На НКВД она плевать хотела

Я вначале не сильно поверила Ирине Викторовне Никифоровой: это она ее нашла. Ну, как нашла? Случай... В очередной раз вернувшись с цветаевских дней из Елабуги, она была на прямом эфире у Людмилы Миланич, и вдруг — звонок. От школьной учительницы Татьяны Николаевны Зелениной, ее мама еще начинала дружить с Еленой Ивановной, а теперь вот и она, опекает. Ведь ей сегодня уже 87-й год идет. Действительно, состоит в родстве. Была замужем за двоюродным племянником Марины Ивановны, Вячеславом. Тот, оказывается, сидел у нас, на Казачке. Как политический...
Чебунины, а Елена Ивановна такую носила в детстве фамилию, в наших краях оказались не по собственной воле. Жили они большой семьей в Амурской области. На земле, своим хозяйством: мать, отец и шестеро душ детей. Пока не раскулачили, не бросили на голое место, в район нашей Оборской ветки. Из всего этого могучего рода только они с сестрой и остались. "Лена, видимо, мы так и умрем, не дождавшись, когда родителей реабилитируют..."
Нет у них таких бумаг, хотя когда-то писали, наводили справки, но до конца не дошли. Почему? Да из страха. Ведь Елена Ивановна и сама арестована была. В семнадцать лет! За недоносительство... Угол она снимала у хабаровской подружки, уже после того, как выбрались с поселения. А у той брат на каком-то складе работал и, как выяснилось, грампластинками с него приторговывал. Статья, понятно. Арестовали. Ну и подружку, вместе с Леной, за компанию взяли. Чтобы внушительнее выглядела группа расхитителей социалистической собственности. Это уже потом, через полтора-два года, когда схватились и Ленино дело пересмотрели, ей и срок скостили, и в вольнонаемные перевели. И даже взяли телефонисткой в Большой дом, на Волочаевской. А тогда — на Знаменщикова и в общую камеру, после первого же допроса. "К рецидивам", как Елена Ивановна сама говорит, тогда попала.
Дамы ее не обижали, на соломе спали, так в самое теплое место ее клали. Как к ребенку относились. А она и впрямь была как тростиночка. "Но на почете была, потому что больше всех кальсон шила за смену". За всю камеру отдувалась.
Ну а потом оказалась на Казачке. Перевели в лагерь. Пришлось сменить профиль и вместо шитья кальсон переквалифицироваться, слава богу, в связистки. И вот однажды в их бригаду определили нового зэка. Лобастого такого, молчаливого, с красивой фамилией — Цветаев. Говорили, что — москвич. И что мать у него из старой ленинской гвардии, большевичка. Дружна с самой Крупской. И что сам Вячеслав арестован был уже в армии, по обвинению в покушении на Сталина.
А до того с "врагами народа" Лене Чебуниной встречаться не доводилось. Так и познакомились. Девять лет разницы. И судьбы совсем не похожие. Но — любовь. Они поженились после лагеря.
...Ей и невдомек было, в какую семью попала. Это уже в Москве, когда они со Славой приехали в надежде вернуться к нормальной жизни, а их не прописывали и нигде не брали на работу, он стал показывать ей уголки столицы, связанные с их семьей. Привел к Музею изящных искусств имени Пушкина, на котором, конечно же, тогда не было мемориальной доски тому, кто его строил и передал часть родовых ценностей. А это — Иван Владимирович Цветаев, объяснял ей Слава. Отец Марины и Анастасии Цветаевых и мой двоюродный дед. Цветаевых было четыре брата — старший Петр, затем Иван и Федор с Дмитрием. Слава принадлежал к той веточке, которая в роду Цветаевых шла от Федора Владимировича. У того было две дочери — Екатерина и Александра. Обе получили художественное образование, отец их по семейной традиции обучал изящным искусствам, но только Екатерина пошла по этому пути. Она, кстати, создала знаменитую кукольную фабрику в Сергиевом Посаде, была ее директором. И одну из своих кукол даже дарила в свое время Шаляпину.
А свекровью Елены Ивановны была сестра другая, младшая. Александра Федоровна. Женщина строгих правил. Большевичка. Именно потому в их доме на Маринино имя было наложено табу: ведь эмигрантка! И за кем последовала? За мужем, служившим в Белой гвардии... О крутом характере Александры Федоровны мог все объяснить и такой факт: уже в зрелом возрасте она потеряла голос. И преподавать, чем занималась всю свою сознательную партийную жизнь, уже не смогла. И тогда она решает получить второе высшее образование. И поступает не куда-нибудь, а в Московский первый медицинский институт! И получает диплом, когда ей исполнилось уже 50. И еще десять полноценных лет, включая самые трудные, военные, работает врачом.
- Жаль, умерла рано. Смолоду сердце надорвала, — Елена Ивановна и теперь относится к ней удивительно трепетно. А про надрыв рассказывает так, что будто бы та себя винила в аресте единственного сына. Так случилось, что Александра Федоровна не сдала, сглупив, когда вышло такое партийное распоряжение, свое наградное оружие. Маленький вальтер у нее был. И спрятала его дома, за обоями. "Гнездышко такое сделала..." Конечно, об этом тайнике знал сын. И как-то раз проговорился о нем девушке любимой. Ту Линой звали. Что уж там между ними произошло, сейчас уже никто и не расскажет: нет живых свидетелей. Но перед уходом в армию Вячеслав, хоть и обещал Лине жениться, слово не сдержал. И девушку напрасно огорчил. Это она донос в органы и написала. И рука НКВД достала сына заслуженной большевички уже в армейских рядах.
С тех пор ненавидеть Сталина стало в их семье хорошим тоном. Хотя Александру Федоровну Коба почему-то не тронул. Может, посчитал, что с их рода хватит: Сергей Эфрон, муж Марины, расстрелян; Марина руки на себя наложила; Анастасия и Ариадна, Маринина дочь, по лагерям; сын их тоже прошел и в Москве под запретом... Хотя какой в применении к Сталину мог быть счет, когда она как бы и сама напрашивалась и часто "подставлялась". Причем сознательно. Ну, во-первых, кличку ему придумала, на грузинский лад — Сарделли. И только так его и называла. И по всей Москве она хождение имела. А потом — просто хулиганничала. У нее такая забава была — выбрать на трассе машину, непременно НКВДшную, прицелиться и плюнуть в лобовое стекло.

Всегда попадала.
...Когда она умерла, а случилось это в год Победы, Елена Ивановна с мужем не смогли быть на ее похоронах: Москва им была заказана. Они и работали то в Сталинграде, то в Рыбинске. Вырвались попрощаться, когда ее уже положили на Ваганьковском, "рядом с церквой..." Всего и наследства было, что несколько фотографий да любимая псина Устя. Елена Ивановна до сих пор помнит эту преданную дворнягу, которую "спросишь, а где мама", и та хозяйку вспоминала и плакать начинала". Она долго с ней прожила.
Даже когда им со Славой пришлось расстаться. Уже в Москве, когда все, казалось бы, устроилось. Но — не сложилось. Вышло так, что ни один из трех малышей, которые появлялись в их семье, не выжил. Врачи грешили на тюрьму и лагерь, где было подорвано здоровье... А Слава, чего его винить, нашел другую, с которой и не прервался их, цветаевский, род. Там появился на свет мальчик. Вписывай его в свой паспорт, не дело ему жить незаконнорожденным, настояла Елена Ивановна. И только попросила принести ей малыша, показать, похож ли на Цветаевых?
Оказался, как две капли. Вот с тем и отпустила.

Ирина Полникова, "Молодой дальневосточник"

На фото: Вячеслав и Елена Цветаевы, после лагеря