Отношения федерального Центра и Дагестана напоминают «американские горки»

В 90-е годы XX века отношения федерального Центра и Дагестана изменились: каждая из сторон все более вязла в своих внутриполитических проблемах, что едва не привело к катастрофе. Однажды интересы российских и дагестанских элит вновь совпали, и тогда героическими усилиями в последний момент ситуацию удалось удержать над пропастью.

Изначально в Дагестане абсолютно были не склонны поддерживать реформаторский пыл руководителей страны, реформаторов — перестройщиков. К сожалению, ни мнения руководства республики, ни мнения населения республики никто и не спросил, экономические и политические реформы стартовали. Их экономический итог очевиден — до 1998 года экономические показатели и, соответственно, уровень благосостояния неуклонно снижались. Уровень сельскохозяйственного производства к 1998 году в сопоставлении с 1990 годом упал до 79,8%, промышленного производства — до 18,5%, инвестиций — 24,7%. В экономическом развитии Дагестан оказался отброшенным на десятилетия.
Вслед за экономическими неурядицами в Дагестан пришли политические. Дагестан, к примеру, неожиданно из внутренней провинции превратился в пограничный субъект Федерации, отгороженный к тому же от остальных регионов, едва ли не анклав. Ранее ведущие в республике основные транспортные магистрали: железнодорожные, шоссейные, трубопроводные, линии связи и электропередачи в советские времена прокладывались через территорию соседней Чечни. Но с приходом к власти Дудаева грабеж идущих транзитом в Дагестан товарных составов достиг небывалого размаха и привел к фактической транспортной блокаде республики. В итоге и пассажирский, и грузовой товарооборот сократился в 3,5 — 4 раза. Это еще более углубило экономический кризис, а Чечня надолго стала основным источником дестабилизации в Дагестане.
Последствия экономического кризиса в полной мере ощутили на себе все граждане Дагестана. По уровню денежных доходов Дагестан с 73 места по Российской Федерации к 1996 году скатился на 79-е, по среднемесячной зарплате в экономике — на 80-е, общая заболеваемость возросла на 33,4%, число безработных сильно возросло, особенно — с учетом скрытой безработицы. Большой проблемой стала быстрая дифференциация, идущая к тому же на фоне обогащения незначительной части населения республики. Разница в доходах наиболее и наименее обеспеченных 10-ти процентных групп к концу 1996 года составила 7,2. Доходы 64,6% населения находились ниже прожиточного минимума. Политические реформы в стране и их экономические последствия приостановили идущие и набиравшие обороты процессы наднациональной интеграции.
Население Дагестана, как и большинство граждан страны, возлагало ответственность и за экономический кризис в целом, и за углубившую его последствия для Дагестана транспортную блокаду на руководство России. Но в республике привело не только к росту оппозиционности курса российского руководства, которое винили в неудачах первых лет реформ, больно отразившихся на республике. Нелюбовь к реформаторам глубоко засела в дагестанском обществе, и протест принимал самые различные оттенки: политические, религиозные, национальные... Так, на выборах в Государственную Думу в 1993 году за КПРФ и аграриев голосовали 71% пришедших на участки; побеждали представители оппозиции (хоть и не с таким отрывом) в Дагестане и в дальнейшем. Отчасти в пику российскому руководству республика быстро исламизировалась. Во второй половине 90-х гг. в год из республики на паломничество выезжало более 10 тысяч человек. Если в советское время в Дагестане было 27 действующих мечетей, то к январю 2001 года их было около 1,6 тысячи, действовали 2 исламских университета, 11 исламских институтов, 121 медресе, 97 примечетских школ. Развитию религиозного, национального возрождения власти не препятствовали, даже если те принимали крайние формы, чтобы не осложнять ситуацию. В период первой чеченской войны республика приняла десятки тысяч чеченских беженцев и, напротив, федеральные войска в Чечню со стороны Дагестана не вводились во избежание развязывания в тылу партизанской войны. Из республики на протяжении 90-х годов уезжали тысячи русских — в год по официальным данным их число сокращалось в среднем на 2,5 — 3 %. Но федеральным властям и вообще российским элитам было не до Дагестана: распадался Союз, делилась собственность, рушилась экономика, за власть сражались различные группировки...
Только в 1993 году власть в Москве устоялась, последнюю оппозицию разогнали, а отчасти — истребили. В то же время снизилась роль основного дестабилизирующего обстановку фактора — кризиса экономики в силу прежде всего уменьшения возможности государства влиять на нее. К 1994 году власть почувствовала себя достаточно сильной, чтобы заняться самыми острыми — кавказскими — проблемами. Впрочем, ощущение это оказалось обманчивым, войну 1994 -1996 годов в Чечне российские элиты проиграли и были вынуждены подписать унизительный мир с теми, кого сами же называли "бандитами" и "террористами". Однако для Дагестана та война сослужила неплохую службу, поскольку приковала к "проблемной" республике внимание руководства страны, позволила добиться улучшения финансирования и размещения дополнительных правоохранительных структур. Одним из проявлений этого внимания стало то, что в 1996 году Центр выделил деньги на строительство участка железной дороги в обход Чечни. В сентябре 1997 года по новой ветке Карланюрт — Кизляр прошел первый поезд. В 1996 году в Махачкале построили внушительную транспортную развязку, каких до тех пор не было в республике. В ответ руководство Дагестана поддержало на выборах президента кандидатуру Бориса Ельцина — как говорится, "голосуй, или проиграешь"!
В свою очередь общественное мнение в Дагестане также изменилось к 1996 году, после захвата "благодарными чеченцами" Кизляра и событий в Первомайском. Вывод войск из Чечни и последующее ухудшение общей криминогенной обстановки, рост числа и влияния направляемых из соседней республики экстремистских группировок вынуждали дагестанское руководство все активнее искать опору в Москве. Переломным днем стало 21 мая 1998 года. Тогда после беспорядков на границе из-за очередного громкого похищения чуть ли не состоялся государственный переворот. Вооруженная толпа захватила здание Госсовета, казалось, переворот уже произошел, но обошлось все благополучно. Однако переворот бесследно не прошел. Элиты республики очевидно ощутили угрозу своему благополучию и, с одной стороны, сами консолидировались и приготовились дать отпор "экстремистам", с которыми еще недавно предпочитали не связываться, а с другой стороны — обратились за силовой помощью к руководству России.
Специальная комиссия МВД России во главе с В. И. Колесниковым и новое руководство дагестанской милиции немало постарались, чтобы сделать боеспособными показавшие свою беспомощность во время путча подразделения. Резко выросла раскрываемость преступлений, были арестованы ряд "авторитетов", уже давно казавшихся недостигаемыми, для охраны особо важных объектов было сформировано элитное подразделение МВД, само руководство милиции заменено, здание Госсовета обнесли высокой кованой оградой, пропускной режим туда ужесточили, ну — и т.д. А уж после серии терактов в городах Дагестана — Каспийске, Буйнакске — и вторжения бандформирований в 1999 году стало окончательно ясно, что Дагестан вновь выбрал путь сближения с Россией.
Однако урок 1998 года не прошел без внимания и для другой стороны — тех, кто желал дестабилизировать обстановку в Дагестане. Оказалось, что власть здесь можно заполучить натиском толпы и даже без выстрелов. Есть основания считать, что именно так рассуждали те, кто организовывал нападение на Дагестан со стороны Чечни в августе 1999 года. Еще одним из дестабилизировавших обстановку событий стал валютный и вслед за тем экономический обвал 1998 года. Он разом перечеркнул многое из сделанного за несколько предыдущих месяцев в сфере безопасности, перечеркнул итоги наметившейся в 1997 году стабилизации.
Гораздо меньше события мая 1998 года в Дагестане заинтересовали федеральные власти. Напротив, при почти полной зависимости от федерального бюджета (собственными налоговыми поступлениями в конце 90-х гг. республиканский бюджет пополнялся менее чем на 20%), республика получила в 1998 году менее двух третей поступлений из федерального бюджета — 2,21 млрд рублей вместо запланированных 3,89 млрд). Цены резко возросли, а зарплаты, пенсии, пособия не выплачивались месяцами. В республике, как и по стране в целом, население в массовом порядке закупало продукты питания впрок — верный признак паники. Правда, истинной роли, которую сыграл кризис, тогда никто не знал, в 1998 году он казался лишь еще одним из череды бесконечных провалов на пути к полному хаосу и краху.
Однако и в 1999 году быстрого облегчения не наступило. Кризис в дальнейшем подстегнул рост производства, однако он же привел к существенному снижению доходов населения (в долларовом исчислении — в несколько раз). Работая даже больше, чем ранее, люди стали получать гораздо меньше. Это вновь отразилось на отношении к властям. На фоне общественного недовольства росло число и влияние экстремистских группировок, более тесными становились их связи с вооруженными группировками в Чечне. Эти факторы дополняли и без того запущенную ситуацию в сфере общественной безопасности.
Настоящим прорывом политической блокады можно считать события августа 1999 года. Тогда российские войска и дагестанские ополченцы бок о бок выбили с территории республики вторгшихся агрессоров. Дагестану в срочном порядке была оказана необходимая материальная помощь. После окончания боев помощь федерального Центра была достаточно щедрой. Всего за год дотации из Москвы в бюджет республики возросли более чем вдвое. Вследствие улучшения экономической конъюнктуры по России в целом и усиления финансирования именно Дагестана как пострадавшего от войны региона, ситуация в республике существенно улучшилась. Оживилось производство, инвестиционные процессы.
Немалую роль в том, что Центр оказал Дагестану в сложный час срочную военную, а затем и финансовую поддержки (к сожалению, процесс дезинтеграции страны уже зашел так далеко, что применение федеральных сил и средств на нужды региона стало восприниматься не как защита страны, а как "помощь"), сыграл тот факт, что интересы российских политических элит совпали с интересами Дагестана, на республику "сделали ставку". Успех военной кампании в Дагестане сыграл определенную роль в судьбе России, поскольку позволил элитам консолидироваться вокруг кандидатуры Владимира Путина, популярность которого после успеха в Дагестане возросла, что позволило плавную преемственность власти. Российская Армия, до того деморализованная бесконечными сокращениями, поражениями и потерями первой чеченской войны, злостной демагогией и клеветой "демократов", разлагаемая пьянством, наркоманией, воровством и коррупцией, в списке "славных побед" которой до сих пор значился лишь расстрел "Белого дома" в Москве, в Дагестане оперлась на поддержку милиции, ополченцев, всего народа и сумела не только разгромить боевиков в Дагестане, но и довольно успешно провести новую войну в Чечне. Таким образом, после 1999 года ситуация в регионе изменилась, и Дагестан постепенно стал сближаться с федеральным Центром. В свою очередь Москва сделала немало для того, чтобы помочь восстановлению республики.
Кстати, исторически так сложилось, что взаимоотношения Дагестана и России напоминают американские горки: то взлет, то падение. Многовековые торговые контакты, политические союзы, добровольное присоединение сменились в XIX веке десятилетиями кровавой войны. К концу века Дагестан все же принял общероссийский путь развития. Но в стране случилась революция, затем — гражданская война, последовавшие за ними индустриализация и героизм дагестанцев на полях Великой Отечественной войны.
Пожалуй, лишь в 50-е годы горцы в своей массе поверили новой власти, в предложенную ею парадигму развития. Быстро начали расти города, прослойка интеллигенции. С гор, тысячи лет кормивших и спасавших одну из самых древних цивилизаций, на равнину потянулись тысячи молодых, энергичных людей. Здесь прокладывались дороги, строились дома и заводы, ускоренно создавалась надэтническая общность — дагестанцы. Но начавшийся новый этап российской модернизации и последовавший за ним кризис прервали эти процессы. Дагестан так и не стал индустриальной республикой.
При всем этом в Дагестане никогда не ставился вопрос об отделении от России, изменении статуса взаимоотношений. Тем более, что этот разрыв означал бы ликвидацию единого Дагестана и распад надэтнической общности — дагестанцев.

Сергей ИСРАПИЛОВ,
"Дагестанская правда"