Академик Борис Патон: "Эверест" в науке. Часть 5 - Новости Академии наук

"Чаепития в Академии" — постоянная рубрика Pravda. Ru. Писатель Владимир Степанович Губарев беседует с выдающимися учеными. Сегодняшним гостем проекта "Чаепития в Академии" можно назвать и великого русского ученого академика АН СССР и РАН, президента Академии наук Украины Бориса Евгеньевича Патона. Документальная повесть о нем к 100-летию со дня рождения. Часть 5.

Читайте предыдущие части:

Академик Борис Патон: Эверест в науке

Академик Борис Патон: Эверест в науке. Часть 2

Академик Борис Патон: Эверест в науке. Часть 3

Академик Борис Патон: "Эверест" в науке. Часть 4

Читайте также: Чаепития в Академии: Истина прекрасна и в лохмотьях!

Еще одна "Морская волна"

Каждый год около тысячи "морских волн" посылает своим сотрудникам Борис Евгеньевич Патон. Это короткие записки, в которых сказано что и когда надо сделать.

Много лет академик отдыхал в Крыму. Он очень любил сидеть на берегу и смотреть в даль. Море рождало мысли и идеи, и Патон на клочках бумаги писал поручения сотрудникам. Десятки "морских волн" приходили в Институт — это были конкретные поручения, программы экспериментов, идеи, которые следовало обсудить, анализ сделанного. Если в тот или иной отдел или лабораторию приходило больше "морских волн", значит, именно эта проблема волнует Бориса Евгеньевича больше других…

Одна из "морских волн" рождалась на моих глазах. На листке бумаги Б. Е. Патон писал, что мне надлежало сделать завтра:

"1. Центр титана.

2. Отдел ЭЛС.

3. В городе. Центр Мовчана.

4. Демонстрационный зал:

а) сварка оплавлением.

б) космос.

в) наплавка…"

Борис Евгеньевич коротко прокомментировал:

— Надо обязательно посмотреть то, что я называю "Финский завод". Я не брал деньги на него в Академии наук, а добывал их через "Девятку". Построили завод из финских модулей, и он назывался "Спецсредства металлургии". Там надо посмотреть электронно-лучевую плавку и производство титана. Полторы тысячи тонн слитков титана — таковы масштабы производства. Вы увидите и электронно- лучевую сварку. Одна установка, которую мы делаем для американцев, стоит больше полутора миллионов долларов. Но комплектующие все с Запада, включая вакуумную технику и вакуумные насосы. Потом надо посмотреть нашу совместную компанию с американцами по авиационным и ракетным двигателям. Там используется ряд уникальных технологий, равным которым в мире нет. Это покрытия лопаток. Есть еще у нас технический центр, где используется парогазовая металлургия. Уникальные технологии! Этого вполне достаточно, чтобы получить представление о нашем нынешнем состоянии…

Сполохи Чернобыля

Будущее и наука — синонимы. А потому в наших беседах с ученым мы неизменно обращались к завтрашнему дню. Впрочем, иначе и быть не может, потому что наука и существует ради того, чтобы делать будущее ближе.

Понятие "сегодня" вмешалось в наши беседы с Б. Е. Патоном совсем с неожиданной стороны. По крайней мере, для меня.

Борис Евгеньевич заметил:

— Сейчас мы обязаны заниматься "остаточным ресурсом" конструкций и сооружений. Это проблема не только наша, но и западных стран. Так получилось, что очень многие объекты возводились в первой половине ХХ века — был своеобразный "бум" в экономике. У нас это называлось "индустриализацией". И вот теперь настало время, когда надо трезво и разумно оценить, насколько способны эти уникальные конструкции и сооружения работать. Возьмем, к примеру, тот же мосты. Они рассчитаны на 80 лет, но уже сейчас выходят из строя. Особенно это относится к автодорожным мостам. Все помнят, с какой помпой открывался метромост в Лужниках. Прослужил он намного меньше проектного срока. Стальная арматура вся проржавела, и мост пришлось практически полностью разобрать. Иначе он сам бы вскоре рухнул…

— Если бы только мосты?!

— Верно. Возьмем те же тепловые электростанции. На 80-90 процентов изношено оборудование. Его нужно убирать, заменять, ремонтировать. В подобном же состоянии железные дороги, многие промышленные предприятия. Естественно, государство, а наше в особенности, не способно сразу заменить все объекты, которые становятся очень опасными. Поэтому нужно научно обоснованно подходить к каждой конструкции и определять ее судьбу. Это и состояние металла, и качество сварных соединений, и множество других факторов. Причем нам намного труднее, чем тем же американцам.

— Почему?

— К примеру, они построили атомную станцию в Пенсильвании. В корпус реактора они сразу же заложили "образцы-свидетели". Что это такое? Дело в том, что корпус реактора рассчитан на 30 лет, а затем его эксплуатировать нельзя. Вернее, требуются длительные и тщательные испытания. Ну а американцы предвидели будущую ситуацию, и им давать рекомендации было легко: в их распоряжении были конкретные данные. Мы же, к сожалению, задумываемся только о сегодняшнем дне, а потому и приходится тратить денег намного больше, когда приходит будущее. В общем, создана у нас специальная комиссия по оценке состояния конструкций и сооружений. Средств на такую работу требуется много, ответственность величайшая! Но кто же, кроме науки способен выполнять такую работу?!

— Насколько я знаю, оценкой состояния конструкций вы занимались очень давно? И, в частности, в атомной энергетике?

— Конечно. Ведь 45 процентов электроэнергии у нас вырабатывается на АЭС. После закрытия Чернобыльской станции осталось 13 реакторов. Но у нас нет инфраструктуры, которая обеспечивала бы их нормальную работу.

— Вы имеете в виду топливо?

— И его тоже. Нет системы захоронения, нет производств, связанных с переработкой топливных элементов, — все это находится в России. Есть уран, но его явно недостаточно для работы энергоблоков… Мы стоим сейчас перед необходимостью создавать атомную промышленность, включая и хранилища ядерных отходов. Ну а начинать, естественно, надо с науки. И уже принято решение о том, что Харьковский физико-технический институт передается обратно в Академию наук.

— А раньше он был где?

— Формально он относился к Академии, но на самом деле был в системе Минсредмаша… И вот теперь этот институт должен стать Национальным центром атомной науки и техники.

— Принять такое решение можно, но осуществимо ли оно?

— Денег нужно уйма… Однако иного выхода нет, так как нам суждено продолжать развивать атомную энергетику. Реакторы будут выходить из эксплуатации, и их нужно замещать. Это задача труднейшая… И мы ею занимаемся много лет, но сейчас проблема обострилась.

Три сценария будущего

Энергетическая стратегия развития энергетики Украины до 2030 года разработана с учетом того, что атомные станции будут занимать в ней особое место. Ученые и специалисты рассмотрели три сценария развития событий.

"Оптимистический": эксплуатация всех энергоблоков будет продлена на 10-15 лет. К 2030 году появятся 7 новых "миллионников", а четыре будут находиться в стадии строительства.

"Промежуточный": продление эксплуатации — 10 лет, к 2030 году вводится 9 "замещающих" блоков, 3 — будет строиться.

"Пессимистический": продление эксплуатации — 5 -10 лет, 11 — "замещающих" блоков и 3 в стадии строительства.

Одна деталь: речь идет о том, что до 2030 года в любом случае атомная энергетика Украины будет развиваться на основе уже существующих реакторов, новые их типы смогут появиться лишь через четверть века.

Впрочем, мы слишком далеко забежали в будущее. Это, безусловно, делать надо, но вначале нужно обязательно оценить прошлое. И сделать это беспристрастно (хотя подобное вряд ли возможно!), и объективно (необычайно трудно, но стараться надо!). Атомная энергетика будущего — это прежде всего уроки Чернобыля. Не учитывать их — значит, быть слепым и глухим… Ох, как много таких, кто хотел бы этого!?

Пролог к трагедии

"Для низких натур ничего нет приятнее, как мстить за свое ничтожество, бросая грязью своих воззрений и мнений в святое и великое" — эти слова Виссариона Белинского в наше время приходится вспоминать все чаще, особенно в те дни, когда мы возвращаемся к событиям, связанным с Чернобылем.

Многие истинные герои ликвидации Чернобыльской катастрофы подвергались гонениям и наветам, потому что ничтожества и невежды наживались на человеческом горе, делали себе карьеры и обогащались на беде.

Подвиг всегда молчалив, а трусость криклива. К сожалению, трагедия Чернобыля не только подтвердила это, но и четко проявила истинное лицо каждого, причастного к ней.

Волна критики науки и ее лидера на Украине Б. Е. Патона постепенно нарастала и к началу 90-х годов достигла максимума. Возле президиума Академии наук непрерывно шли митинги и демонстрации с лозунгами "Геть Патона!", "Патона с трона!".

Внешне невозмутимый Борис Евгеньевич, как и десятилетие раньше и десятилетие позже, подъезжал на машине, выходил из нее и невозмутимо проходил сквозь толпу молодых людей, посылающих ему проклятия.

Интересно, мучает ли совесть их сегодня?!

А тех писателей, что нажили сомнительную славу на своих книгах о Чернобыле, которые порочили Академию наук и ее президента в 1986 году?

Академик Патон кружил на вертолете над жерлом взорвавшегося реактора. Он разглядывал масштабы разрушений, чтобы потом скоординировать всю работу ученых Украины по ликвидации аварии, а в газетах и журналах разливались желчь и дерьмо, которые по замыслу их производителей должны были утопить великого ученого и науку, которую он представлял.

"Я не крыса, чтобы убежать с тонущего корабля!" — сказал тогда Борис Евгеньевич, и эта фраза была услышана всеми — друзьями, соратниками и коллегами, но и врагами. Последние не могут забыть ее до сегодняшнего дня, иначе чем объяснить пасквили, которые и нынче являются в печати?

Одна из них типична:

"Словосочетание "здоровый консерватизм" постоянно встречается в околонаучном обиходе. Особенно его любят члены президиума НАНУ. Интересно, кто-нибудь из тех, кто так часто употребляет этот загадочный эвфемизм, подумал о заложенном в нем смысле? Ведь содержательности в нем примерно столько же, сколько в названии "морская свинка", в которой нет ничего ни от свиньи, ни уж тем более от моря… Итог голосования не оставил никаких сомнений в том, чего хочет академия. Итак: за Б. Патона было подано 347 голосов, против — 13, недействительными были признаны четыре бюллетеня и один бюллетень потерян. Результат весьма красноречиво показывает, что на этот раз НАНУ проявила редкое единодушие. Вот уж действительно — ничто так не объединяет людей, как общий страх".

Автор пытается доказывать, что лечение главной болезни академии "отсутствие молодого, яркого и признаваемого всеми лидера — только отсрочено" и что "со временем проблема только обострится".

Я привел эту цитату из статьи, опубликованной в 2003 году, специально, чтобы напомнить, что 12 лет назад каждый день к бюсту дважды Героя Социалистического труда академика Б. Е. Патона, который установлен в Киеве, приносили траурные венки.

Каждый день ученый шел на работу мимо…

К сожалению, прошлое напоминает о себе постоянно.

К счастью, не только этой, темной своей гранью…

О трагедии Чернобыля рассказано многое. Но не все.

Сначала обратимся к тем документам и свидетельствам, которые собрал Борис Николаевич Малиновский, известный в Украине ученый. Он написал книгу об Академии наук Украины, о ее президенте, о тех делах, которыми по праву гордится интеллигенция Республики. В ней собраны уникальные свидетельства тех специалистов, которые принимали участие в ликвидации Чернобыльской аварии. Это и академики, и профессора, и младшие научные сотрудники.

Виктор Гаврилюк:

"26 апреля 1986 года группа внешней дозиметрии Института ядерных исследований АН УССР выехала на ежедневный планомерный отбор проб, что делалось с 1960 года для изучения влияния исследовательского реактора института на окружающую среду. Проезжая через Голосиевский лес, дозиметристы заметили, что показания приборов дозиметрического контроля резко увеличились, а затем заняли нормальное состояние. Вернувшись назад и, найдя то место, группа обнаружила в лесу легковой автомобиль и студентов-заочников Сельскохозяйственной академии. И машина и люди страшно "фонили". Забрав и машину и людей, дозиметристы вернулись в институт, произвели дезактивационную обработку людей и машины. В разговоре с ними выяснилось, что они приехали из Припяти, а проезжая мимо ЧАЭС, видели пожар на четвертом блоке ЧАЭС. Так мы узнали об аварии на ЧАЭС, но тогда никто не догадывался о ее масштабах".

Тамара Лашко:

"29 апреля, вторник. Закончила работу в магнитном зале циклотрона. Бегу на обед. Приближаюсь к стойкам "Барьер" около вертушки на проходной. Раздается громкий звонок. В панике прячусь за угол. Сердце в пятках. Первая мысль — где-то зацепила радиоактивную мишень, "вымазалась" и сработали стойки. За такое нарушение грозит достаточно серьезные санкции: пересдача экзамена по радиационной безопасности, объяснительные записки и бог знает что еще. Спрятавшись за угол, слышу, что стойки продолжают звенеть. С облегчением понимаю, что не я нарушитель спокойствия. Вижу, что у входа стоят две женщины с детьми 2-5 лет. Подхожу к ним, начиная догадываться в чем дело (об аварии мне уже известно). Милиционер с проходной, ошалев от непрерывного звона сигнализации, просит их отойти подальше от стоек.

Звон умолкает, когда эта группа отходит на расстояние метров пять. Рассказывают, что они из села Копачи, уехали, когда узнали об аварии. Им подсказали приехать в наш институт, так как никто им толком не объяснил, что делать. Я их слушаю и пытаюсь выяснить насколько "грязная" их одежда. По очереди подношу к стойке детские вещи. Все оказывается "светит" — платьице, кофточка, коляска. На детский чепчик стойки трезвонят уже с 4 метров. Меня начинает бить мелкая дрожь, ноги подгибаются, и я постигаю, наконец, смысл выражения "волосы встали дыбом". Такого ужаса я еще не испытывала. "Дети" и "радиация" — ничего более несовместимого для человека, каждый год сдающего экзамен по радиационной безопасности, быть не могло".

Эмлен Соботович:

"В пятницу 25 апреля 1986 г. поздно вечером я с семьей приехал на свою дачу в с. Нижние Жары (Белоруссия, 12 км от Чернобыля). В субботу со своей внучкой (2 года) сажал на огороде картошку. В воскресенье 27 апреля поехал с женой по магазинам в белорусские городки Комарин, Брагин, Хойники. Мы обратили внимание на некоторую сумрачность атмосферы в солнечный день. 28-го по нашему селу поползли слухи, что на ЧАЭС возник пожар. По официальному радио передали, что пожар локализован, радиационная обстановка не представляет опасности для жителей г. Припять (и это уже после того, как жители г. Припять были эвакуированы!). 29-го по "вражьему голосу" мы узнали о масштабах катастрофы и 30-го выехали в Киев. Ожидали парома через Припять часа три, наблюдали столб черного дыма над ЧАЭС. На берегу сидел молодой солдат с дозиметром. Черная пена, прибившаяся к берегу, "светила" до 5 р/ час. Рядом в кустах, по свидетельству этого дозиметриста, была "чепуха", — всего 50-70 мР/ час. На мое предложение отойти от кромки воды дисциплинированный солдат сказал, что ему приказали здесь сидеть 2 часа и делать замеры. Я немедленно загнал свое семейство в машину.

В Чернобыле во всю шла подготовка к первомайским празднествам. По приезде в Киев я переоделся и немедленно приехал на работу в ИГФМ. Выяснилось, что я сам (в новой одежде) "свечу" в 20 мР/час независимо от части тела, машина "светит" от 20 до 40 мР/час. Следует отметить, что мой отдел ядерной геохимии и космохимии был оборудован соответствующей радиоизотопной техникой, изотопный блок работал по 2-му классу. Я "дезактивировался" в санпропускнике и приказал провести радиометрическую съемку академгородка в Святошино. Гражданская оборона, несмотря на солидный офис, массу генералов, обширную инфраструктуру, от пожарников до спасателей, практически не имела подобных приборов, а имевшиеся несколько армейских ДП-5 были слишком грубыми и предназначенными для измерения высоких радиоактивных полей на случай атомной войны".

Владимир Николаев:

"О том, что случилось в Чернобыле, я узнал только в понедельник утром (через 48 часов после аварии). Вместе с начальником медслужбы СБУ (тогда КГБ) профессором М. П. Захарашем с трудом связались по ВЧ с Припятью, разыскали академика Л. А. Ильина — директора Московского НИИ биофизики, члена Правительственной комиссии, ведущего специалиста по лечению радиационных поражений.

— Поезд ушел, сказал академик, — Вы же знаете, что наша методика работает только в первые 36 часов!

Однако по мере того, прояснялась ситуация с последствиями аварии, выяснилось, что он был не совсем прав: лучевые поражения людей продолжали иметь место…

Из 130 облученных, поступивших в клинику, мы не смогли спасти только одного — сотрудника станции (к сожалению, фамилию не помню, кажется Лелеченко), героически проявившем себя во время аварии и получившего огромную дозу облучения — более 4000 рентген.

Из Минздрава Украины в эти дни никакой помощи не было, кроме указания всем облученным ставить диагноз — острый лейкоз (смертельное заболевание).

В Москве в Институте биофизики 19 поступивших облученных стали лечить по методу доктора Гейла, привезенного Хаммером из США, но резрезультатно. Думаю, что мы могли спасти не менее трети из них — степени облучения у наших больных были примерно такими же.

Через два дня к нам приехал консультант из Москвы из этого же института. Обходя палаты, он был поражен тем, что мы работали с пациентами без защитной одежды и респираторов. Мы посмеялись над его опасениями, а чтобы показать, почему мы так поступаем, выставили радиометр за окно. На улице радиация была больше".

Борис Малиновский:

"Академик И. К. Походня 1мая возвращался с демонстрации, прошедшей в Киеве, вместе с Б. Е. Патоном. Обсуждали сложившуюся ситуацию. "Нужно срочно создать комиссию из авторитетных ученых и браться за дело, — сказал Патон. — Все наиболее квалифицированные специалисты — физики, химики, кибернетики, ученые и инженеры других специальностей должны немедленно принять участие в ликвидации последствий аварии. Судя по всему, она очень серьезна. Председателем комиссии следует рекомендовать вице-президента АН УССР академика В. И. Трефилова".

Патон сразу позвонил ему домой. Виктор Иванович, не раздумывая, согласился и занялся подбором членов комиссии…

За лето Б. Е. Патон трижды выезжал в Чернобыль, чтобы самому разобраться в обстановке непосредственно на месте аварии и согласовать действия Академии с Правительственной комиссией СМ СССР. Дважды вместе с В. И. Трефиловым с вертолета осматривал ЧАЭС. Обоим особенно памятно 12 мая, когда вертолет на высоте не более 150 метров кружил над станцией, а в кратере реактора, заполненным спекшейся лавой и засыпанном специальными смесями, еще бушевала смертельная радиация — десятки тысяч рентген в час! Пытаясь оценить площадь загрязнений, облетели ЧАЭС несколько раз. Когда вертолет приземлился в Жулянах, выяснилось, что в спешке авиаторы позабыли положить на пол кабины свинцовый коврик…"

В Чернобыльском архиве Академии наук сохранилась "Записка Б. Е. Патона", в которой подробно расписан порядок работ по ликвидации аварии на ЧАЭС.

В этом же Архиве хранятся не менее уникальные документы. К сожалению, большинство из них не известно общественности, а ведь именно они показывают, насколько велико было предвиденье Бориса Евгеньевича Патона, который всеми своими силами пытался предотвратить Чернобыльскую катастрофу.

Ряд материалов относится к 1980 году, когда принимается решение о строительстве ряда АЭС на Украине. Президент АН УССР академик Б. Е. Патон обращается с письмами в Совет Министров Республики, к Первому секретарю ЦК КПУ В. В. Щербицкому, в Академию наук СССР, к руководству СССР. В них он доказывает, что принимаемые решения нуждаются в более тщательной проработке, что строительство новых АЭС ведется "наскоком", что необходима тщательная научная экспертиза.

10 ноября 1981 года Б. Е. Патон выступает на заседании Совета Министров УССР. В своем докладе "О возможностях эколого-экономических последствиях размещения, строительства и эксплуатации в Украинской ССР атомных электростанций" президент Академии проводит детальный анализ того, что может произойти, если не учитывать мнения науки. Он совершил своеобразное путешествие в будущее, то страшное будущее, которые наступит через шесть лет и которое все мы назовем "Чернобыльская катастрофа". К сожалению, предупреждение ученого услышано не было. Поистине: "нет пророков в своем Отечестве…"

А разве сегодня те слова, что сказаны были на заседании, звучат не актуально?! Привожу фрагменты того доклада, копию которого Борис Евгеньевич подарил мне для личного архива:

"…Расчеты ученых показывают, что предельно допустимый забор воды для народнохозяйственных целей на территории республики практически превышен почти в 3 раза…

Общее количество попадающих в Днепр сточных вод составит в 1990 году почти 92 процента нынешнего годового стока. Такое интенсивное водопотребление и загрязнение водоема сильно увеличивает антропогенное воздействие на всю его экосистему и превратит Днепр по сути в техническое водохранилище.

Учитывая острый дефицит водных ресурсов в республике необходимо уже сегодня определить перспективу ввода 22 млн. квт базисных мощностей АЭС… Сегодня необходимо выработать научные и практические решения по созданию наиболее рациональной структуры вводов в республике мощностей атомных электростанций и обеспечению их потребностей в покрытии 5,5 млн. квт переменной частоты — "пиков" и заполнению "провалов" без ущерба для природной среды.

Важное значение имеет глубокая проработка всех вопросов на стадии выбора площадок для строительства и проектирования всего комплекса экологических и социальных вопросов, связанных с обезвреживанием и захоронением отходов АЭС…

Ученые-геологи Академии наук УССР придерживаются мнения о том, что территория Украинской ССР мало пригодна для осуществления безопасного централизованного захоронения радиоактивных отходов атомных энергообъектов…

По заключению ученых-геологов Чернобыльская АЭС расположена в районе развития разломных зон в фундаменте Украинского кристаллического щита, перекрытых осадочными породами…

Считаем нецелесообразным рассматривать вопрос о строительстве в перспективе Чернобыльской АЭС-2 и наращивания мощностей Чернобыльской АЭС-1 свыше 6 млн. квт. Следует также учесть, что последствия нанесения возможного ядерного удара на Чернобыльскую, Ровенскую и Хмельницкую АЭС резко повлияет на народнохозяйственный потенциал республики, который удовлетворяет сегодня более 70 процентов потребности в воде за счет бассейна Днепра и обеспечивает водой 35 млн. человек, проживающих на его территории ниже Чернобыля…

Обоснованную тревогу вызывает выбор площадки под строительство Одесской АТЭЦ…

Президиум АН УССР просит Совет Министров УССР обратиться в Совет Министров СССР с предложением поручить:

…- создать на базе Чернобыльской АЭС научно-исследовательский центр с четко разработанной целевой комплексной программой научно-исследовательских работ по прогнозированию возможных экологических последствий строительства и эксплуатации атомных энергообъектов в районах с высокой плотностью населения, большой концентрацией общественного производства и активными изменениями окружающей человека среды…

- рассмотреть вопрос о нецелесообразности размещения Чернобыльской АЭС № 2 и Одесской АТЭЦ на предполагаемых площадках…"

К Борису Евгеньевичу Патону приезжали "ходоки" из разных атомных ведомств и институтов. Они пытались переубедить его, мол, выводы ученых Украины ошибочны. В конце концов вмешался сам "Дед" — президент АН СССР Анатолий Петрович Александров. Отношения между двумя учеными были дружескими, но на этот раз разговор получился резким.

— Атомные реакторы настолько безопасны, — убеждал Александров, — что их можно строить даже на Красной площади.

— Ну и стройте! — в сердцах ответил Патон.

Это было 2 февраля 1986 года.

В июне А. П. Александров приехал в Киев. Он был потрясен увиденным в Чернобыле. При встрече в кабинете у Патона сказал:

— Вы были правы, Борис Евгеньевич!

Патон видел, как глубоко переживает трагедию великий Александров, но успокоить его не мог: да разве найдешь нужные слова, если их нет!?

Из Отчета о работе АН УССР по ликвидации аварии:

"В "острый" период после аварии основное внимание уделялось 4-му поврежденному энергоблоку, проблемам дезактивации промплощадки и прилегающей территории, вопросам водоснабжения республики.

В оперативном решении проблем, порожденных аварией, принимало активное участие 30 научных и 20 хозрасчетных учреждений АН УССР.

Была осуществлена крупномасштабная переброска финансовых, материально-технических ресурсов с плановой тематики на выполнение первоочередных задач, связанных с ликвидацией последствий аварии…

Чернобыльская авария заставила под другим углом зрения рассматривать целый комплекс вопросов, включая формирование будущей энергетической политики, перестройку сложившихся в республике экономических структур и т. д."

В общем, после Чернобыльской катастрофы жизнь в Украине стало иной. А что же в будущем?

Прогнозы и решения: что же делать?

Наш разговор об энергетическом будущем Украины продолжался. Я сказал:

— Получается так, что с первого дня президентства вы сталкивались с атомной энергетикой?

— Верно.

— Но почему к мнению Академии и ее президента не прислушивались?

— А черт ее знает!… Мы писали на имя Щербицкого, а он направлял за своей подписью в ЦК КПСС. Но оттуда всегда приходил один и тот же ответ: это дело не ваше, потому что строительство АЭС — это общесоюзные интересы, и есть люди, которые в атомной энергетике разбираются лучше. Но наша обеспокоенность была связана не с самими АЭС, а с последствиями их работы. В частности, с той атомной катастрофой, что может произойти на Украине.

— Вы имели в виду аварию на АЭС?

— Нас беспокоило, что в случае какого-то военного конфликта удар будет нанесен по атомной станции, и его будет достаточно, чтобы уничтожить всю Республику. Кстати, такая опасность существует и сегодня, когда речь заходит о терроризме. Не случайно, АЭС охраняются весьма строго…

— А теперь вы стали сторонником атомной энергетики?

— Для Украины нет иного выхода, и я вынужден считаться с реальностью и искать выходы из нее.

— Как вы думаете, уже в полной мере оценены последствия Чернобыля?

— Нет, конечно. Даже мы с вами, прошедшие эту трагедию с самого начала и до сегодняшнего дня, в полной мере не можем оценить все ее масштабы, хотя знаем о ней больше других.

— Был Чернобыльской международный проект, в котором принимали участие сотни ученых со всего мира. Был издан гигантский том, в котором содержался анализ происшедшего и сделаны рекомендации на будущее. В нем около тысячи страниц. Вышел и краткий вариант с основными итогами работы ученых — в нем чуть более 60 страниц. Как президент академии мы можете объяснить, почему Украина, и правительственные и иные учреждения, не заказали ни одного экземпляра полного Отчета?

— Я не знал об этом!

— Один экземпляр есть у академика Ю. А. Израэля, один у меня, один заказало Дальневосточное Отделение РАН — и все! Все довольствовались кратким Отчетом. Странно, не правда ли?

— Думаю, что это сделано умышленно: чтобы спрятать концы в воду и не сказать народу всю правду. Такова была государственная политика, когда произошла авария, и она не изменилась до сих пор. Хотя были и исключения. Академик В. А. Легасов выступил в Вене в 1986 году на сессии МАГАТЭ и сказал правду об аварии. А потом начали бояться, что какой-нибудь международный суд предъявит претензии за заражение Европы. И это одна из причин того, что масштабы трагедии стараются преуменьшать.

— А теперь Украина и Белоруссия остались один на один с последствиями катастрофы? Разве не так получается?

— Да, только мы с белорусами… В 1990 году при распаде СССР не оценили масштабы случившегося. Может быть, при разделе страны следовало больше думать о таких трагедиях, как Чернобыльская, а не о борьбе за власть. Но прошлого уже не вернешь…

— И что теперь будет с Чернобылем?

— Скажу честно: фактически ничего не сделано! Затрачено огромное количество денег, а "воз и поныне там". Какие только "научные обоснования", "экспертизы", "проекты" не делались! На них затрачены колоссальные средства, а толку никакого. Это очень большое зло, и его надо преодолеть в кратчайшее время. Мы настолько понимаем проблему "Саркофага", что есть возможность ее решить. И иного нам не дано.

— Меня удивляет позиция властей Украины. Мне жаловались специалисты в Москве и Питере, что от их услуг отказываются в Киеве, предпочитая западных специалистов. Это большая ошибка!

— У нас с Курчатовским институтом отношения хорошие, но, конечно же, они должны быть теснее. Лично я не понимаю, почему так по-дурацки (извиняюсь за не парламентское выражение!) складываются отношения между Россией и Украиной. Они должны быть совсем иными, братскими. На человеческом уровне это происходит, но политики ведут себя не по-людски.

— Один из строителей "Саркофага" со слезами на глазах говорил мне, что их проект игнорируется, даже не рассматривается толком. А причина — дешевизм, как ни парадоксально это звучит. Так и не дожил он до принятия решения, ушел из жизни, а ведь в проекте "Саркофага" играл главную роль! У вас предпочли французов, хотя ясно, что никакой новый "Саркофаг" они строить не будут.

— Такова политика западных стран. Они дают деньги на серьезное строительство в тех случаях, когда используются их ресурсы. Это относится и к Чернобылю, и научно-исследовательским работам.

— Что будет дальше с Чернобылем?

— "Саркофаг" будет построен, он защитит реактор. Но чтобы закрыть Чернобыль, нужно переработать топливо, транспортировать его и поместить в хранилище на многие века. Это громадные деньги.

— На Украине их нет, а Запад не даст!

— Тогда я не знаю, что делать… Но куда им деваться?!

— Вы участвовали в "саммите восьмерки", который проходил в Киеве. Президенты ведущих стран мира очень многое обещали Украине, если будет закрыта Чернобыльская АЭС. Что сделано?

— АЭС мы закрыли, но денег нам не дали, хотя в качестве компенсации предполагалось построить два новых блока на Хмельницкой и запорожской АЭС.

— И тем не менее вы убеждены, что на "Укрытие", то есть новый "Саркофаг" средства на Западе найдутся?

— Общественность из-за страха новой катастрофы заставит правительства западных стран дать деньги. Старое укрытие находится в достаточно аварийном состоянии, а потому страх перед новой катастрофой нарастает. Лишь бы не опоздать…

— А страха перед атомной энергетикой нет?

— На Украине порядка 45 процентов электроэнергии вырабатывается на АЭС. Без атомной энергетики мы жить не в состоянии. Это понятно даже националистам, которые раньше кричали о том, что все АЭС надо закрыть. Но Украина осталась один на один с АЭС, так как вся атомная промышленность, обеспечивающая атомную энергетику, осталась в России.

Мы — независимое государство, значит, должны сами за себя отвечать и за все платить. Выход у нас один: надо создавать инфраструктуру, которая должна поддерживать и развивать атомную энергетику. К счастью, у нас есть уран — комбинат в Желтых Водах. Но нужен топливный цикл, которого нет. Это громадные деньги. Идет борьба: с кем работать — с Западом или Россией? Это конкуренция… Дальше. Нам надо организовывать переработку отработанного топлива. Опять-таки деньги очень большие… У нас есть 30-ти километровая зона в Чернобыле, и там можно создавать такого рода производства. И там же строить долговременные хранилища.

— А может быть, проще и дешевле покупать топливо для АЭС?

— Все надо считать… И появляется такая же зависимость Украины от России, как это в газовой отрасли. В России площадки для хранения перегружены, у вас свои проблемы. Так что, хочешь или не хочешь, но атомную промышленность на Украине развивать надо.

— А научных сил хватит?

— У нас не было таких научных центров. Был Физико-технический институт в Харькове. Знаменитый институт, откуда вышли очень крупные ученые. Из Харькова в Академии наук Украины было двадцать академиков и тридцать член-корреспондентов! ФТИ подчинялся непосредственно Средмашу, а не нам. Теперь все изменилось. В составе Харьковского центра пять научно-исследовательских институтов. Думаю, он вправе стать и Центром атомной энергетики, где должна развиваться наука и передовая техника. Есть традиции, есть кадры, есть опыт. Убежден, что у Физико-технического центра в Харькове хорошее будущее.

1962-2018 гг.

На фото: Борис Патон. Источник фото: пресс-служба НАН