Чаепития в Академии: Цветок истины

"Чаепития в Академии" — постоянная рубрика "Правды.Ру". Писатель Владимир Губарев беседует с выдающимися учеными. Его сегодняшний гость — Владислав Владимирович Гончарук, директор Института коллоидной химии НАН Украины. По мнению академика Гончарука, химия — наука таинственная и сложная, а популяризировать ее так же трудно, как летать в космос.

Фото:  

Ученый подобен хорошему садовнику, в многочисленные обязанности которого входит и подкормка растений. Ее нужно делать во время, в нужном количестве и так, чтобы не навредить особо нежным цветкам. И тогда они щедро ответят неожиданным цветом или формой, что не только порадует глаз, но и породит любопытство: а нельзя ли вывести новое растение?

Читайте также: Чаепития в Академии: Секретное оружие Востока

Факт порождает истину…

Почему-то именно о садовнике думал я, когда беседовал с директором Института коллоидной химии НАН Украины академиком Владиславом Владимировичем Гончаруком. Человек он увлекающийся, свои идеи и фантазии излагает образно, поэтично, и уже одно это располагает к нему. А если учесть, что химия — наука таинственная, сложная и непонятная, популяризировать ее также трудно, как летать в космос, а Гончарук умеет это делать виртуозно, но сразу же попадаешь под его обаяние. Не избежал этой участи и я. К счастью, потому что мне было очень интересно. Мой собеседник начал так:

— Судьбой мне, доктору химических наук, выпало отвечать за водоподготовку, водоочистку и обеспечение всей великой нашей страны питьевой качественной водой, а также за ликвидацию последствий чернобыльской катастрофы в этой области.

— "Великой страны"? Вы имеете в виду Украину?

— Нет. Весь Советский Союз.

— Как такое случилось?

— В структуре Академии наук СССР наш институт был единственный, который занимался фундаментальными вопросами водоочистки. В нем были собраны лучшие специалисты по очистке сточных вод и подготовке питьевых вод. В СССР было два академика, которые создали науку о воде. Это академики С. В. Яковлев и Л. А. Кузькин. Было некоторое время, когда к их работам относились со скепсисом, мол, "занимаются второстепенными вопросами". Однако к концу ХХ века все, что связано с водой, стало острейшей проблемой, а в ХХ1 веке без науки о воде уже невозможно обойтись — жизнь цивилизации просто прекратится. Мир оказался в водном коллапсе, так как ресурсы воды остаются в принципе неизменными, но качество ее за последние десятилетия резко ухудшилось. И лепту свою, конечно же, внесла Чернобыльская катастрофа. Когда она случилась, то по решению Правительственной комиссии, Политбюро ЦК партии и Совета министров СССР и Украины все, что связано с питьевой водой, было возложено на наш Институт.

- В нем вы были кем тогда?

Первым заместителем директора. К тому времени у меня уже было несколько десятков патентов, а потому, естественно, принимал участие в той или иной форме в решении всех проблем воды, появившихся в результате аварии.

Читайте также: Чаепития в академии: Испытание всей жизни

Это и чистая вода, и дезактивация разных объектов, техники, и создание новых технологий по удалению радионуклидов. Через несколько месяцев такие уникальные технологии были созданы, и теперь уже мы применяли их в разных городах Украины на Днепровском каскаде.

— В чем была главная опасность? Я имею в виду воду, причем под понятием "вода" я имею в виду весь комплекс проблем с нею связанных.

— 26-го апреля произошла катастрофа, я узнал о ней 27-го. Скажу о своих эмоциях в этот день, о восприятии случившегося. Мне сразу же позвонили из КГБ. Сказали, что подробности аварии им неизвестны, но им важно знать, как среагировали водные ресурсы на радиоактивный выброс. Я сразу же подтвердил, что пока никаких изменений нет — все осталось в тех же пределах, что и неделю назад. Но буквально через день-два, к концу апреля мы почувствовали неладное: пошли первые сигналы об изменениях в водной среде. 26 апреля ветер дул с юга на север, а потому последствия аварии прежде всего сказались на Белоруссии, Прибалтике и Скандинавии. Киев же, хотя и находится в пределах ста километров от Чернобыля, эхо аварии еще не почувствовал.

Дело в том, что можно сравнить взрыв на ЧАЭС с пролонгированным действием ядерного заряда. Конечно, с точки зрения физика это сравнение неграмотное, но для химика действие аварии было именное такое. Спустя неделю мы почувствовали особенности этого взрыва. Мы получили такой широкий набор радионуклидов, который совершенно не характерен традиционному ядерному взрыву. В первую очередь опасность представляли легкие изотопы типа йода, стронция и цезия. Когда изменилось направление ветра, и он подул с Чернобыля на Киев, уровень радиации подскочил. Мы сразу же почувствовали радиационные нагрузки по Днепру не только в районе Киева и в низ по течению. То есть было очевидно, что это загрязнение связано не с водным переносом, а с ветровой эрозией. Йод и цезий — легкие изотопы, а потому они переносились на огромные расстояния. Вскоре их обнаружили в Крыму и в Карпатах. Украина — это, безусловно, Днепр.

— Он не только кормит — я имею в виду рыбу, но главное — поит народ Украины?

— Конечно. И сразу же встал вопрос: какую же воду потребляют люди? Нам было ясно, что традиционные технологии очистки воды неприемлемы. С их помощью нельзя было очистить воду от радионуклидов. Причем они были разные: от легких до трансурановых. К сожалению, эффект йодной атаки предотвратить не удалось. К профилактическим мероприятиям никто не был готов, да и первое время никакой информации не было.

— Думаю, что здесь не было злого умысла: полная растерянность плюс традиционная секретность. Но насколько я знаю, ситуация быстро изменялась?

Да. Информация начала поступать, в том числе и под грифом "Совершенно секретно". По характеру своей работы я имел к ней доступ. Поэтому Б. Е. Патоном я был назначен руководителем группы Академии наук по проблемам дезактивации.

Читайте также: Чаепития в Академии: Физики уступают лирикам

— Воды?

— Потом оказалось, что и почвы, и техники, и вообще всего. Поскольку мы химики, то нам и предстояло решать проблемы, связанные с радиоактивностью. Дело в том, что для химиков не имеет значения радиоактивный цезий или нет, мы знали его свойства, и это имело определяющее значение. Но, конечно же, в первую очередь речь шла о воде. Мы понимали, что действующие технологии не могли защитить водопровод. И забегая вперед, скажу, что та технология, которая была создана в нашем институте в течение трех-четырех месяцев, до сих пор не имеет аналогов в мире. Мы сумели понизить уровень радиоактивности на три порядка…

Вначале, как я уже упоминал, было много радиоактивного йода. С ним бороться чрезвычайно трудно. Но через три месяца его уже не было. Очищать воду от остальных нуклидов было значительно легче. Конечно, я несколько утрирую ситуацию, упрощаю ее. И сегодня бороться с цезий-стронцием сложно. Особенно в водоемах. В донных отложений изотопов очень много, количество их трудно оценить. Поначалу бытовало мнение, что нужно очистить дно Киевского моря и всю "грязь" сбросить по Днепру в Черное море, мол, там сероводород, и он способен поглотить все! К счастью, удалось убедить руководство республики, что это делать ни в коем случае нельзя. Власти поверили науке и ученым. Более того, мы предупредили, что плотины по Днепру ни в коем случае нельзя трогать, так как они выполняют роль барьеров и сдерживают распространение радионуклидов.

— Так неожиданно завершается дискуссия о пользе и вреде водохранилищ!?

— Очень многие водопроводы в Украине были построены с учетом морей на Днепре. Водопроводные станции, если открыть шлюзы и начать спускать воду, окажутся далеко от реки. Из-за отсутствия этих морей все население Украины будет испытывать острый дефицит воды. Поэтому споры о пользе или вреде водохранилищ по Днепру схоластичны. Просто никто не думал, что в случае радиационной аварии они сыграют столь значительную роль…

— Впрочем, никто не верил, что такая авария может случиться!

— Это верно. У меня такое впечатление, будто сам Бог создал нашими руками днепровские моря, чтобы защитить Украину от радиоактивного загрязнения. Плотины стали буферами, которые похоронили радионуклиды на дне водохранилищ. Они могут лежать там много сотен лет, не причиняя вреда людям.

— Трогать их нельзя?

— Попытка убрать илы приведет к новой экологической катастрофе.

— На радиоактивном дне живут червяки, их поедает рыба, стронций переходит в ее кости, а затем он уже попадает в человеческий организм. Эта биологическая цепочка известна. Так что илы не так уж безобидны?!

— Это, безусловно, верно, но не столь опасно, как кажется на первый взгляд. Дело в том, что в Днепр сбрасывается огромное количество отходов, в том числе и токсичных. Именно они определяют биосферу реки. Конечно, радиоактивность вносит свою лепту, но на фоне технологического бедствия, обрушившегося на наши реки, она незначительна. Уже многие-многие годы Днепр тяжело болен. Радиация имеет прямое отношение к тем рыбам, которые живут на дне. В частности, это линь. Мы выяснили, как изотопы распределяются в организме рыбы. Оказывается, они сосредотачиваются в плавниках, жабрах и хребте, то есть в тех частях рыбы, которые в пищу мы не используем.

— А как же уха?

— Скажу одно: наваристая уха из рыбы, пойманной в таких водоемах, это плохо.

— Технологию "очистки рыбы" вы пока не придумали?

— Работаем с водой. Говорить о деталях созданной нами технологии не могу, отмечу, что это каскад, через который проходит вода, постепенно теряя по пути изотопы. Особо трудно извлекать, к примеру, рутений. Он приобретает самые разнообразные химические формы, а потому проходил сквозь все барьеры. В конце концов, мы все-таки нашли методы¸ как от него избавляться… И в этот момент я обязательно хочу сказать несколько слов о величии советской науки!

- Поддерживаю.

— Только советская держава могла тратить огромные деньги на фундаментальные науки, в том числе и химические. В отличие от зарубежных ученых у нас были гораздо большие возможности. Я занимался катализом, изучал кинетику химических реакций. Тогда западные ученые считали, что на это тратить время не надо. Они пользовались нашей информацией. Но взять и использовать — это одно дело, а разрабатывать и понимать суть процессов — принципиально другое. По фундаментальной науке мы были готовы к изменениям самого принципа существующих технологий, чегозападные специалисты априори не могли сделать. У них психология науки совсем иная. Я до сих пор использую те знания, которые накопил еще в советские времена.

— Самое трудное в вашей области сегодня?

— Водоочистка питьевых вод. Точнее: их подготовка. Хорошо известно, что водопроводная вода токсична для любых живых организмов.

— Почему?

— Во всех водопроводах мира используется хлорирование воды, то есть ее обеззараживание. Флор — это отравляющее вещество. Он был использован в первой мировой войне как оружие немцами. Именно тогда был создан противогаз. Это было устройство, которое явилось предтечей использования активированного угля для очистки воды. Так появилась новая область фундаментальной науки. Только в СССР были технические и научные возможности решать проблемы, связанные с водой.

— Вы не преувеличиваете?

— Отнюдь! Это не лозунги. Мне абсолютно ясно, что ни одна странами мира не смогла бы справиться с такой катастрофой, как чернобыльская. В том числе и по обеспечению миллионов людей нормальной питьевой водой. Сегодня меня беспокоит, что происходит разделение науки в странах бывшего СССР. В том числе и между российской и украинской Академиями наук. Мы продолжаем работать вместе, но год от года становится все тяжелее… Однако это не мешает нам вместе добиваться очень крупных успехов.

— Например?

— Недавно нами совместно было открыто так называемое "структурирование воды".

— Что имеется в виду?

— Мы знаем "тяжелую воду". Она токсична. В мировом океане ее довольно много. Это нормальный изотоп, который в два раза тяжелее обычного. Но поскольку его масса в два раза больше, то кинетика его биологических и химических процессов принципиально иная. В частности, все живое в ней погибает. Таким образом, если удалить весь дейтерий, то мы можем получить супер целебную воду. Так думали мои коллеги. Я засомневался в этом выводе. Не буду говорить о деталях, но в результате исследований выяснился очень интересный парадокс. Если мы начнем убирать дейтерий, то на каком-то этапе вновь получим токсичную воду! Таким образом, она как бы "окружает" обычную воду.

— Куда не кинь, везде клин!

— То, о чем я говорю, не имеет прямого отношения к Чернобылю, но связано с судьбой атомной энергетики. Я — сторонник ее развития. Нефть, уголь и газ — их использование не только малоэффективно, но и приводит к гигантским загрязнениям среды обитания. Здесь я не могу не вспомнить величайшего русского ученого, который создал фундаментальные основы жизни на земле. Это Владимир Иванович Вернадский. Это его учение о био- и ноосфере.

Он предполагал, что человеческий разум окажет более благоприятное влияние на развитие цивилизации. Он был уверен, что разум победит деньги и войну. Однако этого не произошло. Великие изобретения и достижения люди в первую очередь использовали себе во вред, а уж потом искали им полезное применение. Сейчас развитие биосферы идет по пути создания техносферы. И за сто лет — с тех пор, как появилась теория Вернадского — к сожалению, положительных выводов не было сделано. Кстати, на Западе плохо знают работы Вернадского, и это один из серьезных изъянов наших зарубежных коллег.

— И в чем же главная опасность на ваш взгляд?

— Переходя в техносферу, мы уже не сможем вернуться к той биосфере, о которой говорил Вернадский. К примеру, поверхностных чистых, незагрязненных вод (в том числе и радионуклидами) практически нет.