Зюганов и Ле Пен: парадоксы общего

Если присмотреться, нетрудно заметить, что лидеры КПРФ и "Национального фронта" Франции, вернее, возглавляемые ими партии, стали своего рода политическими близнецами. Речь, разумеется, не о тождестве программных установок — у каждой свои! — а об эволюционных изменениях, какие претерпевает система их мировоззренческих ценностей.

КПРФ, в отличие от своей предтечи, КПСС, перестала поклоняться идеалам атеизма и вполне миролюбиво, я бы даже сказал, с некоторым рвением почитает Русскую православную церковь и традиционный ислам. Причем эту идейную позицию, несовместимую с ленинским отношением к религии, разделяют не только лидеры КПРФ, но и рядовые члены партии.

Не менее любопытны метаморфозы интернационального сознания современных коммунистов. Продолжая поклоняться Ленину, мечтавшему о мировой революции под лозунгом "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", сторонники КПРФ устойчиво держат курс на противостояние западному политическому натиску, отстаивая особость цивилизационного пути России. В переводе на язык сталинской эпохи, жаждут построения социализма в отдельно взятой стране.

Кардинально изменилась и культурная политика КПРФ. Активные противники безнациональной поп-культуры, коммунисты Зюганова отстаивают национальные традиции русского и других народов России, что также противоречит заветам Ленина о двух всемирных культурах.

Если подвести краткий итог, вдобавок учтя объективные поправки, внесённые минувшим столетием в социальное устройство общества, то нетрудно сделать вывод, что во многих постулатах компартия отошла от ленинских установок, приблизившись к идеологическому регламенту сталинской эпохи, когда смягчились отношения с церковью, был взят курс на построение социализма в СССР и сделана ставка на приоритет национальных традиций, на народные духовные ценности.

В статье "Сталин против Ленина. А Путин?" (газета "День литературы") дан подробный анализ исторического движения России с этнокультурной точки зрения — и указано, что Сталин, по сути, был ниспровергателем идей Ленина, вернув Россию из интернационального психоза в русло национального развития, начатого еще Александром III. В неполитизированном, этнокультурном плане одновременное поклонение Ленину и Сталину выглядит противоречиво. Хотя компартия отнюдь не случайно отошла от прежней догматики, она следовала за изменениями самой жизни, отвечая идейными сдвигами на меняющиеся умонастроения народа.

Аналогичные перемены происходят во французском "Национальном фронте", где они еще более рельефны. Если КПРФ продолжает молиться на имя Ленина, то Ле Пен, дабы сменить имидж партии, даже политически отреклась от собственного отца, исключив его из рядов "Нацфронта".

Но возвращаясь к противоречиям, возникшим по мере развития КПРФ, было бы ошибкой искать их в программе партии. Невозможно усмотреть стратегические противоречия и при сопоставлении программы с реальной политикой КПРФ. Что же до сугубо тактических вопросов, вроде голосований в Думе, то это частности.

Противоречия в КПРФ гораздо крупнее и лежат на поверхности: развиваясь в русле социально-политических тенденций эпохи и мировоззренческих перемен в сознании гражданского общества, партия Зюганова, по существу, перестала быть коммунистической в классическом восприятии этой идеологии. Что вовсе не означает, что КПРФ обязана немедля корректировать свою программу, чтобы "гримировать" политическое лицо и формально соответствовать названию. Политическая косметика ей не требуется.

Хорошо помню, как в начале 90-х, после приснопамятного процесса в Конституционном суде по "Делу КПСС", в партии вели дискуссии о новом названии. Было немало тех, кто ратовал за социал-демократическую партию (если не ошибаюсь, среди них и забытый ныне ренегат Иван Рыбкин). Однако большинство стояло на том, чтобы сохранить коммунистическую преемственность и, на мой взгляд, в тот период выбор был сделан верный.

Но спустя четверть века ситуация в стране заметно переменилась. И несоответствие названия КПРФ идейной сути и реальной деятельности партии Зюганова становится сильным тормозом ее дальнейшего развития.

Здесь самое время вновь вспомнить о французском "Национальном фронте". Ле Пен перед вторым туром президентских выборов временно сложила с себя полномочия лидера партии, ибо в глазах французов хотела выглядеть "шире", чем позволяла ей программа и публичное реноме "Нацфронта". А сразу после выборов, набрав 10 миллионов голосов, объявила о намерении решительно обновить программу "НФ", повела речь по сути о создании новой партии — разумеется, на основе "Национального фронта"! — но, не исключено, даже с другим названием.

Этот важный и затребованный временем политический манёвр служит примером для Зюганова, поскольку в своих базисных критериях идейно-политические векторы КПРФ и "Нацфронта" близки. Однако сегодня исключен возврат к социал-демократии. В новой России этот идейный знак так дискредитирован всевозможными тщедушными партийками, что для народа классическое понятие социал-демократии стало чуть ли не жупелом, смахивающим на "дерьмократию".

Да и стоит ли современным коммунистам изобретать "велосипед"? Их партия превратилась в главную системную оппозицию правящему большинству — оппозицию слева. И чтобы собрать голоса максимально широкого протестного спектра, КПРФ всего-то и надо перевоплотиться в Левую партию. Возможно, даже с таким простым и ясным названием. При этом программа партии не претерпит принципиальных идейных изменений, за исключением смягчения коммунистической символики, что позволит на 95 процентов сохранить нынешний электорат, заметно расширив его за счёт протестных слоев, которых смущает упоминание о ленинско-сталинской преемственности.

По сути, именно такой маневр задумала Ле Пен, стремясь превратить "Нацфронт" в массовую протестную партию, объединяющую всех недовольных нынешней французской властью. Компартия, сняв вышеозначенное противоречие, объективно возникшее в ходе ее развития, и став просто Левой партией, тоже сделает рывок в росте влияния.

Правда, остается вопрос: кто в КПРФ способен возглавить благотворное движение к переформатированию? Известно, такого рода проблемы часто сопровождаются расколами, что в итоге дает вовсе не плюс, а минус.

Для меня очевидно, что процесс устранения главного противоречия между коммунистической символикой и реальной политической деятельностью КПРФ должен возглавить сам Геннадий Зюганов. На это есть у него не только личные, но также, я бы сказал, исторические причины, коренящиеся в особенностях предстоящего этапа российского развития.

Страна неумолимо приближается к очередному циклу смены верховной власти в 2024 году. Между тем, именно смена руководства в Кремле всегда становится для России точкой отсчета иного времени, трудным, неопределенным, а порою роковым, чуть ли ни мистическим выбором. Кто станет президентом в 2024-м году? Не персонально, об этом рано говорить, — но представитель каких общественно-политических сил: условный Шувалов или условный Глазьев?

Но нельзя не учитывать, что этот выбор в значительной степени будет зависеть от исхода думских выборов 2021 года — составу той Думы предстоит "думать" уже при новом президенте. И ясно, что борьба за депутатские кресла в 2021 году будет особо напряженной. Между тем, компартия в ее нынешнем виде, может рассчитывать на тех выборах лишь на сохранение своих позиций, что явно недостаточно для успеха в президентской гонке 2024 года. Если же Зюганову удастся преобразовать компартию в национальную Левую партию, объединив всех недовольных либерально-ориентированной властью, ситуация в стране может измениться очень круто.

При этом, правда, Зюганову, с учетом возраста, предстоит выдвинуть нового лидера партии, а самому превратиться в уважаемого и мудрого Дэн Сяопина, который поможет новому лидеру успешно закрепиться на гребне всеобщих протестов — они неизбежны! — чтобы он мог шагнуть в Кремль, изменив тенденции социально-экономического развития страны.

Во Франции Ле Пен идет именно таким путем. Различие лишь в том, что возраст позволяет ей самой претендовать на президентский пост, поскольку социально-экономическая ситуация во Франции вряд ли изменится к лучшему и протесты против политики Елисейского дворца умножатся. Через пять лет собрать максимум протестующих под свои знамена — вот задача Ле Пен.

Но разве не такая же задача стоит перед Зюгановым — с учетом провальной макроэкономической политики либералов, правящих бал в правительстве?

И здесь необходимо сказать еще об одной важной составляющей современной российской властно-политической ситуации.

После избрания президентом США Дональда Трампа у нас впервые заговорили о так называемом "глубинном государстве", которое реально держит в руках управление американской политикой. Это "глубинное государство" во главе с четой Клинтон, Обамой, влиятельными сенаторами, бизнесменами, а также их медиа, ожесточенно воюет с Белым домом, угрожая несистемному президенту Трампу импичментом.

И не вдаваясь в изощренные, порой шизофренические перипетии современной Америки, имеет смысл задать вопрос: а не сложилось ли "глубинное государство" в России? Увы, ответ вполне определенный: таким "глубинным государством" стал мощный, в основе своей прозападный, либеральный политико-экономический клан, сформированный в первой половине 90-х годов. Об этом под разным соусом уже пишут некоторые проницательные аналитики, называя такой клан "корпорацией власти".

Лидеры этого клана, оказывающего огромное влияние на политику, экономику, на культурную и медийную жизнь России, несменяемы уже четверть века. Из клана выпали лишь несколько человек, в частности, бывший глава МИД Козырев, и отнюдь не случайно сфера внешней политики не укладывается в прозападные предпочтения "глубинного государства". Также из-под влияния либерального клана выведены военно-промышленный комплекс и аграрная сфера, развитие которых тоже противоречит целеполаганию "глубинного государства", по разным каналам атакующего российскую политику перевооружения и ответные санкции по части поставок сельхозпродукции.

Но в финансово-экономической, общественно-политической, культурной, медийной сферах роль "глубинного государства", могучего прозападного либерального клана, поистине огромна. Его представители либо уже четверть века занимают важнейшие государственные посты, либо ротируют на них своих выдвиженцев.

И если Геннадий Зюганов, позитивно восприняв идею о переформатировании партии, решит посоветоваться на этот счет с политическими "долгожителями" из этого клана, можно не сомневаться, что он получит отрицательный ответ: представители "глубинного государства" сразу распознают огромную опасность объединения патриотических сил.

И совсем иначе могут повернуться события, если Зюганов изложит такую идею лично Владимиру Путину.

Позиция президента Путина вызывает особый интерес. По своему этнокультурному типу он безусловно относится к представителям так называемых "красных сотен", чья окраска не имеет ничего общего с известными политическими цветами, ибо идет со времен бунта Степана Разина. (Подробно этот тип описан в упомянутой статье "Сталин против Ленина. А Путин?") Но вопреки своему допетровскому этнокультурному типу, Владимир Путин вынужден считаться с мощным влиянием "глубинного государства". На красносотенные простонародные массы он опирается лишь в критических ситуациях — как было после Болотной площади в преддверии президентских выборов 2012 года и при воссоединении с Крымом.

Эта весьма интересная тема также проанализирована в вышеупомянутой статье и очень важна применительно к вопросу о трансформации КПРФ с целью консолидации оппозиционных сил. Если бы Зюганову удалось преобразовать компартию в массовую Левую партию, заостренную на коренных интересах России, надпартийный президент с большой долей вероятности также сделал бы соответствующий выбор, получив мощную опору и усилив свои позиции в отношениях с "глубинным государством".

Соответственно очень заметно изменилась бы политическая "диспозиция" перед сменой верховной власти в 2024 году.

Французский пример с "Национальным фронтом", готовым к преобразованию в партию с гораздо более широкой общественной платформой, помогает лучше понять процессы, происходящие на политико-социальном поле. Невозможно без потери влияния три десятилетия оставаться в идейной неподвижности, фиксируемой наименованием "коммунистическая". В том числе из-за возникновения новых оппозиционных течений. Пока КПРФ в значительной мере держится на заслуженном авторитете Геннадия Зюганова. Но с его неизбежным уходом от лидерства к президентскому циклу 2024 года КПРФ ждёт та же участь, какая постигнет ЛДПР после ухода Владимира Жириновского.

Но, в отличие от Жириновского, у Зюганова есть выход, подсказанный переформатированием французского "Национального фронта". Избрав аналогичный путь — разумеется, с российской спецификой — Геннадий Зюганов обретает возможность войти в историю России мудрым и дальновидным политическим деятелем. Ведь, по существу, он сделал все, чтобы его партия в полной мере соответствовала требованиям современной эпохи, негласно отказавшись от некоторых ленинско-сталинских догм, но в неприкосновенности сохранив основной партийный принцип, отвечающий чаяниям народа: запрос на социальную справедливость.

Осталось сделать единственное: изменить название партии, убрав из него чрезмерно идеологизированную составляющую, сужающую число сторонников, и приведя его в соответствие с зовом нынешнего времени, которое вопиет о восстановлении в России социальной справедливости.

P.S. Эту статью я писал в Сербии, после посещения усыпальницы Иосипа Броз Тито, диктатора, почти полвека сохранявшего единство Югославии, собранной из народов с очень разнородным историческим прошлым. Удавалось это ему благодаря очень жесткой, хотя не кровавой, политике подавления любых форм национализма. Но сразу после смерти Тито мощная Югославия распалась, превратившись в россыпь непреуспевших государств.

Главная ошибка Тито, не позволившая ему остаться в истории "отцом народов", коренилась в его изначальной идее фикс о создании Великой Балканской Федерации с включением в нее Албании. С этой целью он поощрял переселение албанцев в Косово, заигрывая с Тираной. Что из этого вышло, слишком хорошо известно.

Сегодня сербы не без оснований упрекают бывшего лидера, который не убоялся бросить вызов Сталину, в том, что он своевременно не отказался от изначальной идеи, забальзамировав свои взгляды на весь период правления, не учтя перемен в мировосприятии народа, где вызревали новые тенденции.

"Он нэ думал, что будэ после нэго, — сказал мне смотритель скромного захоронения, крепкий, с мясистым прямым носом, подбородистый и басовитый серб, классический национальный тип. — Это очэн нэ мудро. Урок истории".

И назидательно поднял вверх указательный палец.