Артемий Троицкий: Я лучше по морде дам, чем пойду в суд - 26 апреля 2004 г.

Артемий Троицкий дал небезынтересное интервью. Приведем его полностью.

Фото: Артемий Троицкий: Я лучше по морде дам, чем пойду в суд

Артемий Троицкий: Я лучше по морде дам, чем пойду в суд

Придя на ТВ, потерял очень много денег

— Артемий, что делали в Лапландии, откуда только что вернулись? — Катался на собачьих упряжках, оленях, ледоколе, плавал в гидрокостюме среди льдин, спал в ледяном отеле при минус пяти в спальном мешке, наездил на снегоходе примерно 100 километров, один раз стукнулся — в общем, отдыхал. — Действительно, что еще в Лапландии делать? — В Лапландии могут быть серьезные дела — там золото моют. Но я работать не умею — умею только отдыхать, чем всю жизнь и занимаюсь. — Кокетничаете. — Нет... Лучше бы я в профессиональный футбол играл — и денег было бы больше. До некоторых пор мог играть. Но два с половиной года назад порвал на правом колене связки, выбил мениск, и теперь нога не очень хорошо работает, что меня беспокоит: когда требовалось кому-то дать по яйцам, она была особенно эффективна. А теперь, случись какая драка, не знаю, как и разбираться. — И часто приходилось драться? — Я не агрессивный, но жизнь вынуждала — она ведь у меня длинная и богатая событиями. — А словами нельзя объяснить? — Нет, с бессовестными людьми словами не объяснишься. На них надо или в суд подавать, или бить по морде. Но судиться — долго и муторно, а физически разобраться гораздо проще для меня. Бессовестному человеку невозможно втолковать, что он поступил подло, как глупому человеку нельзя втолковать умную вещь. — И все же почему вы свою работу на телевидении, радио, редакторство российского «Плейбоя», преподавание в МГУ отказываетесь считать работой? — Люди под работой понимают всякую деятельность, нацеленную более или менее на зарабатывание денег или построение карьеры. Я же ни к тому, ни к другому не стремился. — Но, по крайней мере, карьера у вас получилась. — Но я ее не делал! У меня было в жизни несколько карьерных ходов, но я их не просчитывал. Скажем, когда пошел на российское телевидение в 1991-м, потерял очень много денег, потому что до этого работал на западные компании и получал столько, что мог скупить все наше телевидение с потрохами. Но мне не нужна была медиакарьера, я шел туда, обуреваемый идеалистическими порывами — тогда мне хотелось сделать качественное, культурное телевидение. Через два года убедился, что это невозможно. Виноваты наша алчная система и люди, которые ее построили. Телевидение у нас стопроцентно коррумпированно. Если говорить о развлекательном ТВ, это взятки начальству, которые они получают от продюсеров, артистов и менеджеров. Я ушел, когда обнаружил, что занимаю смешное положение. Ко мне приходили какие-то ребята с конвертами, а я им объяснял: «Извините, ваши артисты очень плохи, ваши программы ужасны». Они уходили, а спустя пару месяцев я видел этих самых артистов в эфире. Они обходили меня, словно какое-то пугало на огороде, и из моего кабинета шли к начальству рангом повыше, которое с удовольствием эти конверты вскрывало. Точно так же все и на сегодняшний день обстоит. То, что могло со стороны казаться карьерной мотивацией, было мотивацией донкихотской.

Мне было неинтересно даже думать о детях

— О семье думали, когда уходили и лишались какого-никакого дохода? — В то время у меня была только жена, но семьи у нас не было, жил я веселой кочевой жизнью... — А жена — это не семья? — В то время я предпочитал подруг, с двумя из них расписывался, с большинством жил неофициально. А семья началась в 1995 году. Теперь у меня настоящая жена Марианна, а также ребенок и дом. Все вместе это можно назвать семьей. — Почему довольно поздно, в сорок с хвостиком, стали отцом? — Мне было совершенно неинтересно даже думать о детях — я не хотел их иметь и о них заботиться. Меня занимало совершенно другое, я был гораздо более безответствен и эгоистичен. Слава Богу, раньше детьми не обзавелся. Потому что, если б они появились тогда, вряд ли мои отношения с детьми можно было бы назвать правильными. Лет в 38—39 меня стали посещать мысли, что хорошо бы ребеночком нам обзавестись. Я это сделал абсолютно вовремя — и хочу еще. Мне очень нравятся дети, нравится проводить время со своей дочерью Александрой. Дома ее называем Шуша. — Слышала, у вашей дочки знаменитые крестные. — Крестная мама Шуши — Алена Свиридова, папа — музыкант Саша Липницкий, с которым у нас много общего. Мы оба в этой жизни что хотим, то и делаем... Я не только сам крещеный, но и являюсь крестным отцом большого количества народу, хотя и не религиозен. На крещении Шуши настояла жена, другие родственники. Думаю, от крещения ребенку хуже не будет, но будет ли лучше — тоже большой вопрос. Опять же Александра вела себя исключительно хорошо, умилила даже священника, нашего друга Лешу Гостева. Он сказал, что ребенок был исключительно благостен. Ну и замечательно. Был такой солнечный апрельский день. Сейчас Шуше шестой год. — Вы ей уже что-нибудь запрещаете? — В основном это касается питания, поскольку она склонна к аллергии. Или, скажем, мы ей запрещаем смотреть всякую гадость по телевизору. Она смотрит мультики и детские фильмы, прошедшие нашу цензуру. А разные стрелялки, давилки, убивалки и прочее дерьмо — нет. — Жена-журналистка сейчас работает? — Да. Она увлечена гастрономией, прекрасно готовит, а я пользуюсь этим. — Поэтому на ней женились? — Нет. Когда женился, об этих ее талантах почти ничего не знал. Страсть к готовке развилась у нее с годами. Она не домохозяйка, но дом содержится в настолько уютном состоянии, что недавно парочка шиншилл разродилась двумя шиншиллятами. Так что у нас практически коммуналка — наша семья и семья шиншилл. Первого зверька подарил приятель, а потом мы купили ему подругу в зоомагазине, чтобы парень не страдал от одиночества. Шиншилл завели в первую очередь из-за того, что они неаллергенны. Раньше в доме были и другие животные, но их всех пришлось раздарить и отселить из-за Шуши.

Более тупого занятия, чем фитнес, не видел

— За вами закрепилась слава человека, который не то что не следует моде, а делает все даже наоборот. — Есть некоторые сферы жизни, которые я обязан мониторить, чтобы быть в курсе — это касается в первую очередь музыки. Если не знаю, кто такая Агилера, то можно мне спокойно поставить «неуд» по знанию современной музыки. Я вынужден слушать практически все. Но я не следую никакой моде в том, что касается одежды, куда ходить, с кем общаться. В кино хожу очень редко, в театр не хожу вообще. Я себе легко могу представить человека, который приходит в театр, садится в кресло и как бы окунается в теплую ванну, но театральные запахи, напыщенные театральные интонации, пыль, которая поднимается с подмостков при топанье актеров — все это мне чуждо. Ничего плохого здесь нет, но и хорошего тоже. Известно, что Лев Толстой терпеть не мог балет. — А Цветаева не любила театр. — Ну вот, Цветаева ведь не самая тупая девчонка. Так что можете поставить меня в один ряд с ней. — И все же мне показалось, что ваша передача на REN-TV — о моде. Одна из последних посвящалась здоровому образу жизни. Вы сами его ведете? — До некоторой степени «Признаки жизни» — программа о модных социальных и культурных явлениях, и мне бы хотелось, чтобы она завершалась их разоблачением. Что касается здорового образа жизни, я не против. Но две вещи меня очень смущают. Во-первых, агрессивная его пропаганда: получается, как в известной шутке — «будем бороться за мир, пока всё тут на фиг не разнесем». И второе воплощение этой борьбы за здоровье населения — фитнес-клубы. Мне пришлось некоторое время в них восстанавливать ногу. Более тупого занятия в жизни не видел. Глядя на этих мужчин и женщин, которые с остекленевшими глазами ворочают какое-то железо, понял, что в поведении животных, не говоря уже об обезьянах, больше осмысленности, веселья и человечности, чем в поведении людей, которые находятся в фитнес-клубе. Если б они видели себя со стороны, по-иному все это оценили бы. — Может, это некое противопоставление саморазрушению? Лучше тренироваться до упаду, чем пить до полной деградации. — Довести себя до полной деградации можно и ведя здоровый образ жизни. Если вы бегаете, прыгаете, сидите на диете и этому посвящены все ваши помыслы — деградируете быстрее и с гораздо менее обаятельными последствиями, нежели, скажем, при регулярных запоях. — Но вам-то наверняка доводилось терять друзей из-за пьянства или наркомании. — У меня было много друзей и без счета приятелей, которые умерли от этого. Но не меньше моих приятелей погибли или оказались покалеченными, скажем, в автомобильных катастрофах и во время занятий экстремальным спортом. Денег в долг не даю — нет легче способа испортить отношения

— Недавно листала вашу книгу «Рок в Союзе», изданную в 1991-м, и думала: где теперь все эти люди, на которых вы себе сделали имя? — Оговорюсь: имя я себе не делал, оно само сделалось. — Вас не беспокоят люди из рок-н-ролльного прошлого? — Есть люди, которые остались со мной и по сей день, есть те, о ком я забыл напрочь. Время от времени мне звонят какие-то ребята, просят помочь, и я всегда это делаю. Я же не гад бездушный: если есть возможность, помогаю. Но денег в долг не даю, потому что всем должно быть понятно: нет легче способа испортить отношения. Мой опыт по крайней мере подтверждает это на 100 процентов. Я сам денег не занимаю. У меня иногда одалживали — и всегда это заканчивалось плохо. Есть и другие люди из «той» жизни: Башлачев, Науменко, Цой, Курехин, которые, естественно, не звонят и не просят денег в долг, но в моей жизни присутствуют постоянно. Я веду с ними внутренний диалог — особенно это касается Башлачева и Курехина. Иногда думаю о том, что с ними было бы, если б они были живы. — Вы себя вообще отождествляли с рок-сообществом? — Думаю, всегда стоял особняком. Мне вообще трудно что-то внушить. Допустим, когда-то все мои приятели ходили в клешах и ботинках на платформе, а я не носил их никогда. При этом часто выглядел белой вороной. Не могу сказать, что специально сохранял дистанцию, был высокомерен или снобствовал, но никогда не давал коллективу, колхозу, стаду, тусовке полностью овладеть собой. — У вас бывали проблемы с коллективами из-за этого? — У меня всегда были проблемы с коллективами, поэтому я никогда в них не работал. Скажем, когда с Российского ТВ ушел на НТВ, был там абсолютно обособлен. У меня имелась своя маленькая деляночка, которую обрабатывал, не входя во взаимодействие с остальными. Это, естественно, тоже мне вышло боком, потому что у нас любят парней и девчонок компанейских, чтобы можно было с ними выпить, поговорить, трахнуться и так далее. Особенно это любит начальство, которое таким образом своих подчиненных прикармливает. Начальство желает, чтобы ты к нему заходил, общался, докладывал, подарочки приносил и прочее. Если с РТР я тихо ушел, то из НТВ самовыдавился именно потому, что не был лояльным членом команды. Не потому, что я какой-то диссидент, номне просто плевать на коллектив, на взаимоотношения с начальством, чашечки кофе с ними, хождения в рестораны и бани. Из армии живым не вернулся бы

— В свое время товарищей, часто меняющих коллективы, называли «летунами». — Я тогда вообще не работал официально, в моей трудовой книжке первая запись о нормальной работе с ежедневными отсидками, зарплатой и так далее появилась в 1991 году, когда пришел на ТВ. Мне уже было 36 лет, а до этого я косил от всех возможных работ. То есть работал пять лет младшим научным сотрудником в Институте истории искусств, но это была синекура, что-то вроде аспирантуры, с одним присутственным днем в неделю — и то я был оттуда уволен за нарушение дисциплины: уехал в командировку в Эстонию и там остался. Шел 1983 год, время Андропова, борьба за дисциплину в разгаре — и мне этой отлучки не простили. — Вы учились в экономико-статистическом институте. Что-то осело в голове? — Нет. Ну, таблицу умножения, может, и вспомню. Я учился очень плохо, с военной кафедры меня вообще отчислили и должны были отчислить из института. Но тут я проявил недюжинные актерские способности и получил белый билет. — Армия прошла мимо вас? — Если бы я пошел служить со своим характером, думаю, потерял бы жизнь. Даже с относительно миролюбивыми пожилыми военными в институте смог разругаться так, что они меня оттуда выперли в надежде, что это поставит точку на всей моей дальнейшей жизни. — А когда вам было интереснее жить? — В годы застоя и перестройки мне было жить интереснее, чем теперь. При застое был молод, любопытен, авантюрен и, как поет Макаревич, попробовал мир на прочность. А перестройка — единственный период, когда между мной и страной, и даже государством существовало определенное согласие, что удивительно. Начиная с 1993-го и по сей день вектор АТ и вектор РФ направлены в диаметрально противоположные стороны. — Вы родились в Ярославле, часть детства провели в Праге, работали в Лондоне, сейчас живете в Москве. Какой город считаете родным? — Больше всего люблю русский Север — Вологду. Для меня Россия — там. Москва — большая помойка. С другой стороны, столица — очень подходящее для меня рабочее место. Можно сказать, что я работаю на помойке. Говорить, что испытываю к Москве чувство любви, нечестно. Но своих сограждан люблю. Жаль только, что они за Путина голосуют...

Надежда Келлер Гуру Кен Шоу