 после? Чтобы поделить общество на глупых и умных?

— Нет, я думаю, что это просто наиболее информативно. Представьте себе, что мы даем большой группе людей десять очень сложных заданий. У нас один процент с ними справится, и мы будем знать, что они почти точно умные, а об интеллекте остальных мы ничего не узнаем.

— То есть они останутся общей массой.

— Предположим, что мы им дадим десять очень простых заданий, тогда мы выделим только один процент самых глупых, а остальные тоже будут для нас неразличимой массой. То есть это самое информативное, позволяющее больше всего сказать об общей выборке.

— А можно дать какие-то советы родителям, как повысить IQ ребенка?

— Тут, к сожалению, тоже все довольно сложно и не очень понятно. Социально-экономические моменты значимы, но существенная часть изменчивости — это изменчивость, которая может отличаться даже для братьев или сестер в одной семье. То есть дети, даже если они родные братья и сестры, очень часто по-разному воспринимают одни и те же педагогические воздействия. Кому-то нужна свобода, а кому-то строгость и структурированность их занятий. Кому-то нужно в одном направлении развиваться, чтобы чему-то научиться, кому-то в другом.

И, в общем, нормальней такая ситуация, когда не родители директивно выбирают ребенку полезный для его будущего кружок, возят каждую неделю туда на машине, а когда ребенок сам бегает и выбирает какую-нибудь, может быть, бесполезную, с нашей точки зрения, ерунду под себя.

— Получается, что IQ не позволяет определить, какие будут у человека успехи в учебе, насколько он потом будет приспособлен к работе, и, в общем, этот параметр получается гораздо менее полезным, чем мы привыкли думать. Так?

— Успех учебы он, конечно, частично предсказывает. Другое дело, что всегда есть выпадающие товарищи, которые умные, но не встроились. Или товарищи среднего ума, но очень стараются и тянут, или просто хорошо социально встроены и хорошо понимают, что от них надо.

Вообще говоря, изначально это действительно было изобретено Бине для выявления детей, у которых могут быть проблемы. Ведь изначально IQ показывал, соответствует ли интеллектуальный возраст реальному паспортному, может ли ребенок учиться в классе, который подходит ему по возрасту.

— То есть, по сути, оценивался нижний порог, а не верхний?

— Да, в первую очередь, конечно, нижний порог. То есть он выделял именно проблемных детей, а не интеллектуально продвинутых. Их, видимо, иначе надо выделять. Но это было только начало работы, потому что отставание может быть связано со множеством причин. Может быть, ребенок год лежал в больнице или год был без матери. Тогда ему, может быть, стоит один класс пропустить. Может быть, у него какие-то совершенно конкретные проблемы связаны не обязательно с интеллектом как таковым, а с йодной недостаточностью, плохим слухом, плохим зрением, которое как следует не проверили. Может быть, там дефицит интеллектуальных функций или просто дефицит внимания, которые тоже можно в той или иной степени разными педагогическими воздействиями подкорректировать.

То есть, по крайней мере, для педагогов с цифры общего интеллекта должна начинаться педагогическая работа, она не должна ею заканчиваться.

Беседовала Ольга Таболина

К публикации подготовила Мария Сныткова