Наташа Мозговая: «Жить плохо можно везде…»

Сегодня в гостях у "ПРАВДЫ.Ру" Наташа Мозговая - человек фантастический.

Признанная строгим жюри сетевого конкурса РОТОР++ "Журналистом года" российского Интернета, она этого просто не заметила. Прочтите интервью — и поймете, почему. Наташе 23 года, она растит трехлетнего сына, работает, учится, живет жизнью, на которую согласится не каждый. Безнадежно незакончены юрфак, инъяз и искусствоведение. Но жизнь продолжается — и скоро, надо полагать, Наташа получит степень по социологии и антропологии и займется вплотную изучением человеческой миграции. Она и сама мигрант.

В Израиль приехала в 11 лет с матерью, в 11 же пошла работать. Мыла полы, посуду в ресторанах. В 12 лет начала писать, продолжая мыть полы в чужих домах, нянчиться с умственно отсталым ребенком за полтора доллара в час и т.п. С 15-ти вела двухстраничную издевательскую рубрику в "Вестях", самой большой русскоязычной газете Израиля. Параллельно снималась в израильских рекламных роликах, каталогах и пр. Много писала и переводила для газеты. Потом стала редактором молодежного приложения к "Вестям", позже — заодно и редактором приложения "Дом и семья". Потом ей стало любопытно, сможет ли перейти писать на иврите, и Наташа ушла в "Едиот Ахронот" - самую большую израильскую газету. Там до сих пор и работает. Параллельно год вела культурную передачу на иврите на первом израильском канале, какое-то время делала на радио экспериментально-политическую программу "Критические дни". Недавно вышел на иврите Пелевин в ее переводе. И это далеко не все, что можно рассказать о Наташе Мозговой — в современной российской журналистике, скажем, не так-то много подобных биографий. Но перейдем к вопросам...

- Наташа, по итогам сетевого конкурса РОТОР++ Вы признаны лучшим журналистом года за публикации в LiveJournal — за свой дневник. И почти сразу Вы закрыли свой живой журнал. Почему?

- Никак не связанные между собой события. История с конкурсом вообще прошла как-то мимо меня. О результатах я случайно узнала в Москве, куда меня послали в командировку освещать захват заложников в ДК, и в те дни мне было, мягко говоря, не до этого. Кроме того, к сожалению, похвала в адрес моей работы не меняет моего собственного к ней отношения. Возможно, на кого-то произвели впечатления те записи, которые я делала по возвращению с очередного теракта. Как журналист может относиться к оценке ТАКИХ своих репортажей? Вот представьте себе — фотограф приносит снимок, сделанный через пару минут после теракта, и слышит на это: "Какой крутой кадр!"...Что касается дневника — для меня, в общем, это был способ держать себя и своих друзей в курсе того, что со мной происходит, потому что времени даже на телефонные "галочки" просто нет. Там действительно было много тем, связанных с моей работой — потому что описывать оттенки депрессии или нижнего белья мне неинтересно, а работа отнимает бОльшую часть времени и нервов. Закрыла я его в тот момент, когда мне начало казаться, что меня неправильно понимают.Ну ладно, когда критикуют по делу, вынуждая доказывать, что ты не верблюд. Но когда доходит до маразма, и тебе убежденно докладывают, что ты являешься автомобилем Жигули с номером МНВ 23-79 становится жалко времени. Даже после того, как я его закрыла, посыпались письма: "Это что, такой пиар?" Какой, к черту, пиар. Но поскольку обиделись друзья, пришлось его восстановить.

- Хорошо, дневник, даже открытый, дело личное. Вы работаете в израильской прессе, которая уже давно превратилась в прессу фронтовую. Как это сказывается на Вашем отношении к жизни?

- Прежде всего, это сказывается на отношении к смерти. Могу без бравады и с большим сожалением сказать, что если со мной что-нибудь случится, я очень хорошо себе представляю, как это будет выглядеть, что при этом будет говориться. Каждый тут пытается справляться с этим по-своему. Я первое время приходила домой ночью после очередного теракта, после разговора с семьями убитых, и в голову начинали лезть картины, что это происходит с кем-то из моих близких.Особенно страшно, когда разговариваешь с матерью, у которой на глазах взовали ее двухлетнего сына — ровесника твоего ребенка, и понимаешь, что это может произойти и с твоим, когда вы так же будете сидеть в кафе и есть мороженое.За себя — не страшно. Иначе бы на территории без бронежилета не совалась. За своих — страшно.На определенном этапе начинаешь задаваться вопросом, зачем все это надо. Может, это размазывание чужой крови и слез на первых полосах газет, и служит стимулом для террористов продолжать придерживаться именно этой практики. С другой стороны, если не писать о жертвах, они станут заодно жертвами безликой статистики. Зачем там врачи понятно, а также пожарные, полиция, добровольцы из религиозной организации, которые собирают для захоронения куски тел после взрывов. А журналисты там зачем? Информировать население? Информационную войну помогать стране вести? В таких случаях единственное утешение для себя есть случаи, когда удается пострадавшим реально чем-то помочь.

- Вы как-то назвали себя среднестатистической русскоязычной израильтянкой. Русская Палестина, какая она сегодня?

- Страна, в которой мы живем, в общем, называется Израиль, а "русская Палестина" - это скорее русские жены палестинцев...Русский Израиль это, если мерить понятными рамками, крупный областной центр. Такой город-миллионер, типа Новосибирска, или Харькова. Со своим центром, престижными районами, своими рабочими поселками и т.д. и т.п. Со своей культурной жизнью, как правило, равняющейся на метрополию, коей является Москва. Со своим бомондом, которое мало-помалу перетекает на запад и в Москву, потому что, по их мнению, там жизнь, работа и вечный праздник. Впрочем, есть принципиальная разница — наличие повода для патриотизма, самоидентификации с местом, национальностью. Это все-таки страна, большинство жителей которой совершенно точно понимают, зачем и почему они здесь живут. Из всех русскоязычных диаспор, пожалуй, самая развитая в плане консолидации. Свои влиятельные партии в парламенте страны, свои СМИ, включая полноценный телеканал, свои сети магазинов, от книжных до гигантских супермаркетов с товарами из России.

- В одной из Ваших статей (в "Еженедельном Журнале") задается риторический вопрос: "Есть ли жизнь в Израиле"? Так вот, о жизни?

- В моей башке километраж, набранный в поездках по разным странам, трансформировался в полезный вывод: не сравнивай. Жить плохо можно везде. А риск погибнуть от рук террориста для кого-то может быть более приемлемым, нежели риск погибнуть от рук пьяного бандита, которому срочно понадобились 100 рублей из твоего кошелька. В первом случае о твоей семье позаботится государство, да еще и попытается представить твою личную трагедию трагедией всей страны. Пустячок, а приятно.

- Похоже, что вопрос: "есть ли жизнь?" скоро будут задавать и в Москве. В Чечне выросли свои "дети войны". Существует ли опыт примирения?

- Чечня совершенно другая история. Если формулировать это грубо, Чечня не является войной за твой дом, но скорее за сохранение целостности империи. Сравнивать Россию и Израиль смешно: в Израиле меньше населения, чем в одной Москве. И палестинцы от нас на расстоянии вытянутой руки. Некоторые районы Иерусалима простреливаются из близлежащих деревень из самого допотопного оружия, потому что совсем близко. Если бы Москва была на расстоянии, скажем, 50 километров от Грозного?... Ну да ладно. Что касается сосуществования, люди здесь, как отдельно взятые личности, способны жить рядом без проблем. Говорю это, хотя, допустим, конкретно сегодня меня, как практически всех израильтян, еще трясет после теракта в кибуце, где террорист просто зашел в дом и расстрелял в упор в кроватках двух маленьких детей и мать, которая пыталась прикрыть их своим телом. После подобных зверств хочется орать, что люди на такое неспособны. Что никакая борьба не может оправдать такой жестокости. Но если надеть себе на шею петлю логики, — можно вспомнить, что до того, как началась Интифада, сотни тысяч палестинцев работали в Израиле, многие сдружились с работодателями. Были совместные проекты для школьников. Многие израильтяне ездили закупаться на дешевые палестинские рынки, ходили там в рестораны... До того, как в одном из ресторанов боевики расстреляли двух израильтян... Смешанных браков немного, но и они есть, и продолжают жить вместе, несмотря на то, что их фактически превратили в изгоев. Много раз общалась с палестинцами, и ничего. Много интересных, образованных людей, которым хочется иметь свою Субару, и чтобы им дали, наконец, свободно ездить на море.Откуда пошла такая ненависть? Во-первых, клановая система, при которой каждый убитый приходится тебе каким-то родственником, культивирует ненависть не на уровне идеологии, а практически животное желание мстить за СВОИХ. Во-вторых — когда это поощряется их властными структурами, когда Арафат подписывает бумаги на выделение материальной помощи активистам террористических ячеек, — когда ненависть легитимна, вплоть до вывешивания в школах плакатов террористов-самоубийц в героических позах, — когда не просто дома на кухне или во дворе, но в школе детям рассказывают, что нет и не должно быть такого государства, как Израиль, как с этим бороться? Это вызывает уже цепную реакцию — вместо новых, более прагматичных лидеров, с которыми можно будет договариваться, вырастает поколение Интифады, для которых самым логичным средством достижения целей будет террор.

- О сетевых делах. Каким Вам видится израильский сегмент Сети (и русский фрагмент израильского фрагмента)? Что для Вас Рунет?

- Сколько там тех израильтян... а среди них пользователей интернета... Естественно, сеть на иврите сильно хромает во всех отношениях. Есть хорошие новостные сайты, но хороших баз данных практически нет. Ищешь, к примеру, что-то на иврите, поисковая машина выдает тебе описание сайта на иврите, а сам он на английском. Поэтому многие израильтяне даже тусоваться предпочитают в англоязычных форумах. Что же касается русскоязычных израильтян, то достаточно взглянуть на объемы израильской баннерной рекламы в русской сети, чтобы понять, где сидят местные пользователи интернета. Собственных, заслуживающих внимания ресурсов, раз-два — и обчелся.

- Когда-то казалось, что развитие новых информационных технологий, того же Интернета, объединит людей. Похоже, надежды не оправдались?

- В чем-то они, несомненно, оправдываются. Просматривая ленту друзей в своем ЖЖ, я часто ловлю себя на мысли, что уже не понимаю, где все эти люди живут, если они одинаково спокойно обсуждают осаду резиденции Арафата, арест Закаева и результаты сенатских выборов в США. По-моему, уехавших из России (как тогда казалось, навсегда), во многом спутниковое телевидение и Интернет сумели удержать от тотальной ассимиляции. Раньше у эмигрантов было четкое разделение на тот дом — страну, из которой уехал, и новый дом. Поскольку связь со страной исхода была условной, родину можно было идеализировать или демонизировать, но она была неким островком ностальгии, являющегося для тебя несомненным прошлым. А теперь Россия является вполне реальной частью нашего настоящего здесь благодаря тому самому развитию информационных технологий. Ну, и, естественно, свободе передвижения...

- Можно ли говорить об информационных войнах, информационных диверсиях в израильском Интернете?

- Израильский Интернет слишком слабо развит для этого. Существует спорный аналог compomat.ru debka.com, если вы об этом. Но по большому счету это все. Системы слива информации через интернет, как это работает в России, практически нет. И есть всего два ресурса, на которые не стыдно ссылаться в оффлане: информационный портал ynet.co.il и экономический themarker.co.il, потому что прочие новостные сайты либо малоинтересны, либо являются интернет-версиями печатных СМИ. С палестинскими же ресурсами никто не борется, кроме, естественно, израильских хакеров. Повторяю: в маленькой стране даже волчьи законы выглядят цивильнее, поскольку все волки друг друга знают в лицо.

- А как в военных условиях решаются проблемы баланса секретности и свободы слова? В ходе недавних событий в Москве журналистов обвиняли в излишней откровенности при показе, например, действий спецназа?

- У размеров Израиля есть одно главное удобство: легче контролировать ситуацию. Скажем, при эвакуации раненых после теракта их число мы узнаем в течение от15 минут до получаса, их состояние в пределах часа. Имена убитых выдаются прессе сразу после опознания. Но до того, как дается официальное разрешение на их публикацию, то есть после того, как все родственники погибшего оповещены, никто их не печатает, и не озвучивает никаким другим способом. То есть власти не пытаются скрыть такие вещи, поэтому никто не пытается мешать, искать окольные пути.Поскольку чрезвычайное положение, введенное в Израиле 54 года назад, с тех пор отменено не было, пресса и власти как-то научились сотрудничать. Последний громкий скандал на тему конфликта работы силовых структур и СМИ был в 86-м году, и получил название Дело ШАБАКа .

После штурма захваченного террористами израильского автобуса, ШАБАК объявил, что все террористы погибли во время операции. Наутро одна из газет вышла с фотографией агентов спецслужб, которые вели двух захваченных живыми террористов. Газету закрыли, но юридический советник правительства заявил, что на руководстве ШАБАКа лежит ответственность за убийство этих террористов, фабрикацию улик, и т.п. В итоге было решено принять отставку главы ШАБАКа в обмен на объявление ему и другим руководителям службы безопасности, замешанным в этом скандале, амнистии.Да, все, что публикуется об армии и может каким-то образом угрожать безопасности государства, проходит через военную цензуру. Но при этом и цензура и СМИ точно знают, что можно, а что нельзя и почему. Все виды критических ситуаций являются в Израиле если не привычными, то хотя бы предвиденными. Скажем, ситуация захвата террористами заложников, которая не практиковалась палестинскими боевиками уже много лет, тем не менее до сих пор отрабатывается силовыми структурами в самых разных вариациях. Журналистам это известно, что-то из этого публикуется, поскольку это поддерживает имидж боеспособности Израиля. Что-то остается в уме. Я пытаюсь сказать, что если бы в России было такое же доверие и уважение к секретным службам и спецназу, как в Израиле, не исключено, что ситуация с теми же заложниками освещалась бы иначе, и не было бы вплоть до самого штурма ощущения какой-то безысходности.

- Что Вы думаете о будущем?

- У меня требования к жизни простые: чтоб жилось интересно и не больно. Строить планы глупо, мне слишком часто приходится наблюдать на примере других, как легко их разрушить. А глобальное будущее — как его вы назовете, так оно и поплывет. Фантазии у людей мало, поэтому, видимо, так и будут поэтапно претворять в жизнь домыслы писателей-фантастов, и какая-то часть людей будет продолжать орать, как это аморально и куда мы все катимся...