"Машинка и Велик": трагикомическая мистерия Натана Дубовицкого

Новый роман автора "Околоноля", взорвавшего в своё время литературную общественность и интеллектуальную часть блогосферы, вопреки пессимистичным прогнозам стал шагом вперёд.

"Машинка и Велик" - так называется новая книга Натана Дубовицкого - отличается от дебютного произведения автора. Если "Околоноля", при всей его серьезности, был отчасти политической сатирой и жанровой игрой, то "Машинка и Велик" - настоящая трагикомическая мистерия, считает литературный обозреватель газеты "Известия" Кирилл Решетников.

В "Машинке и Велике" есть все - искрометные бытовые зарисовки и трансляция смертельной провинциальной тоски, эпичные диалоги и ехидные литературные аллюзии, детективная интрига и зрелищная эзотерическая легенда, а также нечто вроде альтернативного богословия.

Есть в романе вещи в той или иной степени рискованные. Вышеупомянутое альтернативное богословие (которое лишь по одной из возможных версий представляет собой построение сугубо игровое) - не единственный случай нарушения определенных табу. Среди небезопасных моментов - сюжет о воскрешении мертвых моряков "Курска", а также история о мусульманах, растерзавших единоверца, который нашел христианскую икону. Однако вопрос о допустимости и оправданности всего этого снимается вполне подлинным катарсисом, происходящим одновременно с кульминацией.

Автор все время балансирует на грани глубочайшей серьезности и изощренной литературной клоунады. Из такой двойственности, в принципе, часто следует неопределенность авторского посыла, причем далеко не всегда преднамеренная: ни серьезность, ни юмор не действуют в полную силу. Однако в "Машинке и Велике" происходит нечто обратное: оба модуса работают параллельно, усиливая друг друга. Черти, несущие героев на полюс - одновременно и забавные литературные гомункулусы, и живые участники человеческой трагедии.

Простые истины (иногда мы забываем, кто мы такие; вера сильнее разума; ты существуешь, пока в тебя хоть кто-то верит) помещаются в контекст мифа, от чего выигрывают и истины, и миф.

Ко всему этому добавляется точно выстроенный сюжет, заставляющий перелистывать страницы и гадать, что же будет дальше, как в любой уважающей себя остросюжетной книге.

Как отмечает Кирилл Решетников, Дубовицкий - один из немногих ныне работающих прозаиков, имеющих индивидуальный стиль. Причём стиль этот настолько ярок, что все время кажется, будто он похож на какой-то другой: не может быть, говорит нам читательский опыт, чтобы вся эта яркость не была имитацией чьих-то чужих более ранних находок. На самом деле это ложный эффект: стиль "Машинки и Велика", как и стиль "Околоноля", просто вызывает удивление, которое мы испытываем при встрече с любым письмом, выделяющимся на общем фоне, но конкретных образцов этот стиль не имеет, поясняет К. Решетников.

Одним словом, "Машинка и Велик" - однозначно "топовая" литература, некоторым образом конкурирующая со всей новейшей русской прозой, но не имеющая сколько-нибудь близких аналогов в ней. Среди задач, решаемых в романе, есть такие, которые не решаются сейчас никем из титулованных больших писателей, - заключает литературный эксперт.