Дмитрий Львов: Такой чудовищной эксплуатации труда, как в сегодняшней России, мир никогда не знал

Академик Дмитрий Семенович Львов — один из ведущих российских экономистов, известный трудами в области экономики, организации и управления научно-техническим прогрессом, а также машиностроительным комплексом. В качестве академика-секретаря возглавляет Отделение экономики Российской Академии Наук.

Под его руководством опубликован доклад Академии об основных направлениях социально-экономического развития России, критически оценивающий политику правительства. Д. С. Львов дал интервью специально для Правды.Ру.

— Что сейчас больше всего волнует академическую науку?

— Прежде всего те вопросы, которые имеют непосредственное отношение к практике проведения реформ. Сегодня мы переживаем не только кризис в экономике, но и в экономической теории, причем не только в России, но и в мире в целом. Появилось огромное число прикладных изданий, которые выдержаны на высоком математическом уровне, придающем якобы весьма существенную научную форму положениям монетаризма и ряда других направлений. Прикладные разработки, основанные на этих теориях, которые чересчур поспешно реализуются в практике стран так называемого постсоветского пространства, страдают одним существенным пороком: они претендуют на некоторую теоретическую основу, но на самом деле служат для оправдания всех тех безобразий, которые творятся в СНГ, прежде всего в России.

— Честно говоря, меня “резанул” прозвучавший в ваших словах агностицизм. Ведь существует большой арсенал выводов науки, которые успешно применяются на практике, в том числе в странах с рыночной экономикой, и которые наши официальные деятели игнорируют либо сознательно, либо по незнанию. Я имею в виду подробно разработанные методы стимулирования экономического роста посредством активной бюджетной политики, нормы стабильной и эффективной организации платежных отношений. Между тем у нас царит бартер, и правительство не знает, как заставить банки выполнять их главные экономические функции.

— Вы правы в том, что касается конкретных направлений государственного регулирования. Но я ставлю вопрос шире: знаем ли мы, например, в чем состоит переход от социалистической к капиталистической системе, начиная с середины 80-х годов? Что это — действительно крах социализма и укрепление начал капитализма или что-то другое? На мой взгляд, в основе этого перехода лежало противоречие в общественной системе, между идеей, которая является ее движущей силой, и сложившейся системой власти. Это — источник всех бед. Социализм, т.е. идеи социальной справедливости, связанные, в частности, с православием, будут существовать всегда. В этом смысле критиковать его — бесперспективное дело. Жизнь показывает, что это — генетически закодированные идеалы, присущие любой общественной системе. Но с другой стороны, “реальный социализм” существовал как система, которая присвоила себе эти прекрасные идеи, а на практике опиралась на тоталитаризм, который эксплуатировал их, разрушал нравственные основы и, в конечном счете, не мог дольше существовать. То же относится и к капитализму. Альберт Гор (вице-президент США) в недавно изданной им книге “Земля на чаше весов” очень рельефно показывает, что американское общество потребления тоже находится в тупике.

— Существует концепция, согласно которой в нашем веке происходит всеобщий переход не к социализму, а к менеджеризму, т.е. к господству класса, который распоряжается не столько своей, сколько чужой собственностью. С этой точки зрения “переходная экономика” в России — это преобразование менеджерской системы из тоталитарно-плановой в такую, где бывшие государственные менеджеры поставили под частный контроль бывшую государственную собственность. Одна менеджеристская форма сменилась другой. Но сегодня она намного дальше от идеалов социальной справедливости, чем наша прежняя система.

— Российская экономика многообразна, и к ней не применимы стандартные решения. Если взять три определяющих фактора производства, экономического развития, т.е. труд, капитал и природные ресурсы (в том числе землю), то, несмотря на все очень неудачные эксперименты, наша экономика и сегодня в целом очень эффективна, хотя в ней обнаруживаются глубинные противоречия. Мы уже в 70-х годах признали, что главная диспропорция, мешающая развитию советской экономики, это низкая оплата труда даже по сравнению с его низкой производительностью. Есть такой стереотип мышления — “в России плохо живут, потому что плохо работают. Вот начнем работать лучше, и заживем хорошо”. Такая ограниченность мышления и явилась в какой-то мере причиной наших провалов. На самом деле мы плохо работаем потому, что плохо живем. Если мы посмотрим, сколько на один доллар заработной платы производит средний статистический российский работник, то мы обнаружим, что он производит в 4 раза больше ВВП, чем средний американский работник. Следовательно, такой чудовищной эксплуатации труда, как сегодня в России, мир никогда не знал.

— По моим расчетам, при советской власти норма эксплуатации в нашей стране была существенно выше, чем в США. Фонд заработной платы составлял тогда в Америке 50 процентов валового внутреннего продукта, а в СССР — только 35 процентов. С тех пор эта доля у нас упала ниже 30 процентов, а за океаном осталась на прежнем уровне.

—Посмотрите на нынешнюю социальную стратификацию России. Полтора процента населения (богатейшая группа) владеет 57 процентами всего национального богатства. Это — факт. За этой группой идет еще 10 процентов чиновничьей элиты, 65 процентов так называемого среднего класса, который больше всех проиграл от реформ. Дальше идут многосемейные и, наконец, 9 процентов криминального дна, который соединяется с первыми двумя слоями — чиновниками и миллионерами. И если мы в совокупности посмотрим, то две трети национального богатства России уже перераспределены — реформы состоялись. Они определяют не только облик, но и завтрашний день России.

— В чем же вы видите выход?

— В основе должна лежать реформа доходов. Повышение оплаты труда — это исходное условие развития, а не его результат, и с нее надо начинать. Сегодня следовало бы поднять в 2,5 раза оплату труда, и только тогда решать социальные реформы, коммунальную реформу и т.д. Нам говорят: вы с ума сошли, где же взять деньги? В этой связи вторая часть “неизвестной экономики” выглядит следующим образом. Вклад труда в развитие экономики на протяжении последних семи лет имеет устойчиво отрицательный знак, а 120 процентов дохода российской экономики — это доходы от природных ресурсов — газа, нефти, других сырьевых ресурсов. А минус 20 — это перераспределенный доход от нашего природного сектора в нашу обрабатывающую промышленность, сельское хозяйство и другие сектора. Но мы ввели систему налогов, которая исходит не из нашей действительности, а из западной модели, т.е. создали как бы кривое зеркало — собираем налоги не там, где они создаются, а там где доходов отродясь не было. Только за один год снизилась вдвое рентабельность производства. Сегодня нерентабельны 48 процентов всех предприятий промышленности, половина в сельском хозяйстве, 60 процентов в строительстве. И в то же время нет достаточно эффективной банковской системы. Финансовый сектор отделен от реального. Между ними — непреодолимая преграда. Если основную часть дохода создает не труд, не капитал, а рента, то все, что в России дано Богом и не является результатом трудовой и предпринимательской деятельности, а связано с природой, должно принадлежать всем. Доход от этого сектора составляет 120 миллиардов долларов только в одном 1996 году. В России был в первую очередь приватизирован поток доходов, который должен принадлежать всем, а он был присвоен банковской олигархией. Вот — верх безнравственности. Надо подумать, как преобразовать нашу финансовую систему, прежде всего то, что связано с налогами. Надо прежде всего освободить самый угнетенный фактор — труд, освободить его от всех налогов. Все налоги, прямо или косвенно связанные с заработной платой, надо ликвидировать как класс. Если бы мы убрали налоги с обрабатывающей промышленности, налог на добавленную стоимость (вопиющий налог, который сдерживает экономический рост), то вдвое снизили бы издержки, а стало быть, и цены. Тогда бы мы и на мировом рынке выглядели бы иначе.

—Но пока что мы, как и прежде, ориентируемся главным образом на экспорт энергоносителей и вооружения.

— Это — вопрос правильной структурной политики. Мы за годы реформ потеряли фонда потребления где-то порядка 90 миллиардов долларов. Как восстановить эту утрату? Естественно возникает ответ: давайте гнать нефть, газ, за счет этого поддерживать импорт. Оказывается, если мы будем полагаться на такую политику, то очень вероятно, что никогда не выйдем на уровень потребления 1990 года, никогда не покроем нужды нашего потребления импортом продовольствия и других потребительских товаров. Это — заколдованный круг. Ориентация на так называемые экспортные отрасли заведет нас в окончательный тупик. Ответ только один — мы должны в первую очередь развивать в России обрабатывающий сектор, и прежде всего бывший ВПК, т.е. наукоемкий сектор нашей экономики, сферу высоких технологий. Это — первый принципиальный вывод о структурной политике. Далее. Сегодняшний мир — это мир транснациональных корпораций, захвативших все рынки. Наши же горе-реформаторы как будто нарочно разрушили уровень концентрации нашей промышленности. Что мы натворили, например, с Аэрофлотом, создав 130 мелких компаний? Монополии — это одно из важнейших звеньев, которого нам не хватает, чтобы вырваться из тисков кризиса. Нам нужны монополии прежде всего вовне, а не внутри страны. Необходимо чисто экономическими методами осуществить передел собственности, создав мощные конкурентоспособные концерны в ТЭК и ВПК.

— В природном секторе дело к этому уже идет. Газпром — это мощная монополия, обращенная вовне, если ее не разрушат Международный валютный фонд и Всемирный банк вкупе с нашими реформаторами. Слияния в нефтяной отрасли идут в том же направлении. Только там контроль попадает в руки той самой олигархии, которая монополизировала львиную долю природной ренты. Такая концентрация и такие концерны вряд ли уступят значительную часть этой ренты государству в соответствии с вашей схемой перераспределения.

— Большим шагом вперед было бы принятие закона, который бы конституционно закреплял право владения и собственности на все природные ресурсы только за государством. Возникает также вопрос об управлении государственным пакетом акций во всех корпорациях, в которых государство имеет существенную долю (вместо дальнейшей распродажи этой собственности). Следовало бы продумать вопрос о создании государственной холдинговой компании — некоторого института, похожего на Госимущество, но совершенно выведенного из ведения правительства и подчиненного законодательной власти. И тогда мы могли бы выйти на решение принципиально важной задачи — системы национального дивиденда. Часть доходов от государственного имущества должна на равных началах распределяться среди всех. Если ты — гражданин России, то одно это давало бы тебе право на получение, по нашим оценкам, порядка одной тысячи долларов национального дивиденда в год. Разве не было бы это укреплением России? И главное — у нас есть для этого реальная основа. Тем самым решалась бы и проблема доходов населения. Я отдаю себе отчет, что очень опасно бросаться из одной крайности в другую и сразу же переходить на новую систему. Это все равно что работать с оголенными проводами под напряжением. Но ведь это факт, что у нас отсутствуют условия для нормального рыночного функционирования. Они не были созданы. Почему у нас сейчас преобладает натуральный обмен, натурализация экономики — какой же это рынок?

— Часто можно слышать упреки правительству в том, что оно мало привлекает ученых к обсуждению насущных экономических проблем, игнорирует мнение академической науки. Так ли это?

— Это не совсем так. Разве у нас ученые вовсе не были допущены в управление? Нет, были. И не только до 1991 года — вспомните Абалкина, Шаталина, Петракова и других. Но и после 1991 года часть науки тоже перешла во власть. Там есть и доктора наук, и профессора, и доценты. Они утверждают, что в Академии наук сидят люди, которые ничего не понимают. И эту проблему так просто не решишь. С одной стороны, как тут ученых разделить? Разве Гайдар не ученый? Ученый. Тем более Уринсон, который в свое время успешно работал с макроэкономическими моделями. А Ясин? Но дело в том, что они ни в какой другой науке, кроме своей, не нуждаются. И тем более не готовы платить деньги за критику своей деятельности. В словах Д.С. Львова впечатляет традиционное для российской науки стремление служить народу — несмотря на все политические, идеологические и иные барьеры. Экономическая программа, которая исходит не столько из набившей оскомину проблемы “откуда взять деньги”, сколько из глубокого понимания того, что расти и процветать может только экономика, ориентированная на широкого потребителя, и что поэтому в основе должна лежать забота о росте народного благосостояния — такая программа не может не подкупать. Важно и то, что за этой программой стоят не отдельные личности, а многие солидные академические институты. В дни, когда страна ищет выхода из кризиса и стагнации, когда кажется, этого хочет и правительство, игнорирование властями рекомендаций академической науки ничем не может быть оправдано. Говорят, что Академия “оторвалась от жизни”, что у современной научной элиты нет достойных ответов на запросы жизни. Интервью Д.С. Львова показывает, что это далеко не так.

Станислав МЕНЬШИКОВ.

Прага—Роттердам.