Генерал Мамед Анауский

Было это в Германии в последние дни войны. Уже был взят Берлин, уже Знамя Победы гордо реяло над поверженным рейхстагом, но крупные вражеские группировки, отчаянно сопротивляясь, пробивались на запад. Стрелковая рота, которой командовал лейтенант Мамед Бадаев, двадцатидвухлетний парень из туркменского аула Анау, глубоко вклинилась в отступающие колонны гитлеровцев и оказалась в окружении противника, у которого были и танки, и самоходки.

Наших бойцов было совсем немного, но гитлеровцы с перепугу решили, что это авангард наступающей советской дивизии. На дорогу из перелеска вышел немецкий офицер. Он размахивал нательной рубахой, привязанной к штыку.

— Наш генерал готов начать переговоры, — крикнул немец.

— Хорошо, пойдет наш командир роты, — ответил Мамед.

— Генерал никогда не согласится говорить с лицом, ниже его по званию, — сообщил парламентер. — Он будет ждать вашего генерала.

Поскольку нашего генерала под рукой не оказалось, к ответственным переговорам стал готовиться сам командир роты.

“Только где же достать генеральский мундир?” — забеспокоился лейтенант Бадаев.

Кто-то вспомнил, что в боевой обстановке даже самого Рокоссовского видели в легкой кожаной куртке и в галифе без лампасов.

— А я встречал генерала в маскировочном халате, точно в таком, как на мне, — сказал ротный снайпер.

Зеленый с коричневыми разводами маскировочный халат закрыл и кирзовые сапоги, и гимнастерку Мамеда с лейтенантскими погонами. Остались открытыми только лицо и грудь. На груди уместились почти все ордена роты: слева шесть орденов Красного Знамени, справа — в два ряда ордена Отечественной войны. Для медалей места уже не оставалось.

Мамед вышел на шоссе. По обеим сторонам с отступом на один шаг встали его секунданты. Из-за дымящихся тягачей в сопровождении двух офицеров показался немецкий генерал. Он шел, далеко выкидывая вперед левую ногу. “Как на параде”, — отметил Мамед.

Расстояние уменьшалось. Можно было уже различить белый шрам на лице генерала, а на груди — клинообразную ленту с Железным крестом. Незаметным движением Мамед распахнул маскхалат, открывая ордена.

— Генерал Иохим фон Шлюбке Магдебургский! — гаркнул фашист.

— Генерал Мамед Анауский! — представился Мамед.

— Так вот, генерал, — искательно заговорил фон Шлюбке, — эта злая комедия идет к концу. Я предлагаю разумный финал. Мы без сопротивления складываем оружие, а вы беспрепятственно пропускаете моих солдат и офицеров. Нам удобнее сдаться вашим союзникам.

— Странно слышать такое, — усмехнулся Мамед. — Мы вас берем в плен, а потом вы еще хотите сдаться нашим союзникам. Из плена, стало быть, в плен! Мое условие: вы оставляете все оружие в кювете, и выстраиваете свою часть для отправки в наш тыл...

Спустя несколько лет один наш историк-международник, перелистывая подшивку газеты “Зюддойче цайтунг”, натолкнулся на интересный материал. В нем говорилось, что переданный властям Западной Германии для дальнейшего отбытия наказания военный преступник генерал Иохим фон Шлюбке дал интервью газете. Он сказал, что в конце войны ему страшно не повезло: был в нескольких километрах от Эльбы, и если бы успел переправиться на тот берег, то не бывать ему на скамье подсудимых.

— Что же случилось с вами? — спросили корреспонденты.

— Я попал в плен, — буркнул генерал. — Причем меня пленил лично советский генерал по имени Мамед. К сожалению, его трудную фамилию не запомнил.

Наш ученый загорелся желанием найти героя. “Такого еще не знала история войны: один генерал взял в плен другого!” — воскликнул пытливый исследователь и разослал запросы по военным архивам. Вскоре стали приходить ответы. Два генерала с таким именем были кавалеристами и воевали на Кавказском направлении. Генерал Махмед погиб в Подмосковье. Генерал Мухамед служил в железнодорожных войсках. А об участии генерала Мамеда в боях на территории Германии никаких сведений не имелось.

Тогда неудачливый историк сам отправился по архивам: “Разобьюсь, но найду!”.

Не разбился и не нашел. Потому что генерала Мамеда по фамилии Анауский в природе не существовало. А лейтенант Мамед Бадаев, мой фронтовой друг, земляк и однополчанин, и после войны был у всех на виду. В конце сорок пятого мы оба демобилизовались, вернулись домой в Ашхабад и пошли работать в комсомольские газеты: он — в туркменскую, я — в русскую. Потом вместе поехали в Москву, поступили на факультет журналистики Центральной комсомольской школы, занимались в одной учебной группе, наши койки в студенческом общежитии стояли рядом.

После окончания школы дороги разошлись — меня оставили работать в Москве, он вернулся в Ашхабад.

Долгие годы Мамед Бадаевич был главным редактором крупнейшей газеты Туркменистана, а затем — министром печати. Неоднократно избирался депутатом Верховного Совета республики. Вместе с женой Нязик-баджи вырастил семерых детей, вынянчил двадцать шесть внуков и шестнадцать правнуков.

Конечно, связи мы не теряли. Ездили друг к другу в гости, я часто звонил Мамеду в Ашхабад. Слышимость была плохая, к тому же у Мамеда начала прогрессировать глухота.

— Да кто это говорит? — переспрашивал Мамед, крича в трубку.

— Это генерал Иохим фон Шлюбке Магдебургский, — шутил я. — Выполняя ваши условия капитуляции, я сложил оружие в кювете, выстроил дивизию на шоссе и вот который уж год жду, когда вы придете брать меня в плен.

— Ах, это ты, Илья! — узнавал меня мой друг. — Так ты помнишь об этом?

— Конечно, помню. Такое не забывается...

И вот я позвонил Мамеду в Ашхабад, чтобы поздравить с наступающими праздниками. Ответил незнакомый голос:

— Мамеда Бадаевича уже нет... Он никогда не сможет подойти к телефону...

В трубке послышались гудки, частые и тревожные, как удары собственного сердца, болью отдающие в висках...

“Мы не от старости умрем — от старых ран умрем”, — писал замечательный поэт нашего фронтового поколения.

Мамед был трижды ранен, а первый раз в ноябре 41-го, в самый разгар Московской битвы — получил рваный осколок в грудь на Волоколамском шоссе...

(С этим осколком Мамед имел кучу неприятностей. В Ашхабаде и Москве в аэропорту перед посадкой в самолет, едва он вступал под арку проверочных ворот, как бдительная сирена начинала пронзительно звенеть. “У вас в карманах что-то металлическое: ключи, монеты, выньте!” — говорили ему девушки-милиционеры. — “Ничего у меня нет. Это осколок”. — “Выньте осколок!” — “Не могу. Он у меня не в кармане. Он под сердцем. Его не сумели достать даже хирурги”.)

...Уходят ветераны. Уходят раньше времени, раньше срока, прожив честную, открытую, героическую жизнь. Уходят в бессмертие участники Московской битвы, защитники Сталинграда, освободители Варшавы, покорители Будапешта и Берлина. Уходят, оставив на земле добрый немеркнущий след.

Илья ШАТУНОВСКИЙ.