Лев Матвеевич Зеленый: Куда летят космические "птички"?

Лев Матвеевич подарил мне календарь. Необычный, точнее — непривычный. Он посвящен 400-летию открытия Галилео Галилеем спутников Юпитера. Всех четырех. Перечисляю для непосвященных: это — Ио, Европа, Ганимед и Каллисто. Позже я понял, почему академик Зеленый выделяет из них тот, который носит привычное название "Европа"…

Фото: Фото: AP

Календарь открывают слова Сенеки, античного философа: "Жизнь человека, даже если всю ее посвятить изучению неба, недостаточна для столь огромного объекта".

И тем не менее надо стремиться к тому, чтобы сделать звездный мир, открывающийся нам по ночам, ближе и понятней. Иначе зачем жить?!

Стремление ввысь всегда было присуще каждому человеку. Нам удалось вырваться за пределы Земли первыми. А что сейчас творится на околоземных и межпланетных орбитах? Какое место на "космической лестнице" занимаем мы сегодня?

Подобные вопросы и привели меня к нынешнему директору Института космических исследований РАН академику Льву Матвеевичу Зеленому.

Читайте также: Чаепития в Академии: истина прекрасна и в лохмотьях!

Я спросил его:

— У меня возникает странное, но приятное ощущение, будто в нашей космонавтике наступает новый этап развития? Или я ошибаюсь?

— Хотелось бы, чтобы было так…

— Недавно запустили "Метеор-М". Впервые за многие годы появился "научный аппарат". Готовятся к пуску новые спутники, с ними ученые связывают надежды на будущее. Или все это, так сказать, "воспоминания о прошлом"?!

— Человек живет надеждами. Мы много раз ждали наступления таких времен, но не скоро сказка сказывается… Планы, конечно, обширные. Думаю, что часть из них осуществится. К сожалению, не все.

— В чем главный смысл "нового этапа"? Вы же были на встрече с президентом России, где об этом шла речь?

— Шел разговор о модернизации всей экономики. Были обозначены пять приоритетных направлений. Одно из них — космические технологии. В частности, там было принято решение о финансировании ядерно-космической установки, которая позволит осуществлять межпланетные перелеты.

— Но это же довольно старый проект?!

— Все новое — это забытое старое… Конечно, были советские проекты, и они неплохо разработаны, а потому не грех о них и вспомнить… Но я выступил с иным, более общим тезисом. Сказал, что в каждой стране есть военная доктрина. Она предусматривает: с кем воевать, с кем дружить, что делать в первый день конфликта или на десятый… Приблизительно такая же должна быть "космическая доктрина", и от ее наполнения зависит, нужна ли нам ядерная установка или нет. К полету на Луну она не нужна, для пилотируемого полета к Марсу, наверное, уже нужна. То есть сначала надо поставить перед страной стратегическую задачу, а уже потом думать, как ее лучше всего реализовывать. Тропа нужна, и в конце ее точка, к которой следует стремиться. А не шарахаться из стороны в сторону, как мы делали это в последние годы.

— По-моему, у американцев такая цель есть? Я имею в виду Марс. Кажется, за него они взялись серьезно?

— Уже нет: не так давно Обама отменил программу "Созвездие", где планировались пилотируемые экспедиции на Луну и Марс. Они будут делать акцент на автоматических миссиях, не только планетных, но и астрофизических, плазменных. Что же делать нам? Вопрос в политической воле и национальных приоритетах. Мы не сможем соревноваться с Америкой по всему спектру научных направлений.

— Да и не нужно…

— Но ведь хочется!… Можно было уехать работать в Штаты, но я выбрал иной путь, а потому хочется заниматься наукой в космосе в полном объеме и здесь.

— На мой взгляд, для американцев одного директора Института космических исследований из России вполне достаточно! Я имею в виду академика Сагдеева, который туда уехал.

— Это было уже давно… Итак, надо работать здесь. А, следовательно, из множества направлений нужно выбрать несколько. Они не будут столь многогранны, как у американцев, которые идут по всем космических тропам. Они занимаются и Марсом, и Луной, и астрофизикой, и природными ресурсами — океанографическими спутниками и другими проблемами. Со всем этим мы не справимся, но у нас есть хорошие ростки, они сохранились, и их надо выращивать. Те же, к примеру, малые спутники.

— Что вы имеете в виду под "малыми спутниками"? Что они могут делать?

— Мне кажется, что времена, когда делались большие спутники, на которых устанавливалось много приборов и аппаратуры, прошло. Сейчас имеет смысл запускать на орбиту один прибор, спутник должен выполнять конкретную задачу. Раньше создавалась большая компания экспериментаторов, каждый из них был заинтересован в своей аппаратуре, а потому старался "выбить" себе время наблюдений, квоты передачи информации на Землю, а на предварительном этапе шло сражение за каждый грамм веса.

— Иногда говорили, что между учеными разгорается война за место на спутнике…

— Так и было. Большая платформа подразумевала и широкий диапазон исследований. Я детально занимался одним проектом на "Прогнозе", на котором стояло двадцать приборов, и не всегда удавалось найти взаимное понимание между участниками этого эксперимента. Естественно, на таком большом спутнике ставились сложные служебные системы, которые также постоянно нуждались в корректировке…

Строка воспоминаний: "Интербол" стал важной частью моей научной судьбы. Еще на самой ранней стадии проекта, в 1980 году, академик А. А. Галлеев привлек меня к отбору научных экспериментов. В 1982 году по его просьбе я организовал в Пловдиве научный семинар, посвященный задачам проекта, методикам измерений и выбору оптимальных орбит. Запуск спутников "Интербол" оттягивался и оттягивался. Проект перешел из советской эпохи в российскую, пережил распады и объединение нескольких стран-участниц, но научный и человеческий потенциал проекта оказался настолько силен, что в 1995 году, наконец преодолев все финансовые и организационные препоны, первые два аппарата: "Интербол-1" и чешский субспутник "Магион-4" — были запущены с космодрома Плесецк. В 1996 году вторая пара аппарата тоже оказалась на орбите. Проект успешно завершился в 2001 году. Спутники "Интербол" стали частью международной флотилии аппаратов, работающих в рамках Международной программы по солнечно-земной физике. Они летали вместе с японским и американскими спутниками. Были получены уникальные научные результаты".

…При работе на малом спутнике многие проблемы упрощаются. Разрабатываем и создаем научный прибор или группу приборов, делаем двигатель и системы управления и ориентации, ставим аппаратуру для передачи информации, — вот и все. Сейчас такой малый спутник мы готовим к полету. Называется он "Чибис".

— "Космическая птичка"?

— Надеемся, что их появится целая стая! Первый спутник у нас был "Колибри", а этот — "Чибис". Название подчеркивает размеры спутника. Правда, на "Чибисе" не один прибор, а два или даже три, но это сути дела не меняет, так как все они предназначены для исследования одной проблемы. "Чибис" будет заниматься изучением разрядов молний. Казалось бы, все известно об электричестве в атмосфере Земли, и эту область физики уже зачислили в "пыльную науку", мол, все о ней известно. Однако наблюдения со спутников помогли обнаружить очень интересное явление.

Выяснилось, что из атмосферы вверх идет сильное гамма-излучение. Подобное тому, что регистрировалось во время ядерных испытаний. Оказалось, что это излучение рождают молнии: мощные грозовые разряды идут практически непрерывно то в одном районе планеты, то в другом. Явление это очень интересное. Физики, в основном ученые из ФИАН, создали несколько теорий, и их нужно проверить экспериментально. В общем, появилась новая физика, и она имеет практическое значение — ведь пилоты и пассажиры авиалайнеров, которые пролетают вблизи области, где происходят молниевые разряды, могут получить заметную дозу радиации.

— Очень интересно и неожиданно!

— Даже в привычном всегда можно найти необычное. Еще один спутник, который разрабатывался в ИКИ, мы назвали "Русалка". Он будет заниматься исследованием парниковых газов, причем в определенных районах. В глобальном плане, в масштабе Земли, проблема известна, но ее необходимо конкретизировать. Откуда идут парниковые газы: от болот, от вулканов или от свиноферм? Бытует представление, что все связано с промышленностью, однако природа намного мощнее человека, а потому могут создаваться ошибочные представления о степени нашего влияния на климатические процессы. И тогда вся та борьба с парниковым эффектом, о которой там много пишут и которой активно занимаются не только ученые, но и политики, на самом деле может оказаться еще одной иллюзией. В общем, нужны точные научные данные, и "Русалка", в частности, может помочь их получить.

— Иллюзий действительно много. Я тут же вспомнил Монреальский протокол и "озоновые дыры". Страхов было много, а потом оказалось, что проблему специально создали американские фирмы, чтобы бороться с конкурентами…

— Нечто подобное не исключено и сейчас, а потому нужна система спутников, которые вели бы мониторинг экологической обстановки вокруг Земли. В чем преимущества малых спутников для Академии наук и университетов? При создании большого аппарата трудно обойтись без всей сложной инфраструктуры космической промышленности. А малые спутники, причем решающие вполне серьезные научные задачи, можно подготовить и в средних размеров университете. На Западе это широко распространено, потому что инженерные профессии там получают на реальном деле. Это эффективно и выгодно. Да и будущие ученые разрабатывают новые приборы, стараясь делать их попроще. Опять-таки прекрасная школа взаимодействия теоретиков, экспериментаторов и практиков.

Строка воспоминаний: "Каким мне запомнился день 4 октября 1957 года, я долго вспомнить не мог. Я даже заглянул в свой чудом сохранившийся дневник за третий класс и ничего, кроме обычных замечаний: "мешал учителю", "вертелся на уроке", — за эту историческую неделю не нашел. Приходится признать, что событие, определившее как мою судьбу, так и жизни миллиардов жителей планеты Земля, прошло для меня более или менее незамеченным. Настоящий интерес к космосу пришел позже, и надо сказать, что не меньшую роль, чем реальные события, в этом сыграли книги Ефремова, Лемма, Брэдбери и Стругацких. Жизнь ученика 167-й школы из московского Дегтярного переулка шла своим, как теперь кажется, очень счастливым путем, и первые "раскаты" будущего я услышал в апреле 1961 года, когда, прибежав с уроков, увидел на экране старенького "КВНа" улыбающегося человека в авиационном шлеме. Помню, что меня тогда удивила его совсем не пролетарская, а княжеская фамилия — Гагарин".

— В свое время, по-моему, при Келдыше, было создано три типа спутников для научных исследований. Основа платформы общая, а приборы можно ставить разные. Какова судьба этого проекта?

— Это унифицированные спутники. Но от них, к сожалению, отказались. Теперь каждая фирма изобретает свои платформы. Появились даже наноспутники — вес их несколько килограммов.

— А ваши сколько весят?

— Несколько десятков килограмм — три-четыре десятка…

— "Космические птички", как мне кажется, пользуются успехом?

— Появилось много программ. Это, к примеру, программа малых (около 100 килограмм) спутников "Карат" НПО им. С. А. Лавочкина, на которых будут реализовываться многие проекты, в том числе и проекты ИКИ по исследованию магнитосферы. Еще ни один спутник "Карат" не улетел, но уже образовалась очередь из пяти аппаратов, которые ждут своего часа. По этой же программе мы занимаемся очень интересным экспериментом "Резонанс". Это система спутников, которые будут летать в "чувствительной области" ближнего космоса.

— Что вы имеете в виду?

— Когда-то Черчилль называл Балканы "мягким подбрюшьем Европы", ну, а мы между собой эту область называем "мягким подбрюшьем магнитосферы Земли". Эта область, ее можно представить как "кухню космической погоды", находится на расстоянии 25-30 тысяч километров от Земли. Там холодная плазмосфера контактирует с очень энергичными частицами радиационных поясов. Система неравновесна, в ней развиваются неустойчивости, которые приводят к "высыпанию" энергичных частиц в атмосферу. Здесь в полной мере проявляются удивительные "коллективные свойства" плазмы. Плазма — это не просто газ заряженных частиц, а ансамбль, состоящий из частиц и возбужденных ими волн (коллективных движений). В общем, очень интересная область для хорошей науки. Мы много занимались ионосферой, а на "космической кухне" бывали лишь эпизодически. Теперь там будет работать система из четырех малых аппаратов, и, надеемся, мы получим от них уникальные данные.

— Почему именно четыре?

— В космосе, как и вообще в природе, "все течет, все изменяется", двигаются и сами спутники. Поэтому несколько аппаратов нужны хотя бы для того, чтобы отделить изменения параметров плазмы в пространстве от их же изменений во времени. В наших условиях запуск нескольких, возможно, малых спутников — наиболее верный и эффективный путь развития космической науки в России.

— Надеюсь, не единственный?!

— Второй путь хорошо известен. Это исследования планет, Солнца, солнечно-земных связей. У нас в этой области большой задел. Проект "Фобос-Грунт" — пример. Я имею в виду анализ грунта спутника Марса и доставка его на Землю. Вокруг этого проекта кипело и кипит много страстей. Ряд обстоятельств подталкивал к преждевременному запуску аппарата, хотя он был не готов к работе в космосе. Удалось отложить пуск, и сейчас идет спокойная работа.

К сожалению, приходится ждать два года до следующего астрономического "окна", когда возможен полет, но торопиться не следует — тут должна быть максимально возможная уверенность в успехе. Мы говорим об автоматических аппаратах, которые способны совершить мягкую посадку на других планетах и их спутниках, взять там грунт и привезти его на Землю. Технический задел у нас очень неплохой: советские аппараты работали в 60-70-е годы на Луне довольно основательно. Я не берусь судить, насколько для геологов оказались полезными те образцы грунта, что привезены с Луны, но "свою дорожку" там мы проложили, коль уж не смогли послать туда космонавтов.

— Работа автоматов была эффектной, полезной, но, к сожалению, это было уже очень давно, и космическая техника ушла далеко вперед. Точнее, должна была уйти…

— Согласен. Это так. Однако исследование Луны вновь становится актуальной задачей. Раньше на первом плане был сам факт доставки грунта и на место, где его брали, внимания особенного не обращали. Но теперь нам известно, что Луна очень разная, и надо внимательно подойти к ее исследованию. Опять же не следует забывать и о возможности освоения Луны — это тоже надо закладывать в программу исследований. Хотя создание жилой лунной базы, скорее всего, нецелесообразно, на Луне можно разместить автоматические станции и научные приборы, и их эффективность будет много больше, чем у их наземных или "орбитальных" аналогов. И, конечно, автоматическим станциям предстоит поработать на Венере и на Марсе. Наш предыдущий опыт обязательно пригодится.

— Вольно или невольно мы перешли к мечтам, к будущему.

— Иначе работать в космосе нельзя…

Строка воспоминаний: "Весной 1973 года новым директором ИКИ был назначен академик Р. З. Сагдеев, и началась великолепная эпоха "бури и натиска". Ветром перемен в Институте повеяло очень быстро. Я был тогда председателем Совета молодых ученых, пробился на прием к новому директору и попросил его прочесть лекцию для молодежи. До этого такие лекции прочитали И. С. Шкловский и Я. Б. Зельдович. Роальд Зиннурович, как мне показалось, с энтузиазмом отнесся к этой идее и через несколько дней в битком набитом не только молодыми, но и пожилыми учеными конференц-зале прочитал лекцию "Специфика космических исследований".

Многими положениями этого выступления зал был ошарашен. Институт должен был стать совсем другим — мощным, динамичным центром космической науки, инициатором новых и смелых космических проектов, требующих самоотверженной работы и эффективной отдачи от всех сотрудников. У меня сохранились отрывки из записей этой лекции, и, пересматривая их сейчас, я еще раз удивился — почти все из задуманного тогда удалось выполнить.

Постепенно, как я понимаю сейчас, преодолевая вязкое сопротивление чиновничества разных ведомств и уровней, Р. З. удалось сделать Институт центром международного сотрудничества. Началось это с проекта "Союз — Аполлон", а кульминацией явился проект ВЕГА, до сих пор остающийся высшим научным достижением наших экспериментов в космосе".

— Что же в перспективе?

— Следующий далекий проект — спутник Юпитера Европа. Европа покрыта толстым ледяным панцирем, под которым, как сейчас установлено, находится океан жидкой соленой воды. Возможно, там можно найти следы жизни либо какие-то признаки того, что жизнь могла бы зародиться на Европе. С научной точки зрения там много интересного, но и задача очень трудная. Европа находится внутри радиационных поясов Юпитера, там высокая радиация, и аппаратуре довольно сложно будет "прожить" длительное время. Американцы рассчитывают поработать там сто дней, нам, может быть, и месяца хватит… Но "жить" там — нелегкое дело… Однако если это удастся осуществить, то отдача может быть большой. Старты планируются на 2020 год.

— Это фундаментальные исследования Солнечной системы?

— Конечно. Чтобы четко и осмысленно вести эту работу, необходимо выстроить своеобразную иерархию задач, которые должна решить космическая программа России. В современной науке главную роль играет астрофизика. И она развивается стремительно. Но в ней исключительно важна сложная техника. Американцы в этой области ушли далеко вперед по технологиям, наше приборостроение, к великому сожалению, не способно изготавливать (за редким исключением) столь сложные приборы. Иное дело — исследования в Солнечной системе. Здесь мы способны выступить достойно. Надо изучать Луну. Довольно долго думали до сих пор, что ничего особо интересного там нет, мол, все ясно и очевидно. Однако это не так. Американские спутники обнаружили там линии воды.

Существует гипотеза о существовании в окрестностях лунных полюсов залежей водяного льда. Сейчас ее проверяют. Происхождение лунного льда пока не совсем ясно: его могли принести кометы, либо он мог появиться в результате взаимодействия солнечного ветра с грунтом Луны… Кроме этого, наличие воды на самой Луне означает, что на ней можно получать энергию, а значит, меняется и программа создания лунной базы. Вопросов еще очень много, и дальнейшие лунные исследования, в том числе и забор грунта, надо проводить с учетом этих задач не только исследования, но и освоения Луны.

Сейчас в НПО им. С. А. Лавочкина готовится программа исследования Луны, в котором мы попытаемся дать ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с нашим спутником, а также провести разведку лунных ресурсов. Важно, что эта программа будет выстроена по принципу преемственности: каждый следующий проект будет опираться на результаты предыдущего.

— Опять в той или иной форме возвращаемся к селенитам, которые были столь популярны в начале ХХ века и которым фантасты посвятили сотни романов! Настойчиво продолжаем искать в космосе себе подобных…

— А почему такой интерес к Марсу и Европе?! А вдруг там что-то есть?! Хотя бы "мертвая жизнь", хотя бы…

— Венера и Меркурий уже не интересуют?

— Ну почему же?! Один из проектов, который недавно у нас обсуждался, "Венера-Д". Это мягкая посадка на планету. Предполагается, что аппарат "проживет" там несколько часов, а не минут, как было раньше. Уже придуманы разные технические средства, чтобы сделать такой интересный эксперимент. И к Меркурию летит "международная команда" спутников — проект "Бепи Коломбо", названный в честь итальянского астронома, в которой мы участвуем. Это европейский и японский аппараты. Старт назначен на 2016 год. На обеих станциях среди приборов есть и приборы нашего Института.

— Там, где возможно, вы стараетесь "проникнуть" со своими приборами?

— Это одно из наших направлений. Пока нет или очень мало своих работающих аппаратов, стараемся участвовать в международных проектах. Сначала мы планировали добавить к тем двум меркурианским станциям и третью — посадочную. То есть отправить к Меркурию флотилию автоматических станций, которые дополняли бы друг друга. Но не сложилось — не смогли по срокам. То, что не удалось делать для Меркурия, постараемся реализовать на спутнике Юпитера. Кстати, на Европу в 2020 году должна пойти флотилия из четырех аппаратов: наш, американский, европейский и японский. У каждого из них своя программа работ, которая сливается в одну, общую.

— Усилия международного сообщества объединяются?!

— Хочу сказать правду: с нами не очень хотят объединяться, так как мы не считаемся надежными партнерами. От нас не хотят зависеть, так как мы довольно часто подводили партнеров. И прежнего доверия, которое было в советское время, уже нет. Но в данных проектах зарубежные ученые от нас не зависят: мы запускаем свой аппарат отдельно, сами распоряжаемся и управляем им, и только исследования координируем.

Конечно, в случае неудачи наши партнеры много потеряют, но в целом их планы не нарушатся. Так что никаких проблем с международным сотрудничеством нет, любое участие наше в проектах только приветствуется и на Западе, но сложности возникают внутри России. Аргумент один: "средств нет". Так что во всех сценариях работ в космосе все делается так, чтобы партнеры не зависели от нас критически. Обидно, что так складывается, но иначе уже быть не может.

— А с Китаем есть контакты?

— Есть. Китайские ученые и инженеры участвуют довольно активно в проекте "Фобос-Грунт". Они сделали малый спутник для исследования Марса. Наш КА доставляет его туда. Название у спутника красивое, по-моему, в переводе звучит как "Восточная заря". В нашей области это первый реальный эксперимент. Они вкладывают в космические технологии очень большие деньги, хотят очень быстро всему научиться. Я бываю в Китае раз в два-три года, и каждый раз как будто в новую страну приезжаю — они развиваются очень быстро. В первый приезд видел реки велосипедов, а сейчас их почти нет — одни машины…

— У меня такое же ощущение. Но, по-моему, космических амбиций слишком много?

— Мы тоже так начинали. И от тех амбиций до сих пор не освободились, а ведь в них легко утонуть… Но в Китае есть четкая программа исследований в космосе, и они стараются ее осуществлять, в полной мере используя опыт американцев, нас и европейцев. Лунный спутник работал у них неплохо… Когда есть политическая воля, то можно развиваться очень быстро. Китайцы это лишний раз подтверждают.

— Амбициозные проекты нужны?

— Конечно. И необходимо, чтобы они стали приоритетными.

— И какой из них может быть?

— Полет на Марс. Конечно, нужна международная кооперация, но подобный проект должен стать национальным. На мой взгляд, это будет намного эффективней и важнее, чем-то, что обсуждается сейчас.

— Вы имеете в виду нанотехнологию?

— И ее в том числе.

Строка воспоминаний: "В одной из антиутопий Станислава Лемма человечество разочаровалось в исследованиях космоса и занялось построением сытой и спокойной жизни на Земле. Это не вполне фантастика — фактически таковым было отношение к космосу и вообще к науке в постперестроечный период (правда, достижению благополучной жизни для большинства граждан это не помогло). Человек — сложное создание, ему всегда будет мало только хлеба, и космос стал для человека новым (и достижимым) горизонтом, границей неизведанных и манящих миров. Но помимо Космоса — символа преодоления, дающего романтические ощущения новизны и тайны, жизненно необходимый если не отдельному человеку, то всему человечеству, космос, и особенно наш "земной" ближний космос, все больше будет становиться ареной практических и даже будничных дел. Здесь, наверное, есть какая-то глубинная диалектическая связь возвышенной романтики и приземленной прагматики. Первая всегда (но не сразу) окупается и приносит практические результаты. Странам, претендующим на лидерство, нужны крупные и амбициозные космические проекты".

— Вы ни слова не сказали о Международной космической станции…

— Взгляды меняются и развиваются, я не вижу в этом ничего плохого. Наверное, лет пять-шесть назад я не сказал бы того, что говорю сегодня. В самом начале я был полным противником МКС, считая, что это полная потеря сил и средств. Почему? Это были 90-е годы, в космонавтике вообще ничего не было, научный космос прекратил свое существование при Ельцине. Мы начали ставить свои научные приборы на западные аппараты, а МКС забирал основные средства. Делалось это не столько во имя науки, сколько ради политического престижа.

Но теперь уже можно оценивать случившееся, не искать виновных или невиновных, а воспринимать то, что стало реальностью. МКС позволила сохранить "человеческий облик" нашей космонавтики, и в этом ее заслуга. Развивается космическая медицина, это, безусловно, важно. Американцы в этой области постоянно у нас многому учатся. И если мы начнем не только говорить, но и вести подготовку к пилотируемому полету на Марс, то опыт работы на МКС, безусловно, будет востребован и полезен. За минувшие годы мы многое потеряли в космонавтике, но уникальный опыт длительных пилотируемых полетов все-таки сохранили.

Конечно, МКС развивается. Там было много чисто технологических экспериментов. Но науки, к сожалению, пока не слишком много. Мне нравится, к примеру, эксперимент "Плазменный кристалл" — исследование свойств пылевой плазмы в условиях микрогравитации, которые оказываются весьма необычными. Он проходит под руководством академика Фортова. Это очень интересная физика. Это хороший пример. Но ученые работой на МКС пока не очень удовлетворены. Предлагалась обширная научная программа, но потом она заметно сократилась. Но мне кажется, у МКС есть неплохой научный потенциал, и академическому сообществу надо пристальнее вглядеться, какие эксперименты можно сделать на станции.

— Давно пора!

— Сейчас этим обеспокоена вся научная общественность, так или иначе связанная с работой МКС. Мы, в частности, предлагаем отправить на орбиту ряд приборов, предназначенных для беспилотных КА. На станции можно провести с помощью космонавтов их испытания, усовершенствовать, чтобы потом отправить в дальний космос. Это одно из направлений. Можно провести ряд экспериментов по "космической погоде" в ионосфере, той области, где летает МКС. Предлагаем запустить с МКС маленький спутник, который будет летать рядом и передавать информацию.

— Когда-то перед началом запуска первых сегментов МКС собирались со всех научных учреждений России предложения по научным экспериментам. Академик Уткин возглавлял комиссию, которая сортировала эти предложения. Владимир Федорович рассказывал мне, что поступило около 500 проектов, один другого лучше. Какова же их судьба?

— Кое-что реализовано, часть устарела, часть готовится к запуску. ЦНИИМАШ недавно провел большую работу по корректировке списка возможных экспериментов, выделил наиболее приоритетные, устранил те, что устарели… Мы стараемся использовать МКС для малых спутников. Тот же "Чибис", о котором я упоминал, мы поместим в "Прогресс". После разгрузки "Прогресс" будет отстыкован от МКС, и специальное устройство уведет его на сто километров вверх от орбиты станции. Так что не было бы МКС, не было бы подобных экспериментов… Нам сейчас надо подумать, как именно использовать станцию — она ведь уже есть, и решено, что будет работать до 2020 года. Однако, на мой взгляд, будущее у пилотируемой космонавтики должно быть другое. Наработанный ресурс полетов вокруг Земли нужно использовать на другое.

— Полеты на Луну, Марс, Венеру и в дальний космос?

— Вряд ли человек полетит куда-то дальше Марса. Венера тоже слишком "горячая" для пилотируемых полетов. Другие планеты находятся в зоне повышенной радиации. Остаются, по сути, только Луна и Марс. Конечно, там все могут сделать роботы, но человек обязательно туда полетит. Такова уж природа человеческая.

— Не кажется ли вам, что руководство страны до конца не оценивает то, что сделано поколением, которое еще живет? Я имею в виду выход человечества в космос.

— Для меня это очень болезненная проблема… Был юбилей запуска первого искусственного спутника Земли. Пятьдесят лет! Весь мир признает это событие началом новой эпохи в истории человечества. Как директор Института космических исследований, я приложил все усилия, чтобы достойно отметить эту великую дату, которой наш народ по праву гордится. Руководство страны так и не появилось на наших торжественных мероприятиях.

— Все должно было быть иначе: вас должны были они приглашать!

— Но случилось так, как случилось: никто не приехал… Может быть, из-за того, что чувствовалась ностальгия по тем временам, когда космонавтика была на первом плане и ей уделялось особое внимание. Сейчас же, откровенно говоря, похвастаться особенно нечем… Жаль, конечно… В 2011 году нас ожидает два великих юбилея. 50 лет со дня полета Юрия Гагарина и 100 лет со дня рождения Мстислава Всеволодовича Келдыша, одного из величайших ученых ХХ столетия. Рядом с Институтом площадь, которая носит его имя. Но нет ни памятника, ни скверика — ничего нет… Думаю, что про Юрия Гагарина обязательно вспомнят, а вот про Келдыша могут и забыть. Эти два человека заслуживают особого отношения в нашей стране, и надо сделать все возможное, чтобы память об их делах жила в душе каждого жителя России.