Если завтра война: кто пойдет защищать яхты Абрамовича?

В нашей вечной борьбе либерализма со здравым смыслом очень популярна фраза: "Патриотизм — последнее прибежище негодяя". Иногда (впрочем, достаточно редко) кто-нибудь решает вдуматься в эти строки, и тогда спрашивает: "Что за негодяй такое написал?"

Фото:

Поясняю: это был доктор Самюэль Джонсон, английский критик эпохи Просвещения, и он вовсе не имел в виду, что каждый патриот является негодяем. Как и обратного — что каждый негодяй обязательно патриот. Перед нами не обобщение, доктор говорил о последнем доводе в споре, своеобразном законе Годвина XVIII века: загнанный в угол негодяй начинает взывать к патриотизму. Ну, а то, что в XXI веке в России сам афоризм Джонсона стал таким последним аргументом в споре — доктор не виноват.

Сегодня все знают о политике мультикультурализма, об интернациализме, о тоталитаризме, демократии и либерализме, но стоит завести речь о патриотизме — и сразу становится как-то неудобно. Ну правда, неужели вы не слышали разговоров из цикла "если завтра война" — "Что, пойдешь защищать трубы "Газпрома" и яхты Абрамовича?"

На бытовом уровне все еще хуже. Знаете, что школьников с 10 класса забирают на военные сборы? "Дети" не хотят, родители негодуют. Обивают в школах пороги, задают на собраниях каверзные вопросы, выслушивают от педагогов неловкие ответы. А ответы неловкие, педколлектив тоже ничего толком объяснить не может и, обороняясь, сыплет канцелярщиной из постановлений и факсограмм. Я знаю об этой проблеме от хорошей знакомой, ее сына как раз "призывают". Вот она и рассказывает, как директриса, устав спорить, бросила в сердцах: "Дома патриотизму нужно учить!".

Тоже так себе получилось объяснение. Знакомая злится: Как? Как учить дома патриотизму? Заставлять Путина любить? Что, государство для нас что-нибудь делает? В конце-концов от национализма больше толку, через него проще прийти к патриотизму!

И вот перед нами наглядная картина утраты смыслов и ориентиров. Учить патриотизму — любить Путина, любить государство — а оно ничего не делает, так лучше уж национализм — осознание общности через этничность, чем такой патриотизм, где общность с "яхтами Абрамовича" все равно недостижима.

И все это — одна большая ошибка. Патриотизм — это не любовь к государству и Путину, через этничность нельзя прийти к патриотизму. Давайте же, наконец, разберемся в терминах!

Для начала установим, что патриотизм — это любовь к стране, Родине, отечеству, своей земле, а не к лидерам и строю. Лучше всего этот нюанс виден на исторических примерах — в ходе Гражданской войны в России 1918-22 годов с патриотических позиций выступали белые, но их патриотизм был направлен на старые порядки, а методы, допускающие в борьбе за власть оккупацию страны войсками Антанты, заставляли усомниться в риторике. Напротив, с крайне антипатриотических позиций, казалось бы, действовали красные. Но именно они стали собирателями земель русских, что для многих патриотов, в том числе белых, стало важным фактором в вопросе признания новой власти.

Другой пример — действия белоэмиграции в годы Великой Отечественной войны. Так и не примирившиеся с большевизмом люди заявили, что атакован не режим, атакована Россия. Да, были те, кто пошел на службу к Гитлеру. Ну и кого из них мы считаем патриотами?

А теперь попробуем разобраться, что из этого вытекает — не в популистской риторике, а в жестких научных терминах.

Национализм как таковой строгого определения не имеет. Он может опираться на национальность (этнонационализм), на расу (расизм), на нацию (собственно национализм). Эти явления нужно различать, чтобы не оказаться в терминологическом тупике.

У нас, говоря о национализме, чаще всего имеют в виду этнонационализм. Яркий пример — "Этнополитичекое движение Русские", "крупнейшее объединение русских националистов", как значится на сайте организации. Подразумевается, что во главу угла здесь ставятся интересы конкретного этноса.

Загвоздка лишь в том, что этнос современной наукой определяется как "совокупность людей, которые имеют общую культуру, обладают общим самоназванием, осознают свою общность и отличие от членов других таких же групп".

Иногда добавляют — "говорящих, как правило, на одном языке". Но это уже опционально. Эмигранты в третьем поколении во Франции могут не знать ни слова на родном языке, но продолжать считать себя русскими. Советские и российские корейцы говорят по русски, но остаются корейцами. Евреи до создания государства Израиль и возрождения иврита говорили на всех языках мира, что не мешало им сохранять этническое самосознание.

А это подводит нас к еще одному принципиальному моменту — в число признаков этноса не входит понятие "общности территории". Итальянец, переселившийся в США, не перестает быть итальянцем. Евреи, утратившие историческую родину, не перестали быть евреями. Наконец, существовали и существуют кочевые народы, для которых понятие своей земли вообще достаточно эфемерно.

В разговорной форме мы можем использовать термины как угодно, рискуя, впрочем, окончательно запутаться сами и запутать окружающих. Но в строго научном понимании для этноса (народа) общность территории, вопреки всем теориям "крови и почвы", не является ни необходимой, ни достаточной.

А такие понятия, как Родина, страна, отечество — обязательно подразумевают наличие территории.

Кстати, о теории "общности по крови", и близкому к ней расизму. Общая культура наследуется от поколения к поколению, она передается детям от родителей. Возникает иллюзия биологического наследования — у русских рождаются русские, у венгров — венгры, у сербов — сербы. Однако вполне очевидно, что культура не заложена генетически, и сербский ребенок, воспитанный в русской семье, будет считать себя русским, вести себя как русский и будет в целом неотличим от русского. Конечно, чернокожий ребенок, воспитанный европейцами и живущий среди европеоидов, будет отличаться цветом кожи, и это при неблагоприятных обстоятельствах может сказаться на его поведении. Но он от этого не станет эфиопом — никакой специфической "эфиопской" генетической программы в нем не заложено. В худшем случае он прибьется к таким же "отверженным", влившись в субкультуру низов общества. Но это будет субкультурой именно того общества, в котором он живет.

Наконец, нация. В разговорах часто путают нацию и народ, есть, например, такое расхожее (и с жаром оспариваемое) понятие, как "советский народ". Между тем то, что называют советским народом — как раз классическая нация.

Нация возникает в государстве. Экономическое и политическое объединение определенной территории, ее взаимодействие с другими странами, порождают объективные интересы государства. Которые — в идеале — воспринимаются основной массой населения как собственные.

Конечно, осознание значительной массой населения объективных государственных интересов происходит в борьбе за их сохранение (сохранение статус-кво) или упрочнение, развитие. Но в условиях жесткой конкуренции между странами такая борьба идет практически непрерывно. В этой борьбе происходит четкое разделение на "свою страну" и все остальные. Понятия территории, отечества, Родины наполняются политическим смыслом.

Нация — политическое явление. Нация не совпадает с этносом — если территория страны объединяет несколько народов, возникает полиэтническая нация. Таковым был "советский народ" — населением, сплотившимся в борьбе, осознающим страну как свою Родину, понимающим (пусть даже подспудно), что интересы страны являются его собственными — интересами выживания.

Итак, нация — это совокупность людей, живущих в одной стране, осознающих свою принадлежность к стране, считающих ее Родиной, понимающих ключевые интересы страны как собственные.

А патриотизм — это и есть то самое осознание. Принадлежности к стране, ее культуре, истории, исторически сложившейся территории, к ее нуждам и победам, — всему тому комплексу исторически сложившихся смыслов, без которых понимание интересов отечества просто невозможно.

Я умышленно ушел в последних определениях от понятия "государство", — чтобы избежать терминологической путаницы. Государство у нас ассоциируется с чиновничьим аппаратом, текущим правительством и т. д., то есть с властью. А она, к сожалению, может действовать как в интересах страны, так и в противоречии с ними. Мы видели это в 1917-м, видим и сейчас — по итогам 1991-го. Но это уже тема отельной статьи — о демонтаже нации и новом нациестроительстве.